Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 43

Он не досмотрел до конца, вышел из кинозала и, чтобы восстановить душевное равновесие, попробовал вспомнить кадр за кадром фильмы Бунюэля и Бергмана, которые видел на этой неделе.

Солнце припекало, и Крейг, полагая, что Энн еще купается, спустился в поисках ее на пляж у отеля «Карлтон». Широкоплечая, с прекрасно развитыми формами, в узеньком бикини, она сидела за столиком у бара. Как отец, он предпочел бы видеть ее в менее откровенном костюме. Рядом с ней сидел Йен Уодли в плавках. Напротив расположилась Гейл Маккиннон; на ней было то же розовое бикини, в котором Крейг видел ее у Мэрфи. Крейгу стало стыдно, что он предоставил Энн самой себе, не подыскав ей компании.

Йен Уодли не слишком утомлял себя хождением в кино: кожа у него была такая же загорелая, как и у обеих девушек. В своих узковатых костюмах он выглядел полным, почти обрюзгшим, но сейчас, без одежды, тело его оказалось плотно сбитым, сильным, внушительным. Он чему-то смеялся и размахивал рукой, в которой держал стакан. В первую минуту никто из них Крейга не заметил, и он решил было повернуться и уйти. Слишком уж напоминала ему эта троица вечно улыбающегося итальянского актера и двух его подружек.

Но он пересилил себя: это было бы ребячеством, дурным тоном – и подошел к столику. Гейл возилась со своим магнитофоном, и Крейг с беспокойством подумал, не брала ли она интервью у его дочери. Он забыл сказать Энн, чтобы она никаких интервью не давала. Но тут он услышал: – Спасибо, Йен. Я уверена, что радиослушателям в Соединенных Штатах это понравится. Только не знаю, пустят ли вас после этого в Канн.

– А зачем лицемерить? – возразил Йен. – К черту politesse.[27] Называть вещи своими именами – таков мой девиз.

«О господи, – подумал Крейг. – Опять он на своем любимом коньке».

– Добрый вечер, друзья.

– Привет, Джесс! – прогудел Йен. Голос у него был такой же могучий, как и его бронзовый торс. В присутствии двух хорошеньких девушек он стал другим человеком. – А я как раз рисовал этим очаровательным юным дамам закулисную сторону кинофестивалей. Кто что продает, кто кого покупает, какими тайными и грязными путями получают «Золотые пальмовые ветви». Садись, отец. Что будешь пить? Официант! Garcon! – Ничего не надо, спасибо, – ответил Крейг. В слове «отец» таилась ирония. Он сел рядом с Гейл, напротив Энн. – Что ты пьешь? – спросил он дочь.

– Джин с тоником.

Он ни разу не видел, чтобы она пила спиртное.

Прежде, когда за обедом он предлагал ей вино, она отказывалась, говоря, что оно невкусное. Видимо; джин больше подходит для молодежи.

– Весьма любезно с твоей стороны, отец, ввозить поклонниц из-за морей и океанов, не жалея затрат, – сказал Йен.

– Ты это о чем? – спросил Крейг.

– Я читала его романы, – сказала Энн. – Они включены в курс современной литературы.

– Видал? – сказал Уодли. – Я в списке обязательной современной литературы. Ученые девы целого континента жгут свечи по ночам, изучая Йена Уодли. Представляешь? На унылой и безотрадной гальке Канна я встретил читательницу.

– Я тоже прочла две ваши книжки, – вставила Гейл.

– Похвалите их, милая, похвалите, – сказал Уодли.

– В общем, ничего.

– Бедная девочка, – весело сказал Уодли. – Наверно, вы завалили этот курс на экзамене.

Уодли был отвратителен, и все же Крейга невольно покоробило такое пренебрежение Гейл к делу жизни этого человека.

– Вам следовало бы, пожалуй, перечитать его книги, Гейл, – сказал он. – Когда повзрослеете. – На этот раз он мог извлечь выгоду из разницы в годах. – Тогда, надо полагать, вы отнесетесь к ним благосклоннее.

– Вот спасибо, – сказал Уодли. – А то уж очень молодежь наседает. Гейл улыбнулась.

– Я не знала, что вы такие близкие друзья. Извините, Джесс, я только задам маэстро еще два-три вопроса и потом предоставлю его в ваше полное распоряжение…

– Простите, – сказал Крейг, вставая. – Я не хотел вам мешать. Я искал Энн. Тебе пора в отель; Энн. Прохладно становится.

– Мне бы хотелось дослушать до конца, – возразила Энн. – Мне не холодно.

– Оставайся и ты, Джесс, – предложил Уодли. – В присутствии собратьев по искусству я красноречив; как никогда.

Крейгу почему-то не хотелось оставлять Энн с Гейл Маккиннон.

– Благодарю за приглашение, – сказал он, опускаясь снова на стул. – Ну, раз уж я здесь, закажу себе виски.

– Еще два, – сказал Уодли проходившему мимо официанту, подняв пустой стакан. Затем повернулся к Гейл и добавил; – Валяйте.

Гейл включила магнитофон.

– Мистер Уодли, в начале интервью вы сказали, что положение писателя, работающего в кино, становится все хуже и хуже. Не остановитесь ли вы на этом подробнее?

Крейг заметил, с каким вниманием и восхищением следит его дочь за работой Гейл. Он и сам вынужден был признать, что вопросы она задает как профессионал, а голос у нее звучит приятно и естественно.

– Видите ли, – начал Уодли, – сейчас писатель, работающий в кино, могуч, как никогда. Я говорю о сценаристе, который сам же и ставит и, следовательно, контролирует конечный результат. Он пользуется вниманием критики, ему же достается и финансовое вознаграждение. Однако если сценарист остается просто сценаристом, то его уже никто не замечает. – Уодли говорил теперь серьезно, не дурачился и не изображал перед девушками великого человека. – Вот вам пример: на этом фестивале присуждаются премии актерам, режиссерам, композиторам, операторам и так далее, но нет ни одной для сценаристов. Это новая тенденция, возникшая главным образом в результате принятия критиками теории авторского кинематографа.

Крейгу стало ясно, что все это он заранее написал. Видимо, это была статья, которую он безуспешно предлагал десятку журналов.

Гейл выключила магнитофон.

– Не забывайте, Йен, что передача предназначена для американских радиослушателей. Наверно, им надо кое-что объяснить, как вы думаете?

– Да, вы правы, – согласился Уодли и отхлебнул виски.

– Я сейчас задам вам вопрос. – Гейл снова включила магнитофон. – Не объясните ли вы нам, что это за теория, мистер Уодли?

– Теория авторского кинематографа, – сказал Уодли, – очень проста. Она основана на убеждении, что фильм делает один человек – режиссер. Что подлинный автор произведения – это, в конечном счете, человек, стоящий за камерой, что фильм, в сущности, создается при помощи кинокамеры.

– Вы согласны с этой теорией?

«Похоже на игру, – подумал Крейг. – Маленькая девочка в мамином платье или в данном случае – в мамином бикини пришла в папин кабинет, уселась за его стол и говорит в селектор».

– Нет, – ответил Уодли. – Конечно, есть такие режиссеры, которые являются в полном смысле слова авторами своих фильмов, но это значит, что они выступают сразу в двух ролях: и режиссера, и сценариста. Если их работа заслуживает поощрения, то премий должно быть две: одна за сценарий, другая за режиссуру. Но в Америке, по правде говоря, таких наберется человек пять-шесть, не больше. Однако, поскольку режиссер – зверь, склонный к самообману, очень многие из них считают себя писателями и навязывают свою писанину публике.

«Старая песня», – подумал Крейг.

– Нам повезло, – спокойно сказала Гейл в микрофон. – С нами вместе на каннском пляже находится сейчас известный продюсер Джесс Крейг. Разрешите спросить вас, мистер Крейг, вы согласны с мистером Уодли? И если не согласны, то почему?

Рука Крейга судорожно сжала стакан.

– Бросьте ваши шутки, Гейл.

– Ну, папа, – взмолилась Энн. – Скажи что-нибудь. В машине-то ты целых полчаса говорил со мной о кино. Не упрямься.

– Выключите эту чертову машину, Гейл, – потребовал Крейг.

Гейл не шевельнулась.

– Ничего страшного. Потом склею то, что мне нужно, а остальное выброшу. А может быть, – добавила она с милой улыбкой, – я выпущу в эфир Энн, раз уж не могу записать вас. Признания дочери монарха, отрекшегося от престола. Жизнь и любовные приключения того, кто пришел на смену Последнему магнату,[28] увиденные ясными юными глазами самого близкого и дорогого ему существа.