Библиотечный детектив - Штейн Инна - Страница 17

– Нет, мне не сообщили, – как-то сразу вписываясь в ситуацию, отвечает она.

– Странно. Было поручено довести до сведения. Разберемся. Так вот, ваш сын Михаил, 1984 года рождения, учащийся 8-го класса, исключен из школы.

– За что? – спрашивает она, оправдательные документы испуганными чайками разлетаются по кабинету.

– Как за что? Вы посмотрите, в чем он ходит в школу. Вы почему не выполняете приказ об обязательном ношении формы?

Не дожидаясь ответа, голос продолжает:

– Сегодня ваш сын перешел все границы дозволенного. Он сорвал урок, издевался над нашим новым учителем основ дарвинизма.

Миша, до сих пор сосредоточенно смотревший в пол, вдруг срывается с места, на полусогнутых прыгает по кабинету, руки болтаются вдоль туловища, он показывает учителю язык и вопит:

– Обезьяна без кармана потеряла кошелек, когда мамочка узнала, прямо в обморок упала.

Сходство с гипотетическим предком столь достоверно, что Анна Эразмовна хохочет. Удивительно, но учитель смеется даже громче ее.

– Хорош, ой хорош, – повторяет он. Миша радостно ржет вместе со всеми.

– Что происходит? Как вы смеете? Немедленно прекратить! – надрывается голос.

– А, надоело! – вдруг машет рукой учитель. – Пошли.

И они, не обращая внимания на несущиеся вслед угрозы, выходят из кабинета.

В вестибюле все начинает меняться: дети, пока еще одетые в форму, разговаривают друг с другом, самые смелые даже смеются, банты у крохотули уже не черные, а голубенькие. Жанна Беньяминовна улыбается им на прощанье, и они прямо со школьных ступенек спускаются на пляж.

Море, родное, Черное, совсем не черное, но и не синее, ежесекундно меняющее цвета и оттенки, так прекрасно, шумит так приветливо, накатывает волны на берег так шаловливо, так явно пытается дотянуться до ног, что они сбрасывают обувь и с дикими воплями носятся по берегу.

– Пойдем со мной, – взывает к Мише странный учитель, и только теперь она по-настоящему обращает на него внимание. Он, как море, меняет цвета и оттенки: от ослепительно белого на солнце до жемчужно-серого в тени.

– Посмотри наверх! – кричит он Мише.

Она тоже поднимает голову и видит в небе громный, сияющий город.

– Да, я пойду с тобой! – отзывается Миша, лицо его сияет от восторга, таким она никогда раньше не видела своего ребенка. С неба спускается открытая летающая машина.

– Меня, меня возьмите, – умоляющевопит Анна Эразмовна, учитель милостиво манит рукой, и она, увязая в песке и спотыкаясь, еле успевает упасть на заднее сиденье.

Она чувствует себя маленьким глупым розовым воздушным шариком, который распирает от счастья, но ниточку завязали некрепко, счастье с тихим шипением рассеивается в воздухе, и когда они подлетают к городу, она смотрит на все вполне трезво.

Город сплетен из серебряных и золотых нитей разной толщины, купола соборов похожи на опрокинутые корзины, а мосты – на гигантские гамаки. Теперь она кажется себе мушкой, попавшей в паутину. Вдруг она видит, что учитель исчез, а за рулем сидит Миша. Он смеется, как безумный, крутит руль в разные стороны, машину бросает по вверх, то вниз, сердце бешено колотится, они еле уворачиваются от сотен несущихся навстречу летающих автомобилей. Постепенно их количество уменьшается, становится тише, и они вылетают на открытое пространство, в центре которого возвышается гигантское серебряное дерево. Среди листьев, удивительно похожих на листья диких маслин, золотыми шарами-галактиками роятся пчелы, очень много одиноких, мерцающих далекими звездами.

Сыночек поворачивает к ней серьезное лицо и произносит:

– Это души невинно убиенных.

Под деревом на обыкновенной садовой скамейке сидит живая и невредимая Люба и расчесывает свои дивные волосы маленьким черным пластмассовым гребешком (мужчины, особенно лысеющие, носят такие в верхнем карманчике пиджака). Над ней парит Андрей, глаза закрыты, скрипка прижата к подбородку, от звуков, которые извлекает смычок, мурашки бегут по телу.

– Это Реквием, – объясняет Миша.

Андрей опускается все ниже и ниже, через минуту его ноги коснутся скамейки, но допустить этого почему-то никак нельзя.

– Вперед! – командует она, сыночек понимающе кивает головой, они подлетают к мальчику, и она втаскивает его, совершенно невесомого, в машину. Через секунду они вылетают из города. За машиной тянется липкая золотая и серебряная паутина, она достает из сумки дочкину золотую медаль, перерезает ею паутину, а потом со всего размаха кидает этот бесполезный предмет в сторону покинутого города.

Далеко внизу виднеется другой, неузнаваемый сверху город. Они подлетают к нему со стороны моря и, перебивая друг друга, радостно кричат: «Смотрите, маяк!», «А вон морвокзал!», «А вон Оперный!».

– А это что? – хором спрашивают Миша и Андрей, указывая на что-то красненькое, ползущее вдоль Потемкинской лестницы.

– Боже мой! Не может быть! Мальчики, это фуникулер…

Глава четырнадцатая, в которой вторая строчка исчезает, а коллекция пополняется

В половине девятого утра Анна Эразмовна на цыпочках вошла к маме и Мише. Вчера перед сном сыночек строго наказал разбудить его именно в это время: он с пацанами шел играть в футбол на стадион «Пионер». «Только точно разбуди, не забудь, у нас игра на кубок», -несколько раз повторил он. На кубок чего: двора? квартала? улицы? она не выясняла, и так было ясно – дело чрезвычайной важности.

Тихонько, чтоб не потревожить маму, она стала будить Мишу. Это было нелегкое занятие: совы покидают объятия Морфея крайне неохотно.

– Миша, ну ты же сам просил тебя разбудить, – раздраженно шептала она, – я уже опаздываю.

Сыночек то открывал, то закрывал мутные глазки и, наконец, очухался.

– Мамуля, послушай, мне приснился потрясающий сон.

– Какой? – невнимательно спросила она, но присела на кровать: выслушать ребенка было святой материнской обязанностью.

– Значит, снилась мне школа, я в коридоре гоню с одного учителя, как всегда, ну ты знаешь (увы, и ах!, она знала). Вдруг мы оказываемся на берегу моря, а над нами летает огромный город. Этот учитель говорит мне: «Пойдем со мной», а я ему отвечаю: «Да! Да! Я пойду с тобой!» и чувствую такую радость, такой восторг, знаешь, я никогда в жизни ничего подобного не испытывал.

Сынок умолкает, она смотрит на него с изумлением и страхом, лицо его сияет отраженным светом чудесного сна.

– А дальше, что было дальше?

– Дальше? Ничего особенного. Мы сели в летающую машину, полетели в город, там этот учитель пропал, а машину украл какой-то гном.

– Гном? Какой гном? – неосторожно восклицает она и прикусывает язык. – Ладно, я побежала.

– Мама, ты меня любишь? – вдруг спрашивает Миша, она возвращается, целует заспанную щеку и говорит тихонечко:

– Люблю, люблю, просто обожаю.

Интересно, что еще она может ответить?

В отделе царила гробовая тишина. Анна Эразмовна серой мышью прошмыгнула на свое место и только тогда осмелилась поднять виноватые глаза. О, счастье!, испепеляющий взор Ларисы Васильевны был устремлен не на нее, а на пустой стул Лидусика. Электрические искры уже проскакивали между столами, вот-вот блеснет молния и раздастся гром.

Дверь распахнулась, колокольчик зазвенел совсем не испуганно, а радостно, даже с каким-то вызовом. На пороге стояла Лидусик в кожаной юбке. Восхищенное «Ах!» вырвалось из уст, душ и сердец сотрудников. Атмосфера мгновенно разрядилась. Тем, кто никогда не работал в библиотеке, не понять восторга коллектива.

Женщины десятилетиями ходили в одном и том же, все наизусть знали наряды друг друга, каждая новая вещь становилась событием международного значения.

Лидусик, виляя тощеньким задом, несколько раз прошлась по отделу, изображая супермодель.

– Какая красота! – А как она на тебе сидит!

– Лидусик, просто нету слов! – восхищались дамочки.

– Да, это вам не седьмой километр! – гордо отвечала Лидусик. – Фирма, смотрите, из каких крупных кусков, а кожа какая – настоящая лайка.