Модус вивенди (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 41

Пару мгновений выражение лица мужчины балансировало между раздражённой гримасой и насмешливой ухмылкой, и в конце концов остановилось на втором варианте.

— Мне нравится, когда ты такая решительная и грозная, — проговорил он, поцеловал плечо, провёл языком вдоль ключицы, вызвав волну мурашек.

— Ты все проблемы предполагаешь решать подобным образом? — вздохнула я, тем не менее сдаваясь без боя и запрокидывая голову, подставляя горло под поцелуи.

— Хороший надёжный способ, — со смешком отозвался он, невозмутимо стягивая с меня платье. — И попробуй сказать, что тебе не нравится.

Врать не любят не только Одержимые, поэтому я предпочла промолчать, помогая мужчине выпутать меня из платья и избавиться от собственной одежды. И снова от соприкосновения наших обнажённых тел у меня захватило дух, а все мысли как-то разом вылетели из головы. Желание вспыхнуло мгновенно, с одного поцелуя, с одного взгляда глаза в глаза.

Вот только когда мужчина перекатился на спину, усаживая меня верхом, я вдруг смутилась под его горячим взглядом.

— Игорь, я не… — начала я виновато, и сама не понимая, что именно «не». Зато это, кажется, понял он. Осторожно перехватил мои руки, которыми я, даже не заметив этого, пыталась прикрыться, положил ладони себе на грудь, аккуратно прижимая одной рукой, а второй начал ласкать меня, с жадным вниманием разглядывая моё лицо.

— Ты очень красивая. Всегда, а вот такой нравишься мне больше всего: возбуждённой, откровенной, живой. Я не хочу заниматься с тобой сексом быстро и в темноте под одеялом, хочу вдоволь любоваться тобой. Мне казалось, ты это поняла ещё у варов.

— Об этом я подумать не успела, — пробормотала я, а в следующее мгновение, охнув, дёрнулась от особенно острых ощущений, сбиваясь с дыхания и мыслей.

И опять Одержимому удалось очень легко и быстро заставить меня забыть о смущении, обо всех вопросах и проблемах, оставив только способность чувствовать. Чувствовать возрастающее желание, тяжесть направляющих и придерживающих мужских ладоней на бёдрах, жар тела и взгляд, полный восхищения. Сейчас мне казалось — заслуженного; сейчас очень легко было ему поверить.

Глава девятая. Промежуточный отчёт

Я лежала на груди мужчины, меньше всего желая сейчас шевелиться и о чём-то думать. Хотелось как можно дольше задержать это ощущение уютного тепла, уснуть и проснуться в каком-то другом качестве, без отравляющих жизнь мыслей.

Но меня настойчиво грызли страх и неуверенность. В себе, своих ощущениях, своих поступках — и в этом самом мужчине, сейчас бережно гладящем меня по голове.

Я знаю этого человека всего месяц, и, кажется, всерьёз собираюсь за него замуж. Он грубый, прямолинейный, бескомпромиссный, властный, вспыльчивый, ревнивый, да ещё воспринимает меня фактически как свою собственность. Я точно в своём уме? Интересно, нет ли среди способностей Одержимых какой-нибудь, позволяющей влиять на разум? Или это личный талант?

Или всё дело во мне? В постыдной слабости, заставляющей вместо голоса разума слушать голос тела? В страхе одиночества, в трусливом желании переложить принятие сложного решения на чужие плечи и поддаться течению? Если там, у варов, ещё можно было попытаться спрятаться за безвыходностью, — даже понимая всю глупость и даже гадость подобных размышлений, — то здесь я сама сделала выбор. Что бы он ни говорил про неизбежность, но я сама пригласила его. На кофе. И в свою постель. Потому что не могла отказать себе в удовольствии ещё раз почувствовать его тепло, его жажду, почувствовать себя желанной и нужной.

— Вета, что случилось? — растерянно уточнил Одержимый. Кажется, глубокий вздох, призванный успокоить расшалившиеся нервы, получился слишком судорожным, чтобы это вышло естественно. Ответить я не смогла, — в горле стоял ком, и я просто боялась разреветься, — и мужчина встревожился окончательно. Сел, не выпуская меня из рук, обхватил ладонью лицо, разглядывая озадаченным взглядом. — Больно? Вета?

Я отрицательно мотнула головой, заодно выворачиваясь из хватки, уткнулась лицом в плечо, обнимая так крепко, как только могла.

— Прости, — тихо выдохнула, судорожно глотая слёзы. — Я ужасно запуталась. Чувствую себя грязной, гадкой, лицемерной…

— Ну, справедливости ради стоит отметить, помыться нам в самом деле не мешает, — насмешливо фыркнул он. Как мне показалось, с облегчением. — Очень хорошая идея, пойдём, — добавил мужчина, подхватывая меня на руки и унося в сторону ванной.

— Игорь, я не об этом, а… — раздражённо начала я, но мужчина меня крайне ехидно перебил.

— Спасибо, я догадался.

Он аккуратно поставил меня в ванну, пустил воду, сам забрался следом. И, странно, эта его спокойная размеренная методичность успокаивала, даже убаюкивала.

— Иди сюда, грязная женщина, буду тебя отмывать, — ворчливо позвал он, утягивая меня за собой и уже почти привычно устраивая в своих объятьях.

— Дурак, — упрямо пробормотала я, хотя сама с трудом удержалась от улыбки.

— Она себе всякой х… ерунды понапридумывала, а дурак, конечно, я, — хмыкнул он. — Ты можешь мне объяснить, где ты всего этого набралась? Я с Чаловым, конечно, не пил и не братался, общался исключительно по службе, но впечатления упёртого моралиста и клинического ретрограда он не производил, нормальный мужик, с юмором. Может, конечно, он дома отрывался…

— Игорь! — возмущённо воскликнула я, тут же забыв о всех своих бедах и проблемах, и отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо. — Как ты можешь о нём так говорить? Он был прекрасным человеком, и он, кстати, совсем не пил!

— Пф-ф! — с таким ехидным скепсисом фыркнул Одержимый, что мне опять захотелось его стукнуть. — Она мне будет рассказывать, конечно, про принципиальную трезвость офицеров. Значит, либо мать, либо сама набралась, и я больше склоняюсь ко второму варианту, ты вообще женщина самостоятельная. Хотя нет, ещё один вариант есть, но я очень надеюсь, что это не так.

— Какой вариант? И о чём ты вообще? Чего я набралась и что ты называешь ерундой?

Он пожал плечами, неопределённо повёл рукой, потом махнул и всё-таки ответил.

— Сложно сформулировать. Я сначала вообще думал, что ты девственница, и полагал, что твоя стыдливость — это следствие неопытности, а теперь уже здорово в этом сомневаюсь. От неопытности не рыдают трагически и голову пеплом не посыпают. Чёрт, я вообще не ожидал, что ты можешь вот так на ровном месте разреветься!

— Это очень плохо? — смущённо уточнила я.

— Да я бы не сказал, просто неожиданно. Ты производишь впечатление очень сильной и решительной женщины, полностью себя контролирующей. Но, с другой стороны, это прекрасно сочетается с твоей чувственностью и вполне её объясняет.

— Я в детстве была ужасной плаксой, — неуверенно призналась я. Вот так, в его объятьях, уткнувшись носом в его шею, ощущая его тепло, поддержку и неожиданное понимание, — или, по крайней мере, желание понять, — я почувствовала себя гораздо спокойней. Все проблемы вдруг показались… не надуманными, но вполне решаемыми. И, самое главное, почему-то не стыдно было признаться ему в своих слабостях. — Мама говорила, для женщины это нестрашно, главное только — не позволять себе подобного на людях. Она сама была очень чувствительной. А потом она умерла, и я начала учиться терпеть не только при чужих, но и наедине с собой. Думала, что научилась.

— Ладно, со слезами разобрались, теперь давай с причиной. Что это была за чушь про гадости и лицемерие?

— Это нечестно, — вместо ответа проговорила я. — Ты вынуждаешь меня на откровенность, а сам молчишь.

— А кто говорил про честность? — насмешливо хмыкнул он. — Пока я пытаюсь решить остро вставший вопрос. Во-первых, чужие проблемы всегда решать проще, а, во-вторых, мои отклонения находятся под грифом «совершенно секретно». Ну так что?