Возвращение оракула - Шведов Сергей Владимирович - Страница 31

– Не о том вы спорите, братаны, – вздохнул Аникеев. – Надо думать, как отсюда выбираться. Не доживать же век в птичьих перьях.

Царь-Ворон говорил дело.

– Безвыходных ситуаций, как известно, не бывает, тем более что нам придется иметь дело не с мистическими силами, ас простым компьютером, – заметил Хлестов.

– Не такой уж он и простой, – вздохнул Веня.

– Любой компьютер можно выключить, в крайнем случае, сломать, – возразил ему Гриня.

– В первый раз услышал "от Клюева дельную мысль, – усмехнулся Аникеев. – Тем более что оракула один раз уже отключали. Почему бы не попытаться сделать это еще один раз?

– Для этого нужно до него еще добраться, – покачал головой Кудряшов, – а это, как я понимаю, сделать будет совсем не просто. Оракулом ведь управляет человек – я имею в виду Иванова.

– Иванова надо убить, – подсказал Веня. – Тогда он просто выйдет из игры. Тем более что его не раз уже убивали. Тот же Славка Кузнецов пришил его летом. А совсем недавно это сделал Колян Ходулин.

– А почему он тогда не превратился в призрака?

– Наверное, знает какой-то секрет.

– А может, нам просто поубивать друг друга? – предложил Бульдог. – Покойники ведь оживают в нашем мире.

– Не пройдет, – покачал головой Аникеев. – Во-первых, оживают только те, кто убит по предложенным оракулом правилам, а во-вторых, призраки в этом мире бессмертны.

– Но ведь ты же убил людоеда? – напомнил Хлестов.

– Я его убил, потому что в нашем мире он давно уже умер. В памяти компьютера осталась только тень. Так, во всяком случае, объяснил мне Дракула.

– Какой еще Дракула? – вскинулся Хлестов.

– Колян Ходулин. Мы с ним дрались до посинения, пока не поняли, что все это бесполезно.

– А почему превращения происходят днем? – спросил Кудряшов. – Насколько я знаю, нечисть выходит на охоту по ночам.

– Превращения происходят и днем и ночью, стоит только ступить ногой за стены этого замка, – пояснил Аникеев. – Я хоть и ворон, но есть клювом не привык. Видимо, поэтому оракул и позволяет мне время от времени возвращаться в человеческое обличье. Но происходит это только за столом.

Петр Васильевич Хлестов затосковал. Ситуация потрясала своим невероятным идиотизмом. Изволь тут играть в невесть кем придуманные игры, словно у видного финансиста нет других забот! Будь Петр Васильевич мальчишкой, возможно, все эти превращения пришлись бы ему по душе, но, увы, он давно уже вышел из того возраста, когда сказочные приключения греют душу.

А чудеса меж тем продолжались. Со стола вдруг исчезла вся пища, причем исчезла в один миг, так что никто и глазом моргнуть не успел. Вино, правда, осталось, но после откровений Аникеева никто его пить не спешил. За исключением, пожалуй, одного Антохи, который как ни в чем не бывало продолжал опустошать один кубок за другим.

– А я уж думал, что меня пошлют посуду мыть, – сказал, глядя на опустевший стол, Гриня. – Все-таки, что ни говори, а в любом самом паскудном положении есть и свои хорошие стороны.

– Началось, – каркнул вдруг Аникеев и повел отрастающим клювом в сторону Хлестова.

Петр Васильевич, как человек воспитанный, скромно опустил очи долу, дабы не смущать любопытным взглядом меняющего обличье оборотня.

В себе самом он никаких изменений не ощущал и очень надеялся, что ему, как бывшему императору, будет сделана скидка.

– Ну у тебя и морда! – услышал он вдруг потрясенный голос Антохи. – Да что это с вами, братаны?!

Хлестов заставил себя открыть глаза и очень скоро убедился, что у Антохина были серьезные причины для удивления. Ну, во-первых, он увидел шерсть на своих руках, а точнее, лапах. Испуганно шарахнувшись глазами в сторону, он закричал от ужаса, столкнувшись с горящими красноватым светом глазами бульдога. Петр Васильевич вообще побаивался собак, а эта поражала как своими размерами, так и совершенно неприличными клыками, торчащими из пасти. По пустому столу прыгали два огромных попугая, ара и какаду. Непонятно по каким признакам, но Хлестов без труда определил в них Клюева и Стеблова. А на стуле, который еще недавно занимал Кудряшов, сидел огромный кабан с клыками такой устрашающей величины, что у Петра Васильевича сердце ушло в пятки. Единственным существом, сохранившим человеческое обличье, оказался пьяный в стельку Антоха, который перехватил взгляд Хлестова и не очень любезно бросил в его сторону:

– Ну что вылупилась, такса лопоухая?

– Это в каком же смысле? – даже растерялся от такого нахальства Петр Васильевич.

– В прямом, – огрызнулся Антоха. – Ты на уши свои посмотри.

К сожалению, а может быть, и к счастью, в колдовском замке не было зеркал. Так что видеть себя во всем блеске Хлестов, не мог, зато он последовал совету развязного пьяницы и потрогал свои уши. Уши были действительно не того, в том смысле, что величиной они значительно превосходили те, что Петр Васильевич получил от матушки-природы. Хлестов уже собрался прийти от такой метаморфозы в ужас, но в последний момент передумал. В конце концов, могло быть и хуже. А такса все-таки не попугай и не ворона, а благородное и породистое существо.

– А этот-то почему остался в своем обличье? – недовольно хрюкнул кабан Кудряшов, глядя на Антоху свирепыми глазками.

– Проспиртовался, видимо, до самого нутра, – предположил какаду Гриня. – Такого никакая метаморфоза не возьмет.

– Ну, вы че, в натуре, братаны! – обиделся Антоха. – Во попал в зверинец.

– Заткнись! – гавкнул в его сторону Бульдог. Похоже, своим собачьим обличьем он остался вполне удовлетворен. Все-таки был у Козлова и худший вариант, который мог серьезно подорвать его репутацию в блатном мире.

– Значит, так, – прокаркал ворон Аникеев, – положение серьезное, братаны. Поэтому свары и ссоры побоку. Главная наша задача – выбраться отсюда любым способом. А гавкать и каркать друг на друга мы будем дома.

Предложение было разумным, и с ним согласились все. Беспокойная ночь уже приближалась к экватору, самое время было передохнуть, чтобы встретить рассвет полными сил. Хлестов попробовал было уснуть на стуле, но, к сожалению, выяснилось, что собаке это сделать еще труднее, чем человеку. Пришлось располагаться прямо на полу, привалившись боком к шкуре храпящего кабана. Сны Петру Васильевичу снились жуткие, но и пробуждение не сулило ему ничего хорошего.

Василий Валентинович Сухарев за минувшую неделю прижился в Тайной канцелярии и даже проникся здешними заботами. Тем более что его немалый опыт на стезе сыска оказался востребован и здесь. Он даже сменил свою серую пиджачную пару на кафтан скромной расцветки и теперь практически не выделялся среди местного персонала. Задачи, решаемые Тайной канцелярией, были не из легких. Чиновный люд ждал вторжения пугачевских орд и изрядно по этому поводу волновался, справедливо опасаясь внесудебных расправ от разгоряченного вседозволенностью народа. По непроверенным слухам, передовые отряды удалого казака уже вовсю шерстили дворянские усадьбы в районе села Горелова. Особенно усердствовал произведенный самим Пугачевым в полковники местный дебошир Ванька Каин, разбойничий стаж которого насчитывал не один десяток лет. К Горелову отправили уже две команды солдат, но большого успеха они там не добились. Неуловимый Ванька раскатал Два купеческих каравана прямо под носом у правительственных сил и грозил вот-вот двинуться на город, дабы учинить спрос с крепостников. Василий Валентинович крепостником не был, а потому Ванькиных угроз не убоялся, зато перед ним замаячила нешуточная угроза тронуться умом в этом не признающем никаких границ сумасшедшем доме. Поговаривали, что государыня в страшном гневе. В Тайной канцелярии с трепетом ждали грома и молнии и с этой стороны. Сухареву полагалось трепетать вместе со всеми, но он только головой качал. Наконец, пошел слух, что для поимки Ваньки Каина снаряжается новая команда во главе с любимцем императрицы полковником Друбичем, и Сухареву, как опытному и проверенному работнику, предложено было присоединиться к ней. За эти дни Василий Валентинович несколько раз пытался вырваться из заколдованного круга, но, увы, все его попытки вернуться домой или попасть в родное учреждение заканчивались ничем.