И аз воздам (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 10

Глава 3

Крепостной стены в Бамберге не было никогда — он сразу раскрывался навстречу путникам, встречая церквями, лавками, домами и извилистыми, точно лабиринт, улочками; издалека еще было видно, что «град на семи холмах» отнюдь не фигура речи, прилагаемая аборигенами для вящего позерства. Простёршийся на берегах Регнитца город разбегался по подъемам и склонам, похожий на поселение неведомых созданий из старой сказки.

— Ульм был больше, — тихо заметила Нессель, и Курт усмехнулся:

— Можно и так сказать. Тут, думаю, жителей и трех тысяч не наберется.

— Три тысячи… — повторила она, поежившись. — Мне и это много. Неуютно.

— Привыкнешь, — возразил он уверенно.

Нессель не ответила, лишь бросив в его сторону напряженный взгляд и неловко расправив складки платья. О том, что будет после, с нею не говорили ни Бруно, ни сам Курт; никто не интересовался ее планами на будущее, никто не спрашивал, намерена ли она возвратиться в свое лесное убежище или ее выход в мир окончателен. Не догадываться о том, что ректор академии святого Макария положил на нее глаз, Нессель не могла — как бы ни был предупредительно-мягок и немногословен Бруно, как бы ни избегал Курт заводить об этом разговор, а не понимать инквизиторской заинтересованности в собственной персоне могла лишь наивная глупышка, каковой лесная ведьма не являлась.

Во время всего пути до Бамберга об этом не было сказано ни слова и не было сделано ни единого, ни малейшего намека; Нессель и Курт беседовали о людской природе и болезнях, о Каспаре в пределах допустимого закрытостью сей темы, равно как и о цели путешествия майстера инквизитора, о погоде этим летом и о верховой езде, которая давалась нежданной спутнице не слишком легко.

Нессель сидела в седле неловко, к тому же явно тяготясь необходимостью ношения женского наряда. Подаренный ей деревенской доброй душой допотопный мешок, по недоразумению зовущимся платьем, она сменила на строгое облачение, выданное ей руководством академии, в каковом облачении смотрелась по-прежнему несколько неуклюже, но хотя бы достаточно благопристойно для того, чтобы пребывать в сопровождении инквизитора. Посовещавшись и прикинув так и этак, Бруно и Висконти постановили обрядить ведьму в одеяние терциарки — монахиня из нее вышла бы никудышная, однако образ простой мирянки по понятным причинам даже не рассматривался как вариант. Теперь Нессель красовалась в белом платье с черной накидкой в подражание доминиканскому хабиту и белом же крюзелере, полностью скрывающем ее коротко обрезанные волосы. Обвившийся вокруг запястья розарий явно мешал ей, и ведьма лишь ко второму дню пути перестала поминутно спрашивать, нельзя ли обойтись без него и вправду ли он так нужен для соблюдения образа.

По улицам города она перемещаться верхом не рискнула, и Курту тоже пришлось спешиться, пойдя дальше пешком и ведя жеребца за собою. Лесная ведьма с каждым шагом выглядела все более несчастной и подавленной и шагала, точно деревянная кукла, стараясь не смотреть по сторонам и плотно сжав губы, точно вокруг витало невыносимое зловоние.

— Тебе нехорошо?

На Курта она не обернулась, лишь коротко мотнув головой, и, помедлив, отозвалась негромко:

— Слишком много людей. Давит.

— Потерпи, — ободрил он, чуть придержав шаг. — Попытаюсь найти трактирчик поспокойней и комнаты поудаленней; там отоспишься в тишине — полегчает. Слава Богу, тебе оттуда выходить куда-либо будет не обязательно.

— Комнаты? — переспросила Нессель, нахмурясь. — То есть, я буду в четырех стенах одна с утра до вечера и с вечера до утра? Мне это не нравится, я не хочу быть в одиночестве в чужом городе, где (ты сам говорил!) меня могут даже убить. Я не буду тебе мешать, уж ты-то должен знать, что я не из болтушек. Или ты вдруг меня застеснялся?

— Я с удовольствием не отпускал бы тебя с глаз даже в соседнюю комнату, — вздохнул Курт, — хотя про «убить» — это я, должен сказать, перегнул. И если я пойму, что нащупал нечто серьезное, по каковой причине не только мне, но и тебе что-то грозит — я найду способ сплавить тебя из Бамберга или спрятать до приезда наших. И разумеется, пребывание с тобою в одной комнате меня не смущает, однако оно смутит окружающих. Надо же хотя бы делать вид, что мы оба — благовоспитанные люди.

— Тебе это будет сложно, — без улыбки сообщила Нессель; он лишь молча пожал плечами и приостановился, глядя на человека в инквизиторском фельдроке в другом конце улицы, что направлялся прямо к ним торопливо и решительно.

— Майстер Курт Гессе, — не доходя нескольких шагов до гостей города, скорее не спросил, а констатировал молодой парень с открыто вывешенным Знаком и, не дожидаясь ответа, расплылся в улыбке: — Добро пожаловать в Бамберг! Перво-наперво хотел бы сказать, что для меня большая честь увидеть живую легенду Конгрегации, и совместная служба с вами будет…

— Эй, эй, полегче, — осек его Курт, отступив назад и краем глаза увидев, как напряженно замерла рядом Нессель. — Primo — ты даже не взглянул на мой Сигнум и не удостоверился в моей личности. Secundo — не сказал, кто ты, откуда знаешь о моем прибытии и как исхитрился меня отыскать спустя несколько минут моего пребывания в городе. Для начала разберемся хотя бы с этим.

— Прошу меня извинить, — спохватился инквизитор, выбрасывая вперед раскрытую ладонь. — Петер Ульмер, следователь третьего ранга, служу в бамбергском отделении под началом обер-инквизитора Гюнтера Нойердорфа. Вас я сразу узнал по описанию: человек со Знаком и вашими приметами никем другим быть и не мог. О вашем прибытии было сообщено в донесении, которое нам доставили позавчера, по расчетам вы должны были добраться до Бамберга сегодня, и когда я узнал, что в город вошел наш сослужитель — вышел навстречу, чтобы помочь вам освоиться и, если потребуется, в чем-то помочь.

— А если точнее — тебя послал майстер Нойердорф?

— Да, — запнувшись, смутился Ульмер. — Это было его указание… Но я исполняю этот приказ с удовольствием: для меня большая честь…

— Брось, — отмахнулся Курт с усмешкой. — И не тревожься: я не буду во время своего пребывания в Бамберге делать из тебя мальчика на побегушках и корчить из себя легендарную персону. Однако за предупредительность — благодарствую; в этих улочках блуждать можно долго, и если ты укажешь мне дорогу к местному отделению, чтобы я мог переговорить с обер-инквизитором…

— Идемте, я провожу вас, — с готовностью откликнулся следователь, и Курт вскинул руку, оборвав:

— Чуть позже. Сперва порекомендуй мне трактир — не из самых грошовых, но и не дорогой, нечто средней руки, но чтобы там можно было снять две смежных комнаты. Это Готтер, приписанный ко мне лекарь, — пояснил он, когда любопытствующий взгляд Ульмера скользнул к молчаливой Нессель. — Предыдущее расследование завершилось… скажем так, не столь складно, как я планировал, и теперь еще некоторое время для поддержания себя в активном состоянии я буду нуждаться в постоянном присмотре эскулапа. Точнее, — усмехнулся Курт, — так полагает начальство, и на сей раз мне не удалось его переспорить.

— В Бамберге есть врач, к помощи которого служители нашего отделения обращались не единожды. У него добрая слава среди горожан и отличные рекомендации; если ваш… лекарь столкнется с какими-либо трудностями или возникнет нужда в редких снадобьях или составах — скажите только слово, майстер Гессе, помощь вам окажут немедленно и безвозмездно… Прошу вас, — кивнул Ульмер, приглашающе поведя рукой, и двинулся вперед, указывая дорогу. — Но если желаете, при нашем отделении есть общежитие и…

— Нет-нет-нет, — возразил Курт решительно, не дослушав. — Это не обсуждается. Я предпочитаю нейтральную территорию, где мой распорядок будет зависеть лишь от меня, и где никто не будет дышать мне в затылок и маячить за спиною.

— Понимаю, — сочувствующе улыбнулся Ульмер. — Я думаю, что знаю обиталище, которое вам подойдет, майстер Гессе.

«Обиталище», указанное молодым инквизитором, обнаружилось довольно скоро — по кривым и запутанным улочкам их маленькая процессия шла всего несколько минут, выйдя к постоялому двору напротив огромной, похожей на старый дуб, полузасохшей липы. Корни дерева топорщились неровными буграми, частью омертвелые ветви с редкой листвой закрывали окно верхнего этажа дома, подле которого когда-то пробился упрямый липовый росток, однако срубить этот памятник старины, похоже, в голову никому не приходило.