Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 80

— Не заработай снежную слепоту, — предупреждаю я.

Он качает головой, но продолжает разглядывать 1000-футовую стену из снега и льда, сощурившись и прикрывая глаза рукой.

— Там больше свежего снега, чем на леднике, — наконец говорит он и надевает очки. — Наверное, так же плохо, как…

Же-Ка умолкает, но я прекрасно знаю, о чем он думает, и могу закончить его мысль: «Наверное, так же плохо, как в 1922 году, когда лавина убила семерых шерпов». Точно ничего сказать нельзя, пока в третий лагерь не поднимется Дикон, но я предполагаю худшее.

— Давай поднимем наших друзей, пока мы сами не легли рядом и не заснули последним сном. — Жан-Клод поворачивается и начинает убеждать четырех выбившихся из сил шерпов подняться на ноги. Они сгибаются под тяжестью груза. — Осталось всего несколько сотен ярдов, и отсюда дорога ведет под уклон, — говорит он им на английском, зная, что его шерпа Норбу и мой Бабу переведут остальным двум.

Мы выходим из леса громадных ледяных пирамид у основания ледника и бредем к морене — сегодня у нас на ногах «кошки», с 10 зубьями у шерпов и 12 зубьями у нас с Же-Ка, и мы не снимаем их даже перед камнями морены. Я указываю на открытую площадку впереди нас, футах в 200 не доходя лагеря.

— Должно быть, примерно здесь год назад Ками Чиринг столкнулся с Бруно Зиглем.

Жан-Клод лишь кивает в ответ, и я вижу, что он очень устал.

Три мили подъема между базовым лагерем на Ронгбуке и первым лагерем — это переход через поперечные ложи морен, по полям из тонкого льда между сотнями ледяных пирамид кальгаспор. Три мили между первым и вторым лагерем представляют собой чередование морен и ледника, но большая часть пути пролегает вдоль «корыта», между ледяными пирамидами на дне долины. Однако почти все пять миль между вторым и третьим лагерями у основания стены — это еще более крутой ледник.

И этот ледник прорезают сотни трещин, присыпанных свежим снегом.

Два дня я шел за Же-Ка, который прокладывал путь между этими невидимыми трещинами, оставляя за собой след в глубоком снегу — большую часть времени Жан-Клод прокладывал тропу по колено или по пояс в снегу — и отмечая дорогу вешками, а на крутых участках и веревочными перилами.

Оба дня были солнечными, и через мои очки снежные поля ледника кажутся просто лабиринтом из заструг, или снежных дюн, отбрасывающих повсюду голубые тени. Некоторые из этих голубых теней на самом деле тени. Но многие — расселины под тонким слоем снега, в которые можно провалиться, а затем пролететь несколько сотен футов в самую толщу ледника. Жан-Клод каким-то образом распознает, где какая тень.

Между вторым и третьим лагерями нам дважды приходится переправляться через расселины в леднике, слишком длинные, чтобы их можно было обойти. В первый раз, вчера, Же-Ка в конце концов удалось найти снежный мост, который должен был выдержать наш вес. Жан-Клод прошел по нему первым, а я его страховал, глубоко вонзив ледоруб в лед; затем мы натянули на уровне пояса две прочные веревки с жумарами, которые при помощи карабинов пристегивались к новым обвязкам шерпов.

На второй расселине снежных мостиков не оказалось, а попытка обойти ее с той или другой стороны завела нас в бесконечные поля других, засыпанных снегом трещин. В конечном итоге я соорудил страховку — одновременно меня страховали шерпы — с дополнительным ледорубом на краю расселины, чтобы веревка не прорезала снег. Жан-Клод с помощью двух новых коротких ледорубов и «кошек» с 12 зубьями спустился на 60 или 70 футов в устрашающую расселину, пока не добрался до места, где ледяные стены сближались и он мог сделать один широкий (для человека небольшого роста) шаг и вогнать правый ледоруб и передние зубья правой «кошки» в противоположную стену. Затем перекинул левую руку и левую ногу через расширяющуюся пропасть, дно которой терялось в полной темноте, ударил обоими передними зубьями в голубую стену льда и начал карабкаться вверх, по очереди вгоняя ледорубы в стену, один над другим.

Когда Же-Ка выбрался наружу и встал на краю расселины, я бросил ему моток прочной веревки, а затем — два длинных ледоруба, которыми он закрепил веревки. После этого с помощью двух ледорубов и нескольких длинных ледобуров я закрепил концы веревок на нашей стороне расселины. На Же-Ка была одна из новых альпинистских обвязок, которые мы еще не испытывали в горах, и теперь он пристегнул карабины обвязки к жумару, перекинул ботинки с «кошками» через веревку и, перебирая руками, спиной к нам переместился по веревке на другую сторону бездонной расселины, словно ребенок на детской площадке.

— Шерпы так не смогут с грузом за спиной, — выдохнул я, когда он отстегнул карабины и отошел от опасного края.

Жан-Клод покачал головой. Он вел нашу группу, переправлялся через расселину, а отдышаться не мог я.

— Наши славные парни оставят свой груз тут, и мы вернемся во второй лагерь. Наверное, девять носильщиков Реджи уже принесли во второй лагерь лестницы. Мы свяжем две десятифутовые лестницы, натянем веревочные перила, как на снежном мостике, и… voila!

— Voila, — без особого воодушевления повторил я. Это был долгий, трудный и опасный подъем по леднику, но мы преодолели меньше двух третей пути в почти пять миль до третьего лагеря, а теперь придется возвращаться во второй лагерь за лестницей и веревками. Наши шерпы улыбались. Они весь день тащили тяжелые рюкзаки и теперь были рады сбросить с себя груз и спуститься по отмеченному вешками леднику.

Дикон предупреждал нас, что все планы и расчеты предыдущих экспедиций, в том числе прошлогодней экспедиции Мэллори, шли прахом — грузы то и дело приходилось бросать на всем одиннадцатимильном пути через «корыто» к третьему лагерю и Северному седлу. Все военное планирование мира, сказал он, не в силах преодолеть неизбежный хаос из трещин и невероятной человеческой усталости.

— Все равно нам нужны еще вешки, — сказал Жан-Клод.

Это правда. Расселин так много, что проложенный по леднику маршрут совсем не похож на прямую линию длиной три с половиной мили, которые мы преодолели. Мы недооценили количество бамбуковых вешек, которые потребуются для точного обозначения пути для носильщиков — особенно если начнется метель.

Но после полудня этого вторника, пятого мая, мы благополучно доставили поклажу в третий лагерь. Переправа через 15-футовую бездонную расселину по связанным деревянным лестницам с перилами из двух веревок на уровне пояса и с «кошками» на ботинках — такое мне совсем не хотелось повторять (хотя я знал, что придется, и не раз). Мы поставили нашу с Же-Ка маленькую палатку Мида и полусферическую «большую палатку Реджи», ожидая запланированного появления людей и грузов. Сегодня в ней могли спать четверо шерпов.

Мы планируем провести эту ночь здесь, ожидая вторую команду шерпов с Реджи и девятью шерпами с грузом, которые должны прибыть к полудню завтрашнего дня, а затем мы будем ждать дальше — и акклиматизироваться — в третьем лагере, пока еще через день, в четверг 7 мая, не прибудет Дикон с третьей группой шерпов. И только потом, согласно плану, еще через день акклиматизации кто-то из нас попытается подняться по 1000-футовому склону и стене на Северное седло. В основном, думаю я, потому, что Дикон не хочет, чтобы кто-то поднялся на Северное седло в его отсутствие — вероятно, он желает сделать это сам.

Жуткая головная боль обрушивается на меня во вторник вечером, еще до наступления темноты.

Голова у меня болела с тех пор, как мы достигли базового лагеря, далеко внизу, но теперь у меня такое чувство, что в череп мне на протяжении тридцати секунд вкручивают ледобур. Перед глазами у меня все плывет, появляются черные точки, и поле зрения сужается до туннеля. У меня никогда в жизни не было мигреней — насколько я помню, только два или три раза довольно сильно болела голова, — но ощущения просто ужасные.

Не дав себе труда надеть пуховые штаны или куртку или натянуть перчатки с варежками, я на четвереньках выползаю из хлопающей палатки, отгребаю от того места, где мы поставили большую палатку, и меня рвет за ближайшим камнем. Головная боль вызывает новые спазмы даже после того, как мой желудок уже пуст. Через несколько секунд руки у меня начинают замерзать.