Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 48

– Я отвезу вас в гостиницу, Йен, – ласково сказала она.

Уодли покорно пошел за ней к машине. Дверца за ним захлопнулась, и Гейл и такси умчались прочь. Ни намека, ни тайного знака.

– Ну, вот и все, – сказал Крейг.

Энн вдруг заплакала, тяжело, отчаянно всхлипывая.

– Ну, ну, полно, – беспомощно проговорил он. – Постарайся выбросить это из головы. Да он и сам до утра все забудет.

– Не забудет, – сказала она сквозь рыдания. – Всю жизнь будет помнить. Как могут люди так мерзко относиться друг к другу?

– Могут, – намеренно сухо сказал Крейг, боясь излишней мягкостью вновь вызвать у нее слезы. – Не принимай это так близко к сердцу, дорогая. Бывал Уодли и в худшем положении, чем сегодня.

– Подумать только, как ужасно может вести себя человек, – с удивлением сказала Энн, перестав всхлипывать. – Человек, который так чудесно пишет и, казалось бы, если судить по его книгам, так уверен в себе…

– Книга – это одно, а человек, который ее пишет, – другое. Чаще всего книга – это маска, а не портрет автора.

– «Когда звонит телефон и вы знаете, что звоню я, то вас нет дома», – сказала Энн. Она уже не плакала, а только вытирала слезы тыльной стороной ладони, как потерявшийся ребенок. – Как это ужасно – знать о себе такое. Я ненавижу мир кино, папа, – сказала она с силой. – Да, да, ненавижу!

Крейг снял руку с ее плеча.

– Он ничем не отличается от других видов бизнеса. Разве только в нем потеснее.

– Неужели никто не поможет ему? Мистер Мэрфи? Ты?

Крейг с удивлением посмотрел на нее и засмеялся.

– После сегодняшнего… – начал он.

– Из-за сегодняшнего, – упрямо сказала она. – Сегодня на пляже он рассказывал, как вы дружили, как интересно проводили время, каким замечательным человеком он тебя считает…

– Много воды утекло, – сказал Крейг, – с тех пор, как мы интересно проводили время. Люди отвыкли друг от друга. И если он считает меня замечательным человеком, то это для меня новость. По правде говоря, я боюсь, что это заявление не совсем точно характеризует твоего отца.

– Уж хоть ты-то не занимайся самоуничижением, – сказала Энн. – Почему мистер Мэрфи и ему подобные уверены в себе?

– Ладно. – Он взял ее под локоть, и они медленно зашагали по набережной. – Попробую сделать что-нибудь для него, если смогу.

– А знаешь, ты ведь тоже много пьешь, папа.

– Да, пожалуй.

– Почему люди старше тридцати так старательно губят себя?

– Потому что они старше тридцати.

– Брось ты свои шутки, – резко сказала она.

– Когда не знаешь, что ответить, только и остается, что шутить, Энн.

– Ну, хоть при мне не надо.

Некоторое время они шли молча: сделанный ею выговор не располагал к беседе.

– Господи, – сказала она, – а я-то думала, что чудесно проведу здесь время. Средиземное море, этот замечательный город, все эти знаменитости, таланты… И побуду с тобой. – Она печально покачала головой. – Видно, никогда ничего нельзя загадывать заранее.

– Это же только первый вечер, Энн. Будут и приятные дни.

– Завтра ты уезжаешь, – сказала она. – А меня даже не предупредил.

– Как-то неожиданно вышло.

– Можно мне поехать с тобой?

– Боюсь, что нет.

– Я не спрашиваю почему.

– Да я и уеду-то на день-два, не больше, – смущенно сказал он.

Они опять замолчали, слушая плеск воды у причала, где стояли лодки.

– Хорошо бы сейчас сесть в одну из этих лодок и уплыть куда глаза глядят.

– Тебе-то от чего бежать?

– От многого, – тихо сказала она.

– Не хочешь мне сказать?

– Когда вернешься.

«Все женщины, – подумал он, – независимо от возраста умеют заставить человека почувствовать себя так, словно ты их бросил, даже если ты вышел на десять минут купить сигарет».

– Энн! У меня идея. Пока я буду в отъезде, почему бы тебе не перебраться на Антибский мыс? Там и купаться приятнее. Ты сможешь пользоваться пляжным домиком Мэрфи и…

– Я не нуждаюсь в наставниках, – отрезала Энн.

– Я не думал о наставниках, – возразил он, хотя и понял теперь, что подсознательно имел в виду именно это. – Я просто думал, что там тебе будет приятней, есть с кем поговорить…

– Я и здесь найду, с кем поговорить. Кроме того, я хочу посмотреть побольше фильмов. Странно, но я люблю смотреть кино. А ненавижу я только то, что делает кино с людьми, в нем работающими.

Автомобиль, проезжавший по набережной, замедлил ход. В нем сидели две женщины. Одна из них – та, что была ближе к тротуару, – зазывно улыбнулась. Крейг отвернулся, и машина пошла дальше.

– Это проститутки, да? – спросила Энн.

– Да.

– В храмах древней Греции женщины отдавались незнакомым мужчинам прямо перед алтарем.

– С тех пор алтари стали другие, – сказал Крейг. «Не ходите ночью одна», – сказала Гейл, когда познакомилась с Энн у подъезда отеля. Надо бы ей добавить: не ходите даже с отцом. «Проституткам, – сердито подумал он, – следовало бы придерживаться каких-то правил».

– Ты когда-нибудь бывал с проституткой?

– Нет, – солгал он.

– Будь я мужчиной, мне, наверно, захотелось бы попробовать.

– Зачем? – Один только раз. Узнать, что это такое. Крейг вспомнил книгу, которую читал в молодости, – «Юрген» Джеймса Бранча Кебелла. Читал потому, что она считалась непристойной. Ее герой говорил: «Меня зовут Юрген, и я вкушаю каждого вина только раз». Бедный Кебелл, опьяненный славой («Скажите этому сброду, что Кебелл я отроду», – изрек он с высоты своего надменного величия, которое ему казалось непреходящим), бедный Кебелл, мертвый, сброшенный со счетов, забытый еще при жизни, он мог бы сейчас найти утешение в том, что много лет спустя целое поколение людей руководствуется губительным девизом его героя, вкушая каждого вина только раз, каждого наркотика, каждого политического убеждения, каждого мужчины и каждой женщины – только раз.

Энн кивнула на удалявшиеся огоньки машины.

– Может, это помогло бы кое в чем разобраться.

– В чем именно?

– В том, что такое любовь, например.

– Разве любовь нуждается в анализе?

– Конечно. Ты так не считаешь?

– Нет.

– Счастливый ты, если действительно так думаешь. По-твоему, у них роман?

– У кого? – спросил Крейг, хотя и догадывался, кого она имеет в виду.

– У Гейл и Йена Уодли.

– Почему ты спрашиваешь?

– Сама не понимаю. Они так держатся друг с другом… словно между ними что-то есть.

– Нет, – сказал он. – Не думаю. «Сказать по правде, я просто отказываюсь так думать», – решил он.

– Она холодная, эта Гейл, да? – спросила Энн – Я уж теперь не знаю, что люди понимают под холодностью – Она очень самостоятельна. Ни от кого не зависит, красивая, но не на это делает ставку. Конечно, я познакомилась с ней только сегодня и могу ошибаться, но мне кажется, она умеет заставить других поступать так, как хочет она.

– По-твоему, она хотела, чтобы Уодли вел себя как дурак и кончил тем, что его вывернуло наизнанку?

– Возможно. Косвенным образом. Она за него беспокоится и потому хотела, чтобы он сам видел, в каком оказался тупике.

– По-моему, ты ее ценишь выше, чем она стоит.

– Возможно, – согласилась Энн. – И все же хотела бы я быть такой, как она, – холодной, гордой, знать, чего я хочу. И добиваться своего. Добиваться, не идя ни на какие сделки. – Энн помолчала немного, потом спросила:

– У тебя с ней роман?

– Нет, – ответил он. – Почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – небрежно бросила она и поежилась. – Холодно стало. Хорошо бы поскорее прийти в отель и лечь спать. День был такой долгий.

Но когда они вернулись в отель, она решила, что спать еще рано, и поднялась к нему в номер выпить немного на сон грядущий. Кроме того, она вспомнила, что должна взять у него рукопись.

«Если Гейл постучится сейчас в дверь при Энн, – с усмешкой подумал Крейг, наливая в стаканы виски с содовой, – получится неплохая семейная вечеринка». Он открыл бы ее такими словами: «Гейл, Энн хочет задать вам несколько интересных вопросов». И Гейл, наверно, ответила бы на них. Со всеми подробностями.