Верховный король - Александер Ллойд - Страница 25

— Память живет дольше тех, кто несет ее,— сказал Талисин.—Люди наполняются памятью и мудростью всех живших прежде. Под этой комнатой хранятся еще большие богатства.—Он улыбнулся.—Как и сама поэзия, большая часть сокровищ сокрыта в самой глубине. Там Зал Бардов. Увы, Ффлевддур Пламенный,— с сожалением вымолвил он,— никто, кроме подлинных, настоящих певцов, не может проникнуть туда. Хотя когда-нибудь, возможно, и ты присоединишься к их сонму.

— О мудреная мудрость! — восторженно вскричал Гурджи.— В бедной, слабой голове скромного Гурджи от всего этого страшное верченье и крученье! У Гурджи нет мудрости! И никакая чавка и хрумтявка не прибавит ее!

Талисин положил руку на косматое плечо Гурджи.

— Неужели ты думаешь, что у тебя совсем нет мудрости? — ласково проговорил он — Это не так. Мудрость бывает разная, как различны ткани, сотканные на одном и том же ткацком станке. У тебя есть мудрость доброго и преданного сердца. Она редко встречается и стоит порой больше самой большой мудрости. И совсем по-другому мудр Колл, сын Коллфревра,— продолжал Главный Бард.—Его мудрость сродни мудрости природы. Это дар пробуждения бесплодной земли и превращения ее в цветущий сад.

— Это мудрость моего сада, дарящего нам свои плоды,— запротестовал Колл, но лысая его голова сделалась розовой от удовольствия и смущения.—Я оставил его, и, опасаюсь, долго теперь нам придется ждать его плодов.

— Я должна была набраться мудрости на острове Мона,— вставила Эйлонви.— Наверное, именно для этого Даллбен отослал меня туда. Но все, чему я научилась,— это рукоделие, стряпня и реверансы.

— Учение — это еще не мудрость,— перебил ее Талисин с добрым смехом.— В твоих жилах, принцесса, течет кровь волшебниц из рода Ллира. Твоя мудрость, может быть, самая таинственная из всех, потому что ты знаешь без знаний, познаешь такие глубины, которые нельзя измерить умом, проникаешь в суть, порой и не пытаясь осознать это. Так сердце бьется, поддерживая жизнь, но часто не постигая ее тайн.

— Увы, не могу я похвастать своей мудростью,— сказал Тарен.—Я был рядом с твоим сыном, когда он встретил свою смерть. Он дал мне брошь огромной силы, и, пока я носил ее, мне было открыто многое, я понимал больше, чем видел. То, что прежде было скрыто от меня, стало ясным. Брошь больше не принадлежит мне, если вообще она когда-нибудь принадлежала мне по-настоящему. Все, что я узнал и понял тогда, сегодня возникает передо мной как сон, как неуловимая мечта, за которой я гонюсь.

Тень печали набежала на лицо Талисина.

— Есть такие люди,— мягко сказал он,— которые должны сначала узнать потери, отчаяние и скорбь. Из всех дорог к мудрости эта самая жестокая и длинная. Твоя ли это дорога? Тот ли ты, кто должен идти по ней и сможет осилить ее? Этого даже я не знаю. Те, кто доходит до конца, не только обретают мудрость, но и могут наделять ею других. Как грубая шерсть становится полотном, как сырая глина вновь рождается сосудом, так и подобные люди изменяют и придают форму мудрости, отдавая ее. И чем больше они отдают, тем сильнее бьет источник их мудрости.

Тарен подался вперед, впитывая слова Талисина и уже собираясь что-то сказать, как от Средней Башни донесся звук сигнального рога и послышались возгласы стражников в Орудийной Башне. Караульные кричали о том, что видят боевое войско короля Прайдери. Тали-син повел спутников наверх по широкому пролету лестницы к высоким окнам Зала Знаний, откуда они могли наблюдать за тем, что происходит за стенами крепости. Уходящее солнце светило прямо в глаза, и Тарен поначалу увидел лишь колышущийся в лучах солнца густой лес копий, медленно плывущих по долине. Приглядевшись, он увидел несколько темных фигур, которые отделились от плотной массы всадников и понеслись галопом через покрытое снегом пространство к стенам крепости. Едущий впереди всадник сверкал богатой одеждой темно-красного, черного и золотого цветов, и солнечный свет мерцал на его золотом шлеме. Тарен больше не мог оставаться праздным наблюдателем, потому что стража выкликала его имя и имена остальных спутников, призывая всех собраться в Тронном зале.

Подхватив знамя Белой Свиньи, Гурджи поспешил за Тареном. Они все вместе быстро добрались до Тронного зала. Здесь стоял уже длинный стол, во главе которого сидели Матх и Гвидион. Талисин сел по левую руку от Гвидиона. Справа от Матха высился пустой трон, задрапированный полотнищами цветов Королевского Дома короля Прайдери. По обеим сторонам стола сидели лорды Дома Доны, князья, князьки и военачальники.

По стенам зала замерли ряды знаменосцев. Гурджи заробел и стоял в дверях, оглядываясь по сторонам. Гвидион жестом поставил его в шеренгу знаменосцев. Но среди строгих, стройных воинов бедняга чувствовал себя жалким и некрасивым. Тарен кинул на него ободряющий взгляд. Колл так широко и доверительно ухмыльнулся и подмигнул ему, что Гурджи поднял свою лохматую голову, распрямился, и его самодельное знамя гордо возвысилось над остальными стягами и знаменами в Тронном зале.

Тарен, уже уверенный в себе настолько, чтобы не чувствовать неловкости и смущения, спокойно занял указанное ему Гвидионом место среди военачальников. Эйлонви, все еще одетая в костюм воина, не преминула хмыкнуть.

— Видишь,— шепнула она Тарену,— Хен Вен на знамени выглядит прекрасно. А ты был недоволен, что у нее голубые глаза, а не карие. Голубые глаза у свиньи, скажу тебе, вовсе не так странны, как цвета, которыми вышиты некоторые из этих знамен...

Эйлонви не договорила, потому что двери резко распахнулись и король Прайдери стремительно вошел в зал. Все взгляды обратились к нему. Король широко шагал к столу Совета. Он был так же высок, как и Гвидион. Богатая одежда мерцала в свете факелов. Шлема на нем сейчас не было, и Тарен залюбовался пышными длинными волосами, золотом окаймляющими высокий лоб. Обнаженный меч блистал на боку гордого короля.

— По древней традиции рода Прайдери,— шепнул Ффлевддур,—не полагается вкладывать меч в ножны, пока битва не выиграна.

Позади короля шли сокольничие, держа на кожаных рукавицах соколов с головами, укрытыми кожаными капюшончиками. На их плащах, как и на плащах военачальников Прайдери, был вышит темно-красный сокол — эмблема Дома Пвилла. Знаменосец шел следом, окруженный воинами-копьеносцами.

Гвидион, облаченный, как и Главный Бард, в простой плащ воина, встал, чтобы поприветствовать Прайдери, но тот остановился, не дойдя до стола Совета, сложил руки на груди и оглядел по очереди всех ожидающих его королей и владетельных князей.

— Рад встрече, лорды,—громко сказал Прайдери.— Мне приятно видеть вас, собранных здесь. Угроза из Аннувина заставила вас забыть взаимные обиды и ссоры. Теперь вы, как птенцы, увидевшие кружащего над гнездом сокола, жметесь к сильному, ищете защиту в Доме Доны.

В голосе Прайдери неожиданно для всех зазвучали ноты неприкрытого высокомерия. Тарен с удивлением глядел на короля, слушал его резкий, жесткий голос. Сам Верховный король Матх откинул назад голову и, сидя глубоко в кресле, все же словно бы чуть сверху смотрел на высокорослого знатного воина. Наконец Матх заговорил, и короткая речь его была величественна.

— Что я слышу, лорд Прайдери? Разве достойно называть жалкими птенцами храбрых воинов? Это я собрал всех. По моему зову они слетелись, как сильные орлы. Это те, кто будет стоять с нами ради того, чтобы сохранить Прайден, отвести от него опасность.

Прайдери недоверчиво усмехнулся. Красивые черты лица его внезапно исказились, холодным гневом загорелись глаза. Кровь прилила к высоким скулам Прайдери. Он откинул назад свои золотые волосы и, не уклоняясь, встретил строгий взор Верховного короля.

— Ради спасения Прайдена? — усмехнулся он — Ради собственной безопасности! Неужели кто-нибудь замешкается, если увидит, что ему угрожает опасность? Подчинились твоему зову? Люди подчиняются только железному кулаку или приставленному к их горлу мечу. Те, кто пришел сюда, как ты полагаешь, из верности, на самом деле верны только своим целям. Эти правители/ княжеств никогда не живут в мире один с другим, но каждый страстно желает получить выгоду от слабости соседа. Разве в глубине своего сердца любой из них менее зол и жесток, чем Аровн, король Аннувина?