Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич - Страница 5

ГЛАВА 5 Встреча с Дуче, после которой Гамилькар принимает решение убить Муссолини

— Завтра у меня встреча с Муссолини, — как бы между прочим сказал Гамилькар.

Графиня Л. К. засуетилась и послала будущего прадеда африканского Пушкина в Бонцаниго, в аптеку дядюшки Джузеппе Верди, за вином и колбасой.

Встреча Гамилькара с итальянским премьер-министром состоялась в его римской резиденции, в Венецианском дворце. У входа во дворец два охранника с разводящим играли в «морру», выбрасывая пальцы на счет «три». В кабинете Муссолини висели портреты Карла Маркса и его собственный. Бенито Муссолини, бывший репортер какой-то утренней бульварной газетенки, неспешно застегиваясь и надевая на громадную лысину белую фуражку яхтсмена (при военном-то френче!), вышел из-за обширного стола навстречу Гамилькару; любовница премьер-министра Кларетта Петаччи спрыгнула со стола, подтянула чулки, поправила юбку и, виляя бедрами, удалилась в боковую дверь.

Пока они сходились посреди кабинета, Гамилькар никак не мог вспомнить, кого Муссолини ему напоминает. Наконец вспомнил — Муссолини разительно походил на телохранителя Ленина матроса Жириновского, который в Горках возил вождя в каталке по 40-градусному морозу и угощал Гамилькара водкой «из горла», вот только Жириновский был вечно непричесан, а Муссолини — лысый.

Дуче встретил Гамилькара точно посреди кабинета. Правым кулаком, покрытым волосами, он дружески заехал Гамилькару в солнечное сплетение, а левой ладонью похлопал Гамилькара по спине. Муссолини был большим шутником и корчил из себя великого дофениста. Такой вот Я! Недавно на вопрос американского корреспондента Хемингуэя: «О чем вы сегодня будете говорить в парламенте?», Бенито похлопал себя по заднице и ответил: «Сегодня моя zjhopa будет разговаривать со скамейкой». («В переводе это означало, что сегодня он выступать не будет, — объяснил Хемингуэй, — хотя настоящий, уважающий себя дофенист знает цепу крепкого словца и таким весомым классическим непечатным словом, как zjhopa, разбрасываться не станет».)

Гамилькар вспомнил прием у Врангеля и начал с купидонов. Звероферма на севере Офира очень заинтересовала Муссолини, как в свое время Врангеля. Дуче тут же отведал ножку купидона, причмокнул, облизнулся, закатил глаза и не без юмора воскликнул:

— Брависсимо! Это именно то, чего не хватает моему народу и моей славной непобедимой армии.

Муссолини утер рукавом френча жирные губы и принялся расспрашивать: поддается ли мясо купидона длительной консервации? Каковы темпы роста и созревания половозрелой птицы? Что есть купидон в зоологическом смысле — страус, что ли? Как он чувствует себя в макаронах по-итальянски с уксусом и красным вином?… Муссолини со своим внезапным интересом к купидонам теперь стал похож на Хрущева с его кукурузными пожарами — оба были огнеопасны, у обоих было предрасположение к внезапному возгоранию от, казалось бы, негорючих материалов, — и не удивительно, в конце концов, между Хрущевым и Муссолини было много общего — от внешности до характера.

— Эфиоп твою мать! Ты сказал: Офир?! — вдруг дошло до премьер-министра. — Значит, ты не эфиоп, а офирянин? — обрадовался Муссолини, будто не знал этого. — Я рад, что ты не эфиоп. Эфиопия варварская страна, недостойная находиться среди цивилизованных народов.

Он оставил купидонов в покое и потащил Гамилькара к громадной политической карте мира.

— Смотри сюда: вот Италия… — Муссолини обвел жирным указательным пальцем зеленый иберийский сапог и сделал значительное лицо — т. е. скорчил одну из своих знаменитых рож: выгнул толстую нижнюю губу наизнанку и выпучил глаза. — А вот Офир… — Указательный палец переплыл синее Средиземное море и вторгся в Африку. — Где тут Офир… не могу найти… Ладно, предположим, что сейчас Офир находится здесь… — Палец Муссолини оставил отпечаток синей типографской краски на африканском роге. — Я — Бенито, ты — Гамилькар, нам надо объединить наши усилия. — Он многозначительно посмотрел в глаза Гамилькару и нанес ему легкий крюк в челюсть. — Фашизм — это большая семья. В семье все любят и слушаются папу.

Затем Муссолини намекнул, что Гамилькар мог бы при случае — конечно, с помощью дуче — занять место самого офирского Pohouyam'a.

— Место? — переспросил Гамилькар.

— Да. Трон, — уточнил Бенито.

— Стуло, — сказал Гамилькар на суржике.

«Кто он такой, Муссолини? — не понимал Гамилькар. — Настоящий последователь дофенизма или обычный проходимец и маргинал? Клоун или корчит из себя клоуна?»

— Смотри: вот Хартум, — объяснял Муссолини. — В 3650 километрах от истоков почти под прямым углом в Белый Нил вливается с востока из Эфиопии Голубой Нил; его вода более темного цвета, и на протяжении 15 километров можно еще различить неперемешанные воды двух рек. Лишь соединившись, оба притока образуют, наконец, собственно Нил, и их особенности, их мощь создают самую удивительную реку планеты. Голубой Нил можно считать матерью Нила и плодородия в Египте, причиной нильского паводка, тогда как Белый Нил — отец его жизнеспособности, папа, наделяющий выносливостью и равномерностью, которые не дают всем землям на севере погибнуть летом от жажды.

«Великий географ», — подумал Гамилькар.

— Голубой Нил приносит в общий котел Большого Нила 51 400 миллионов кубометров воды, что составляет 57 процентов всего количества воды в Ниле, — прикидывал Муссолини. — Однако Голубой Нил начинает играть главенствующую роль лишь во второй половине года, во время сильнейших ливней в Офире. Исток Голубого Нила — река Атбай из озера Тана. Ниже по течению Нил принимает воды последнего значительного притока — реки Атбара. Она несет огромное количество почвы, смываемой с Офирского нагорья, — еще больше, чем Голубой Нил, — и потому арабы называют ее также Бахр-эль-Асуад, или Черная река. Помнишь — Черная речка, Пушкин, дуэль?

«Пушкинист», — подумал Гамилькар.

Стратегический план Муссолини был прост, как веник: захватить истоки Голубого Нила. Это означало: контроль над Египтом, а значит, контроль над всей Африкой, а значит, контроль над всем миром. Захватить Эфиопию, потом Офир и озеро Тана (об Офире и озере он умолчал, но Гамилькар разбирался в карте) — значит захватить Африку. Подкопать гору и пустить Ак-бару в Индийский океан — вот его стратегический план.

«Пустить Нил в Индийский океан. Захватить Африку, — меланхолично подумал Гамилькар. — Убить Муссолини».

— Что станет с Египтом, если однажды сюда не придет паводок, несущий плодородный ил? — продолжал Муссолини. — Засуха, голодомор. В древней легенде говорилось о том, что паводок зависит от великодушия офирского негуса, которого звали Лаллибелла. Однажды Нил обмелел, послали в Офир патриарха с дарами. Негус принял его и спросил, что ему нужно. Патриарх поведал, что Нил пересыхает и людям от этого большой урон. И тогда негус приказал вновь открыть перегороженную долину, и вода в Ниле поднялась на три локтя и оросила все нивы египетские. Патриарх же вернулся и встречен был с большими почестями. Дурак Лаллибелла, — сказал Муссолини, хватаясь за свою огромную лысую голову с шишками. — Какой дурак этот Лаллибелла!

— Местность, где находятся водопады, — объяснял Муссолини, водя пальцем по карте, — наклонена к востоку; и если бы вот эта гора не противостояла этому вот уклону, Нил потек бы на восток, а не в Египет. Если эту гору пройти насквозь — не так уж велика работа, лет на десять, по сколько новых рабочих мест, какая занятость черного населения! — то весь Нил можно было бы отвести в Индийский океан, и тогда вся Африка наша! Я начну Великую Географическую войну! Я — мы с тобой! — будем держать в руках всю Африку, Средиземное море — а это вся Европа, весь арабский мир — а это Штаты и Англия. Но все это грязная политика. Моя великая гуманитарная цель — раскопки райского сада. Найти Офир и раскопать Эдем!

«Такое вот», — подумал Гамилькар.

— Тебя не вдохновляет такая программа?!

Крупное тело Муссолини ни секунды не оставалось в покое — он надувал щеки, оттопыривал нижнюю губу, ковырял в носу, таращил глаза, чесал ягодицы, пожимал плечами. Прощаясь, Беиито доверительно пнул Гамилькара коленом под зад. Муссолини ни секунды не верил, что Гамилькар офирянин, он думал, что Гамилькар эритреец, сомалиец или эфиоп; и выдал ему все свои планы. Хитрый Муссолини часто выдавал свои планы. Верх хитрости — говорить правду так, чтобы тебе не верили. Mundus vult decipi — ergo decipiatur.[18] Муссолини обращался с толпой, как разъяренный лев, но в частной беседе был настоящей овечкой, особенно с иностранцами: он был готов раскрыть всем свои карты, а затем тут же маскировался, принимая позу великого государственного деятеля, который говорит то, что думает, и не беспокоится по пустякам.