И аз воздам (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 11

— Одна из здешних достопримечательностей, — пояснил Ульмер с извиняющейся улыбкой. — Листвы, как сами видите, на дереве почти нет, тени оно почти на дает, да еще и в окно лезет… Но срубить ее владелец дома не хочет: то ли его отец, то ли дед, стоя под еще молодой липой, сделал предложение своей будущей жене, потом кто-то из их детей выпал из окна, да зацепился за ветки и отделался ушибами, а потому семейство считает это дерево своим талисманом. Ничего серьезного, — торопливо оговорился молодой инквизитор, — никаких еретических теорий, просто… Сами понимаете, как оно бывает. Мы и не цепляемся. Стоит себе дерево, никому не мешает… Даже есть в этом что-то божественное, не находите, майстер Гессе?

— В дереве? — недоуменно уточнила Нессель, и Ульмер с улыбкой кивнул:

— Да. Столько десятилетий минуло, а оно все стоит. Время идет, люди умирают, сменяются поколения, а оно все живет и смотрит на мир, на людей, на само время… Напоминает нам и о конечности бытия, и о вечности вместе. Статуи или камни, или человеческие строения в себе такого ощущения не несут: они изначально мертвы, в них вечность застыла, они не живут и не могут умереть, только разрушиться. А вот такие стражи времени — они ближе к нам и потому, наверное, люди еще в языческие времена порой относились к деревьям с каким-то трепетом. Разумеется, это были суеверия, но кто мешает нам видеть в части созданной Господом природы благие символы, пробуждающие душеспасительные мысли?

— Думаете, — с сомнением уточнила Нессель, — у хозяев этого дома мысли именно такие?

— Сомневаюсь, — добродушно улыбнулся Ульмер. — Для них это дерево, скорее, какой-то памятный знак, связующий поколения их рода. Вроде личной вещи, доставшейся от отца или матери, которую хранят просто как память… Да и прочие жители Бамберга, я полагаю, относятся к этой липе так же. Подобные живые памятники мне приходилось видеть и в других городах…

— В одном из городков, где я был проездом, — заметил Курт, переступая торчащий из земли корень толщиной с полруки, — неподалеку от колодца на центральной площади росла бузина. Никто уж и не помнил, почему ее там оставили и не выпололи еще ростком; у каждого жителя была своя легенда на этот счет. Не знаю, сколько ей минуло, но ствол был в полный обхват — почти уж каменный, как бы и неживой, однако каждую весну на одной из веток раскрывались листья. Тебе бы понравилось.

— Вот это, я считаю, символ упорства и воли к жизни! — кивнул Ульмер, с сомнением уточнив: — Бузина, разве, не куст?

Нессель скосилась на инквизитора исподлобья, явно с трудом удержав пренебрежительное «Городские!», однако промолчала.

— Проповеди писать не пробовал? — не ответив, спросил Курт с усмешкой, и Ульмер смущенно передернул плечами:

— Говорить перед толпою — не мой талант, майстер Гессе. Но взгляните на этого великана — неужто вам самому не приходят в голову подобные мысли?

Курт бросил взгляд на плешивую макушку старой липы и лишь молча передернул плечами, не сказав молодому сослужителю, что единственная мысль, пришедшая ему в голову, была вопросом о том, как скоро истощившийся ствол треснет и кого из прохожих он придавит, упавши поперек улицы. А размазать по земле липа могла и небольшую компанию: на трактир, гордо отстоящий чуть в сторонке от двухэтажных домиков, древесный старец посматривал сильно свысока, возвышаясь над чердачным окошком гостиничного заведения и явно регулярно обновлявшейся вывеской с лебедем на волне и чуть кривоватой надписью «Шваненбайн»[13].

— Местные зовут его «Ножка», — пояснил Ульмер, явно заметив, что продолжать богословско-природоведческие экзерсисы майстер инквизитор не в настроении. — К слову, готовят здесь и впрямь отменно. Но и стоит все это соответственно; я бы рекомендовал столоваться в одной из пивнушек, их в Бамберге множество — там готовят нехитро, но вполне пристойно. Правда, найти их будет непросто, лучше спрашивайте дорогу у местных: здешние питейные заведения по традиции зачастую располагаются прямо в скалах, в выдолбленных пещерах. Очень необычно, знаю. Но Бамберг вообще необычный город. Здесь почти нет широких прямых улиц — сплошь холмы, из-за чего местные зовут город немецким Римом, река, мосты, крайне живописные островки… Господь и здешние жители постарались, создавая этот город.

— «Здешние жители», «местные»… — повторил Курт, отметив, что из дверей трактира уже вышел и направился к ним кто-то из прислуги, чтобы принять лошадей. — Ты не отсюда?

— Оффенбург, — кивнул Ульмер, — переведен два года назад с повышением. Еще не вполне вжился, но, должен вам сказать, майстер Гессе, мне здесь определенно нравится.

— А мне нет, — чуть слышно пробормотала Нессель, когда, оставив молодого служителя и лошадей снаружи, они вошли в уютный полумрак трапезной залы трактира. — Тяжелый город. Душный.

— Слишком легкий и солнечный, я бы сказал, — так же тихо возразил Курт. — Но я понял, о чем ты.

Та лишь снова молча поджала губы, шагнув почти вплотную, и он готов был биться об заклад, что Нессель с трудом удержалась от того, чтоб вцепиться в его руку, подобно маленькой девочке посреди ревущей, мятущейся толпы.

Жилище, в которое их проводил лично владелец «Ножки», оказалось в точности соответствующим желаниям майстера инквизитора: две комнаты, разделенные между собою тонкой стенкой и дверью, обе отлично освещаемые, чисто убранные и довольно тихие — сюда, на второй этаж, звуки далекой улицы доносились едва-едва. Бросив свою сумку у стола, Курт отнес дорожный мешок Нессель с ее невеликими пожитками в дальнюю комнату и, поставив его на пол, прошагал к окну.

— Что ты делаешь? — спросила лесная ведьма, осторожно присев на самый краешек постели; он прикрыл ставни и вновь распахнул их, пуская в комнату солнечный свет:

— Проверяю, есть ли здесь задвижки. Хиленькие довольно-таки, но все же есть.

— На двери тоже засов, — устало прикрыв глаза, сообщила Нессель. — И на общей, и здесь. Новый, судя по всему.

Курт обернулся, бросив взгляд на створку, и одобрительно кивнул:

— Для не городского жителя просто удивительная наблюдательность в таких деталях.

— Меня пытались обобрать в одном из постоялых дворов на пути к Ульму, — не открывая глаз, пояснила Нессель. — Или похуже чего… Теперь знаю: попала в незнакомый дом — первым делом проверь, куда бежать или где запереться.

— Поверь, — усмехнулся Курт, — даже после пятка ограблений и покушений, это доходит даже не до всякого бойца, живущего в пути… Как ты? Сказать, чтобы принесли что-нибудь подзакусить?

— Нет, — вяло мотнула головой Нессель, с усилием открыв глаза. — Сил нет. Не хочу есть. Я сейчас, наверное, просто усну.

— Ну, как знаешь. Мне надо встретиться с местным обером и попытаться хотя бы начально войти в курс дела, постараюсь возвратиться как можно быстрее. Ни с кем не говори, ни на чьи вопросы не отвечай, лучше и вовсе никого не впускай; если будут довязываться — прямо посылай прочь с единственным аргументом «все вопросы — к майстеру инквизитору». Хотя не думаю, что они начнут наглеть с первого же дня, но — на всякий случай… Запрись и никому, кроме меня, не открывай.

— «Они»?

— Я здесь потому, что в Бамберге убит наш служитель, а также имеет место либо немыслимая халатность, либо внезапный всплеск преступности и малефиции, — напомнил Курт со вздохом. — Персона я известная, и уже через час о моем прибытии будет знать половина обитателей этой дыры; в том и в другом случае мной заинтересуются и постараются направить по ложному пути. Как правило, этому предшествует попытка вытянуть побольше информации и втереться в доверие.

— Как этот молоденький инквизитор? — хмуро уточнила Нессель; он кивнул:

— Да, как Ульмер. Восторженный, добродушный и готовый услужить… Либо же он и впрямь таков по натуре, а это означает, что ему не продвинуться выше его третьего ранга, и судьба его — навеки остаться на подхвате у обера либо же быть убитым, причем довольно скоро. Такие в нашем деле долго не живут… Отдыхай. Думаю, уж в первый-то день точно будет спокойно.