Розанна - Вале Пер - Страница 22

Э.: А зачем вам? В чем, собственно, дело? Мы ведь ничего не сделали.

Б.: Как его зовут?

Э.: Роффе.

Б.: Имя и фамилия?

Э.: Роффе Шёберг.

Б.: Где он сейчас?

Э.: На каком-то немецком судне. А где оно, не знаю. По мне, так оно может быть хоть в Куала-Лумпуре.

Мартин Бек сдался. Он выключил магнитофон и встал. Эриксон медленно, с трудом начал подниматься со стула.

Сидеть! — гаркнул на него Мартин Бек. — Будете сидеть до тех пор, пока я не разрешу вам встать.

Он позвонил Ольбергу, и через пять секунд тот появился в дверях.

— Встаньте! — сказал Мартин Бек и вышел из кабинета.

Когда Ольберг вернулся к себе, Мартин Бек сидел за столом. Он посмотрел на Ольберга и пожал плечами.

— Пойду поем, — сказал он. — Потом сделаю еще одну попытку.

XV

На следующий день в половине девятого утра Мартин Бек распорядился привести Эриксона в третий раз. Допрос длился два часа, и результат был таким же ничтожным, как после двух попыток накануне.

Когда Эриксон вышел из кабинета, подгоняемый молоденьким полицейским, Мартин Бек переключил магнитофон на воспроизведение и позвал Ольберга. Запись они прослушали молча, лишь иногда Мартин Бек нарушал молчание краткими междометиями.

Спустя несколько часов они снова сидели в кабинете Ольберга.

— Это не он, — сказал Мартин Бек. — Я в этом почти уверен. Во-первых, он не настолько ловок, чтобы притворяться. Он просто-напросто не понимает, что нам нужно. Думаю, что он нас не обманывает.

— Возможно, ты окажешься прав, — сказал Ольберг.

— И во-вторых, кое-что мне подсказывает так называемый здравый смысл и есть то, в чем я убежден. Мы ведь уже немного знаем о Розанне, так?

Ольберг кивнул.

— Так вот, я не могу себе представить, что она по собственной воле согласилась иметь что-то с Карл-Оке Эриксоном.

— Да, ты прав. Ей это нравилось, но далеко не с каждым. Но кто сказал, что она сделала это по своей воле?

— Я говорю. Так должно было произойти. Просто она там с кем-то познакомилась и ей захотелось с ним переспать, а когда потом она поняла, что сделала ошибку, было уже поздно. Но это был не Карл-Оке Эриксон.

— Так-то оно так, но ведь все могло быть иначе, — задиристо возразил Ольберг.

— Но как? В той маленькой каютке? Думаешь, кто-то туда ворвался и бросился на нее? Она бы сопротивлялась, кричала от страха, кто-нибудь должен был ее услышать.

— Он мог угрожать ей. Ножом или пистолетом.

Мартин Бек посмотрел на Ольберга и кивнул, затем быстро встал и подошел к окну. Ольберг не сводил с него взгляда.

— Что будем делать с ним? — спросил Ольберг. — Долго держать его здесь я не могу.

— Поговорю с ним еще раз. Думаю, он действительно не знает, почему находится здесь. Но теперь он об этом узнает.

Ольберг встал, надел пиджак и вышел.

Мартин Бек несколько минут сидел в задумчивости, потом позвонил, чтобы к нему привели Эриксона, взял папку и перебрался в соседний кабинет.

— О Господи, так что же все это значит? — начал Эриксон. — Я ничего не сделал. Вы не имеете права меня здесь держать, если я ничего не сделал. Черт бы…

— Молчите, покуда я не разрешу вам говорить. Будете отвечать на мои вопросы и больше ничего, — оборвал его Мартин Бек.

Он взял отретушированное фото Розанны Макгроу и показал его Эриксону.

— Вы знаете эту женщину?

— Нет, — заявил Эриксон. — А что это за кошечка?

— Хорошенько посмотрите на фотографию, прежде чем ответить. Вы когда-нибудь видели эту женщину?

— Нет.

— Вы в этом абсолютно уверены? Эриксон облокотился на спинку стула и теребил указательным пальцем верхнюю губу.

— Да. Никогда в жизни ее не видел.

— Розанна Макгроу. Вам говорит что-нибудь это имя?

— Ну и имя. Наверное, какая-то актрисочка, а?

— Вы слышали когда-нибудь имя Розанна Макгроу?

— Нет.

— Ну так я вам кое-что расскажу. Женщину на этой фотографии зовут Розанна Макгроу. Она была американкой и путешествовала на борту парохода «Диана» рейсом третьего июля текущего года из Стокгольма. В этом рейсе у «Дианы» был почти целый день опоздании, сначала из-за тумана к югу от Окселёсунда, а потом из-за поломки в машине. Когда пароход «Диана» почти с десятичасовым опозданием пришел в Гётеборг, Розанны Макгроу на борту не было. В ночь с четвертого на пятое июля она была убита, а через три дня ее тело обнаружили у причала вблизи буренсхультских шлюзов.

Эриксон внезапно выпрямился на стуле, словно его ударили. Он судорожно сжимал спинку стула, левый уголок рта у него дергался.

— Так вот почему? Вы думаете, что я… Он зажал ладони между колен и подался вперед так, что его подбородок оказался почти на столе. Мартин Бек видел, что у него побелел кончик носа.

— Я никого не убивал! Я никогда в жизни ее не видел! Клянусь!

Мартин Бек ничего не говорил. Он не сводил взгляда с лица сидящего перед ним мужчины и видел, как у того в тупых, выпученных глазах растут неуверенность и ужас.

Когда он заговорил, его голос звучал сухо и бесцветно.

— Где вы были и что делали вечером четвертого июля и в ночь с четвертого на пятое июля?

— Я был в своей каюте. Клянусь! Лежал и спал! Я ничего не сделал! Эту девушку я никогда в жизни не видел. Не видел!

Голос его сбился на фальцет, он безвольно откинулся на спинку стула, взметнул правую руку к губам и принялся грызть сустав указательного пальца, не сводя при этом глаз с фотографии перед собой. Он сдвинул брови, в его голосе было напряжение и истерика.

— Вы хотите меня подловить. Думаете, я не способен сообразить? Этой девушкой вы хотите меня запутать. Вы говорили с Роффе, и он вам сказал, что это сделал я, вот свинья. Выдал меня, свинья. Но это сделал он, а я не виноват. Правда. Я ничего не сделал. Роффе вам сказал, что это был я? Он это сказал?

Мартин Бек по-прежнему упрямо смотрел ему в лицо.

— Дьявол, это он сорвал замок и обчистил ту кассу. Он подался вперед и начал говорить торопливо и сбивчиво. Слова лились из него водопадом.

— Он заставил меня пойти с ним. Он это и раньше делал. Он все придумал сам, он и только он. Я не хотел. Я сказал ему об этом. Это подсудное дело, сказал я, не пойду. Но он заставил меня, гнида. А теперь донес, свинья…

— Ну, хорошо, — сказал Мартин Бек. — Роффе донес. Теперь я хочу услышать об этом от тебя.

Спустя час он уже прослушивал запись вместе с Ларссоном и Ольбергом. Это было прекрасное описание кражи со взломом, которую Карл-Оке Эриксон и Роффе Шёберг совершили в одной автомастерской в Гётеборге несколько недель назад.

Когда Ларссон пошел звонить в гётеборгскую полицию, Ольберг сказал:

— По крайней мере, какое-то время будем знать, где он находится. — Он молча барабанил пальцами по столу. — Итак, остается допросить всего лишь пятьдесят человек, — сказал он. — Конечно, если придерживаться версии, что преступника нужно искать среди пассажиров.

— Некоторых можно сразу исключить. Над этим сейчас работают Колльберг с Меландером. Они буквально завалены материалами. Меландер объявляет себя сторонником метода исключения и подозревает всех, включая маленьких детей и древних старушек.

Мартин Бек замолчал и посмотрел на Ольберга, который сидел перед ним понурив голову и изучал собственные ногти. Он выглядел таким же удрученным, каким был Мартин Бек, когда понял, что допрос Эриксона ничего не даст.

— Ты разочарован? — спросил он.

— Честно говоря, да. Я уже было подумал, что мы в конце пути, а оказалось, что до финиша по-прежнему далеко.

— На один шажок вперед мы все же продвинулись. Благодаря Кафке.

Зазвонил телефон, Ольберг взял трубку. Он долго прижимал ее к уху и ничего не говорил. Потом вдруг закричал:

— Ja, ja, ich bin hier. Ahlberg hier.[9] Амстердам, — сказал он Мартину Беку; тот деликатно вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.