Любовь возвращается - Басби Ширли - Страница 11

Прикосновение Ника к ее руке заставило Шелли подпрыгнуть.

– Ракель права: я иногда бываю таким вредным, – с отвращением заметил он. – Ты только посмотри: я ведь пришел сюда извиниться. Честно, только для этого. Я вовсе не собирался вываливать на тебя эту древнюю историю. – Он горько усмехнулся. – Кажется, я просто не умею сдерживаться. Это меня поедом ест. Понимаешь? Нет, не владение землей. Черт с ней, с землей! А тот факт, что он так и не признал меня своим сыном. Я даже не хочу имени Грейнджер. Сколько себя помню, меня всегда звали Риосом. Зачем же мне это менять? Но его признания я заслуживал. – Рот его горько скривился. – Я вечно болтался у него под ногами. Считай всю жизнь, но он ни разу не снизошел со своего пьедестала и не признал меня. Он должен был сделать это хотя бы наедине. Я нуждался в признании, что я его сын… а все остальное к черту. – Он передохнул секунду. Набрал в грудь больше воздуха и спросил: – Так ты мне веришь?

У Шелли сердце заныло при виде откровенной тоски на его лице. Ей отчаянно хотелось сказать ему, что верит. Внутреннее чувство подсказывало ей, что он говорит правду… Но тот же инстинкт обманывал ее раньше. Предостережение Сойера звучало в мозгу, и она сжала губы. Господи! Она ненавидела ситуацию, в которой оказалась. Почему все не может быть ясным и честным? Без всяких сомнений. Без проблем. Верит ли она Нику? Взгляд ее упал на опустевшую тарелку из-под печенья. В голове внезапно возникло воспоминание. Ей было тринадцать, а Нику около девяти. Стоял июнь, и ее мать устраивала ежегодное чаепитие. Это был, наверное, единственный раз в году, когда большинство женщин Сент-Галена надевали платья. Традиция этих чаепитий была установлена много десятков лет назад ее прабабушкой. Это было что-то такое, чем можно было утереть нос Боллинджерам. Естественно, ни Боллинджеров, ни их друзей на эти чаепития не приглашали. Ежегодное грейнджеровское чаепитие было традицией долины и одним из самых ярких празднеств сезона. Его всегда проводили в первую субботу июня. Шелли хорошо помниладлинные столы, уставленные блюдами с изящными сандвичами и хрупкими пирожными. Их размещали под дубами. А по всему пространству газона перед домом расставляли столики и стулья под разноцветными зонтами.

Дамы Сент-Галена, впервые за год надевшие легкие платья и нейлоновые чулки, пили чай, болтали, смеялись и наслаждались элегантной обстановкой. На какое-то время можно было позабыть о погоде, сенокосе, ценах на скот и овец, неудачах и успехах окота и отела, валке леса, сезонных пожарах и прочих повседневных заботах.

В тот самый год Ник, бойкий девятилетний мальчишка, начал собирать коллекцию молочных змеек. К тому моменту он поймал двух и держал этих маленьких черных, с белой полоской, красоток в огромном старом аквариуме, который Джош где-то для него отыскал и помог установить в сарае. Почти каждое субботнее утро Ник отправлялся с галлонной банкой из-под пикулей на ловлю змей, но чаще возвращался домой с пустыми руками.

Взрослые были заняты приготовлениями к приему гостей, а Шелли и Нику ведено было хорошо себя вести и не путаться под ногами. Ник был только рад заняться змеями, а она, чувствуя себя выше этого детского занятия – ведь была уже подростком, – устроилась в гамаке за домом и погрузилась в изучение журнала.

Чаепитие было в полном разгаре, когда Ник подкрался к ней и сунул в лицо банку с извивавшимися змейками. Она завопила и, отшвырнув журнал, выпала из гамака.

Умирая от смеха, Ник снова сунул ей банку, и началась погоня. С отчаянными криками она рванулась к фасаду дома, словно видела этих безвредных змеек впервые в жизни. Ник мчался за ней по пятам. Это была игра, и оба они это знали. В сущности, это был просто повод побегать, покричать и выпустить на волю бурлившую в них молодую энергию.

Совершенно позабыв о чаепитии, сверкая на солнце длинными жеребячьими ножками, она влетела прямо в середину материнского ежегодного гранд-приема. Прежде чем ее заметили, Шелли быстро свернула вбок и обогнула толпу гостей. Спрятавшись за громадным дубом, она поджидала Ника, чтобы продолжить игру. Ей не пришло в голову, что он не сообразит произвести тот же обходной маневр. Но он, увлеченный погоней, вылетел прямо на середину лужайки и врезался в миссис Мэтьюз, библиотекаршу средней школы. Миссис Мэтьюз была женщиной крупной, тяжеловесной и крикливой. Она отнюдь не входила в число любимых учителей Ника, который не раз по ее наветам в течение года представал перед директором. Придя в ужас от того, что оказался посреди приема сеньоры Грейнджер, он попытался немедленно скрыться, но миссис Мэтьюз его остановила.

– Ах, это Ник. Добрый день, – провозгласила она своим громоподобным басом. – Приятно видеть, что ты помогаешь матери подобным образом. – Снисходительно улыбаясь, она склонилась к нему и поинтересовалась: – А что это ты несешь на стол?

Конечно, он не должен был этого делать. Даже он понимал это. Но… бес попутал, и он сунул ей прямо в лицо банку со змейкам и.

– Змей! – со вкусом произнес он. Ее реакция ответила всем его мечтам.

Тяжеловесное лицо миссис Мэтьюз исказилось. Она испустила сотрясший небо и землю рев, дико попятилась и ударилась о край одного из столов, на которых стояли пунш и пирожные. Потеряв равновесие, она неуклюже размахивала Руками, чтобы удержаться на ногах, но все было тщетно. Стол, пирожные и миссис Мэтьюз с шумом свалились наземь беспорядочной кучей. Разговоры стихли. Воцарилась тишина.

Ник в ужасе замер, прижимая к тощей груди банку со змейками и не сводя глаз с развернувшейся перед ним картины разгрома. Он пропал!

Выражение лица сеньоры Грейнджер, когда она приблизилась к нему, подтвердило худшие опасения. С каменным видом – правда, ему показалось, что губы ее все же шевелятся, – она велела ему убраться в свою комнату. Он был изгнан с позором. Отправлен в постель без обеда. Хуже того, его коллекция змей была отнята. Он оказался в полном бесчестье. И ни разу, подумала Шелли, вглядываясь в черты лица сидящего напротив мужчины, он не упомянул о ее роли в этом злосчастии… не попрекнул ее. А она была слишком большой трусихой, чтобы разделить с ним вину. Она поморщилась. Кажется, трусость была вечной ее особенностью. «Но нет! Хватит, – решила она, – больше этому не бывать».

Шелли посмотрела на опустевшую тарелку. В ту ночь, когда все улеглись спать, она прокралась в его комнату в задней части дома с тарелкой печенья и половинкой галлона молока. Они молча ели печенье и пили из картонки молоко. Им не нужны были слова. Он принял ее мирный дар.

Он не предал ее тогда, подумала Шелли, а мог бы. Большинство ребят так бы и поступили. И хотя поступок девятилетнего ребенка вряд ли можно было считать истинной проверкой характера взрослого человека, она решила, что этого ей достаточно, и медленно кивнула.

– Да. Я тебе верю.

Ник громко и облегченно вздохнул.

– Спасибо. Мне нужно было это услышать. Они улыбнулись друг другу.

– Так что же мы теперь будем делать? – спросил Ник и взял с тарелки последнее печенье.

Глава 4

Ответить на этот вопрос было нелегко, и упорное молчание Марии только усложняло ситуацию. Твердо решив, что постарается разговорить Марию, Шелли не слишком-то надеялась, что ей повезет больше, чем Нику в выяснении правды. Скорее всего беседа с Марией позволит ей лишь лучше прочувствовать положение дела. Они с Ником оба пришли к выводу, что раз тело Джоша кремировано, а пепел развеян, получить образец его ДНК невозможно.

Шелли робко предложила:

– Мы можем использовать мою. Результаты по крайней мере покажут, что мы родственники.

– Чтож, это лучше, чем ничего, – поморщился Ник. – Но это не докажет, что Джош был моим дорогим папочкой. – Он криво усмехнулся: – Спасибо за предложение. Возможно, я достаточно впаду в отчаяние, чтобы его принять. Но мне хотелось бы найти что-то более веское. Вот если бы он забыл где-то образчик своей крови, а мы смогли бы его отыскать…