Свисток - Шумахер Тони - Страница 21

Никогда больше не требовать от себя невозможного, никогда не позволять собственному честолюбию подстегивать себя.

Жизнь может быть адом. Означает ли это, что смерть несет покой и тихое пристанище?

«Прекрати, – сердились Марлис и Рюдигер, когда я размышлял об этих вещах вслух. – Не своди с ума себя и нас в придачу!» Как могли, они старались избавить меня от моих страхов, от бремени, которое накладывает успех. Слава богу, что оба были рядом. Мои дети, моя семья. Без них я попадал бы гораздо чаще в лапы серых волков депрессии.

«Вперед, Тони, – заводит меня Рольф Герингс. – У тебя просто дурь в голове. Фланговые удары никогда же не были для тебя проблемой. Будь агрессивнее. Финал в Мексике? Забудь! Баттистон? И его забудь!»

В течение августа и сентября 1986 года уверенность не возвращалась ко мне.

«Сейчас ты опоздал с выходом, Тони. Давай еще раз! Браво! Еще шаг влево! Отбивать кулаком!» – командует Рольф. И продолжает: – Бег всегда надежнее, чем полет. Попытайся перехватывать мяч. Лучше всего действовать кулаками. Только кулаками». Тренер обращался со мною как с выздоравливающим. Собственно говоря, я и был таковым.

В один из понедельников октября спустя месяцы после того напрасного козлиного прыжка на «Ацтеке» я вдруг почувствовал, что наконец пришел в себя. Появилось желание вновь взять в руки мяч.

«Отлично, ты покидаешь резерв, – порадовался Геринге и с торжеством в голосе добавил, – ты – снова прежний Тони». Мексиканский синдром был преодолен и излечен. Мяч вновь стал добычей, а я – тигром. Дела пошли на лад, я вновь ощутил радость жизни.

Предстояло еще испытать себя в настоящем деле. Но когда? Рольф Геринге, как всегда, терпеливо ждал случая.

Тринадцатый тур, низко нависшие дождевые тучи, сыро и холодно. Самый скверный игровой день в первенстве, наименьшее число болельщиков на стадионах.

Рюдигер Фолльборн, вратарь «Байера» из Леверкузена, снова проводит очень хорошую игру против западноберлинской команды. Пресса провозглашает 23-летнего футболиста уже членом сборной. «Спешить не стоит», – уверяет тот; у него есть время, он еще слишком молод. А затем он прибавляет следующее: «Но те, кто сильно играет сегодня, уже довольно стары».

Да, в этот день 10 ноября 1986 года, я снова был старым. Я выздоровел. Мог сражаться, спасать команду. Да, я был снова старым, но совсем в ином смысле, чем тот, который вкладывал в свои слова Фолльборн. Спали сковывавшие меня путы, я вновь был свободен.

«Невероятно то, что показал в воротах Шумахер», – таким было мнение нюрнбергского тренера Хоера.

Мои мускулы чутко слушались, подчиняясь внутренним рефлексам, нужные движения следовали уже через сотые доли секунды. Я выложился в этой игре. Мои товарищи и тренеры радовались. Мы выиграли 3:1.

На следующий день «Бильд-цайтунг» в своей шкале оценок вернула меня на первое место: это означало мировой уровень игры.

«Тони, ты спас нас», – восторгались большинство коллег. Комплименты ласкали мой слух. После полных отчаяния недель, зияющей пустоты внутри, после вопросительных взглядов и неопределенного будущего я оказался вдруг на самом верху. Наверху, откуда открывается новый горизонт.

«Даже вратарь национальной сборной Тони Шумахер, которому изрядно досталось от критиков, показал прежний класс игры», – смог сообщить «Вельт ам Зоннтаг» болельщикам. Рюдигеру Фолльборну нужно еще, пожалуй, подождать. Надеюсь, что он терпелив.

Медведь с сердцем льва

Для меня Франц Беккенбауэр – самый выдающийся футболист послевоенного времени. Но как тренеру сборной ему приходится работать с людьми, которые одержимы футболом гораздо меньше его, так же мало они способны и показать в нем. От этого Франц, случается, впадает в гнев и отчаяние. В Мексике он видел игроков, которые обходились с мячом так, словно это было нечто враждебное и чужое для них. Франц, гений на футбольном поле, никак не мог смириться с тем, что в команде не было ни одного игрока его масштаба.

Он говорил мне озабоченно: «Если я буду судить до конца честно, тогда мы тут останемся с пятью игроками. Нет, порой необходимо слегка повременить с правдой».

А затем в Мексике он в сердцах сказал: «С этой командой мы никогда не станем чемпионами!»

«Мы такие, какие есть, – возразил я ему. – Среди нас нет больших техников, мы не сыгранны как следует: ну так будем именно из этого и исходить!»

Франц был весьма недоволен мною. Он не всегда ценит мою прямоту, упорство, стремление к определенности. С его точки зрения, я перегибаю с этими своими «достоинствами».

Лучшее – враг хорошего – гласит одна поговорка. Возможно, Франц слышал ее.

Наш футбольный брак имеет, впрочем, идеальные предпосылки: Франц воплощает собой бразильский и французский футбольные стили, я – сторонник немецкого. Смешение дает хорошие результаты.

Я восхищаюсь бойцами больше, чем техниками. Футбольные эстеты зачастую просто не умеют бороться. Если их команда начала проигрывать 0:2, они действуют так, словно счет уже 0:4. Бойцы же, наоборот, говорят себе: «0:2 это 0:1, нужно только забить один гол и потом все будет в порядке – 1:2, а тогда мы догоним их по-настоящему!» Стойкость духа, воля к победе стали для кое-кого чуть ли не сомнительными понятиями.

«Немцы только и умеют, что носиться по полю», – утверждают иной раз. Когда я это слышу, то чувствую себя польщенным. Ведь во мне специально воспитывалось это качество. Движение! Полная самоотдача! Конечно, в том, что касается элегантности и импровизации, искрометности и эстетичности, мы одарены наверняка в меньшей степени, чем французы или бразильцы. Но у нас значительно больше сила воли.

Я стою за наш немецкий стиль игры. Боевитость и мощь. Борьба за каждый квадратный сантиметр поля. Талантливые итальянцы, бразильцы, французы нередко досрочно выбывали из борьбы за первенство мира. Они демонстрировали фантастически красивый футбол, но победы при этом не добивались. Бразильская команда располагала прежде всего бойцами и превосходными техниками, теперь в ней блестящие виртуозы мяча. Но иметь просто одиннадцать виртуозов в настоящее время недостаточно, чтобы выиграть матч. Современная команда должна иметь и тех и других: пару гениальных виртуозов и в дополнение к ним много солидных «ремесленников».

Непобедимая команда представляла бы собой коктейль из техники и блеска французов и упорства и мощи немцев.

На старте чемпионата мира эти качества продемонстрировали русские. Они отлично двигались, обращались с мячом, как кудесники, играли с огромной самоотдачей. Это было великолепно. Они вели 2:0, 3:0 и этого было мало: 4:0, 5:0, 6:0.

Но в конце концов сломались, став жертвами собственного восторга.

С нами впоследствии произошло то же самое. В финале мы проигрывали 0:2. Потом последовал ответный гол 1:2. Восторг. Наконец счет равный – 2:2. Еще больший восторг, упоение счастьем. Опьяненные этими чувствами, мы играли дальше, твердо решив в оставшиеся семь минут забить аргентинцам третий гол и поставить окончательную точку в матче. Наше состояние, настрой, мощь были превосходными. Чего не хватало, так это холодной, тактически трезвомыслящей головы.

Франц – воплощение эстетического футбола. Его игра радовала глаз, ее отличали фантазия и великолепие. Он напоминает мне художника, который вырезает прекрасные фигуры, а потом предстает перед учениками, которые до сих пор обрабатывали дерево не специальным ножом, а топором.

Тут пока он ничего не изменил.

Не осталось и следа от игроков типа Оверата, от техников, подобных Флоэ, Нетцеру или Грабовски. Новое удачное сочетание еще предстоит найти. Франц тут тоже пока не проявил себя. Когда Юпп Дерваль прощался, а Франц Беккенбауэр принимал руководство командой, я оказался единственным, кто был настроен скептически: «Ради бога, надеюсь, никто не считает, что уже одно появление Беккенбауэра заставит нас снова играть в футбол лучше». Франц был шокирован и принял это на свой счет. Но сегодня он соглашается со мной.