Богач, бедняк... Том 2 - Шоу Ирвин - Страница 35

– Что сказал Шульц по поводу моего сына? Могу ли я незаметно, так, чтобы никто не видел, навестить его?

– Он посоветовал этого не делать, – сказал Пэппи. – После этого плавания.

– Да, уж он посоветует, этот добряк, старик Шульц. Это же не его сын. Что-нибудь еще слышал обо мне?

– Только что с твоего судна «Элга Андерсен» зарегистрировался один грек. Сейчас он треплется в холле. Рассказывает всем, как ты укокошил какого-то типа по имени Фальконетти.

– Если люди имеют против тебя зуб, то они не теряют зря времени, не так ли? – сказал Томас.

– Он знает, что ты – боксер-профессионал. Так что тебе лучше не выходить из комнаты, а я займусь поисками тебе места на каком-нибудь судне.

– Никуда я не уеду, – резко оборвал его Томас. – Кстати, где обещанная дамочка?

– Будет через час. Я сказал, что тебя зовут Бернард, и она не будет задавать тебе никаких вопросов.

– Почему Бернард? – с раздражением спросил Томас.

– У меня когда-то был друг. Его так звали. – Пэппи легко, бесшумно вышел из комнаты в своих туфлях из крокодиловой кожи.

Томас сидел безвылазно в своем номере целую неделю. Пэппи доставил ему шесть бутылок виски. Никаких, правда, шлюх. Он, кажется, утратил всякий вкус к проституткам. Стал отращивать усы. Но беда в том, что они у него оказались рыжие. Никак не вязались с его белокурыми волосами. Создавалось впечатление, будто он хочет изменить свою внешность с помощью накладных усов. Он занялся боевой практикой: постоянно заряжал и разряжал револьвер. Пытался забыть, забыть навсегда это выражение на лице Фальконетти. Целый день он вышагивал по своей комнате – взад-вперед, взад-вперед, словно заключенный. Дуайер дал ему один из своих учебников по навигации, и он читал его часа два в день. Он чувствовал, что уже способен проложить по карте маршрут от Бостона до Йоганнесбурга. Он не суетился, не сбегал по лестнице вниз за газетой. Сам застилал кровать, убирал в номере, чтобы сюда не совала свой нос горничная. Он платил Пэппи по десять долларов в день, включая и еду, без выпивки, разумеется, и деньги быстро таяли. Он сорвался, наорал на Пэппи, потому что тот не мог пока найти ему место на судне.

– Ну, что поделаешь, – оправдывался старик, пожимая плечами, – мертвый сезон, нужно набраться терпения. – Пэппи приходил и уходил, когда захочет, свободный человек. Он может проявлять терпение.

В тот день в три часа дня Пэппи снова постучал в дверь. Странно, в это время он никогда у него не появлялся. Обычно они виделись трижды на день, когда он приносил ему в номер еду.

Томас повернул ключ. Как всегда, легко вошел Пэппи. За его темными очками нельзя было разобрать выражения на лице.

– Есть что-нибудь для меня?

– Несколько минут назад приходил твой брат.

– Ну и что ты ему сказал?

– Что, может, попытаюсь узнать, где ты находишься. Он вернется через полчаса. Ты хочешь его увидеть?

Томас подумал.

– Почему бы и нет? Если это доставит большое удовольствие этому сукину сыну.

Пэппи понимающе кивнул:

– Ладно, я приведу его сюда, как только он снова появится.

Томас запер за ним двери на ключ. Пощупал щетину на подбородке. Нужно все же побриться, решил он. Посмотрел на себя в облупленное зеркало в ванной комнате. Какие у него смешные рыжие усы, глаза налиты кровью. Он намылил лицо, побрился. Да, ему нужно еще и постричься. Он лысел со лба. Волосы свисали по сторонам, доставая до мочек ушей, а сзади падали на воротник рубашки. Пэппи – человек во многом незаменимый, но не умел стричь.

Эти полчаса, казалось ему, растянулись надолго.

Вдруг раздался стук в дверь. Это явно стучал не Пэппи.

– Кто там? – прошептал Томас. Он теперь не знал, не был до конца уверен, какой у него сейчас голос, ведь он всю неделю ни с кем не разговаривал, кроме Пэппи. А с ним у него никогда не бывало долгих бесед.

– Это я, Руди.

Томас отпер дверь. В номер вошел Рудольф. Томас прежде закрыл дверь на ключ и только потом пожал ему руку. Томас не предложил ему сесть. Да, Рудольфу не нужна стрижка, он не лысеет, и на нем – аккуратно отутюженный модный костюм из легкой ткани в полоску, как у сельского джентльмена. Интересно, какой у него счет за прачечную, подумал Томас, длиной, вероятно, с ярд.

Рудольф нерешительно улыбнулся.

– Этот человек внизу здорово темнит о тебе, – сказал он.

– Он знает, что делает.

– Я был здесь две недели назад.

– Знаю.

– Ты мне не звонил?

– Нет.

Рудольф с любопытством оглядел комнату. На лице у него появилось довольно странное выражение, как будто он не верил собственным глазам.

– Насколько я понимаю, ты от кого-то скрываешься?

– Никаких комментариев, – ответил Том, – как пишут в газетах.

– Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, вряд ли. – Что он мог сказать брату? Отправляйся на поиски человека по имени Фальконетти? Его координаты в Атлантике: долгота двадцать шесть градусов двадцать четыре минуты, широта тридцать восемь градусов тридцать одна минута, глубина – десять тысяч футов. Поезжай в Лас-Вегас и скажи главарю мафиози, с обрезом в багажнике машины, что брат сильно раскаивается в том, что изуродовал Куэйлса, и что больше так поступать никогда не будет?

– Как я рад видеть тебя, Томми, – сказал Рудольф. – Хотя, конечно, мой визит не назовешь добрым.

– Я это сразу понял.

– Мама умирает, – продолжал Рудольф. – Хочет видеть тебя.

– Где она?

– В больнице, в Уитби. Я сейчас еду туда, может…

– Что ты имеешь в виду? Умирает? Умирает сейчас, или умрет через две недели, или даже через два года?

– В любую минуту, – ответил Рудольф. – У нее уже было два инфаркта.

– Боже мой! – Томасу никогда и в голову не приходило, что мать может умереть. У него в вещевом мешке все еще лежал шарфик, подарочек ей, который он купил, когда был в Каннах. На нем, на этом шарфике, трехцветная карта Средиземного моря с побережьем. Люди, которым привозишь подарки, не имеют права умирать.

– Я знаю, что вы с ней время от времени виделись, – сказал Рудольф, – что ты писал ей письма. К концу жизни она стала очень религиозной и теперь, предчувствуя смерть, хочет помириться со всеми, обрести душевный покой. Она просила приехать и Гретхен.

– Для чего ей со мной мириться? – возразил Том. – Я никогда ничего не имел против старухи. Не ее вина во всем этом. Я ей, конечно, досаждал. Ну а что уже говорить о нашем отце, черт бы его побрал…

– Ну, – сказал Рудольф, – ты едешь? Машина внизу. Перед подъездом.

Томас кивнул.

– Лучше собери чемодан, – посоветовал Рудольф. – Неизвестно, как долго нам придется там быть…

– Дай мне минут десять на сборы, – сказал Томас. – Но только не сиди в машине перед входом в отель. Покатайся немного поблизости. Я буду идти по краю тротуара. Если меня не увидишь, то вернись назад на пару кварталов и потом поезжай по Четвертой авеню. Правую дверцу не закрывай. Поезжай медленно. Какая у тебя машина?

– «Шевроле» тысяча девятьсот шестидесятого года. Зеленого цвета.

Томас повернул ключ в замке двери.

– И ни с кем не разговаривай по дороге, понял?

Заперев за братом дверь, он собрал бритвенные принадлежности в коробку. У него не было чемодана, и он, завернув в бумагу, запихал две рубашки, нижнее белье с носками и шарфик для матери в бумажный пакет, в котором Пэппи принес ему последнюю бутылку бурбона. Сделал из нее напоследок глоток, чтобы успокоить нервы. Виски в пути наверняка пригодится, подумал он, сунув наполовину опорожненную бутылку в другой пакет.

Надел синий, купленный в Марселе костюм, повязал галстук. Если мать умирает, нужно и одеться как подобает по такому печальному случаю. Вытащил из шкафа свой «смит-и-вессон», проверил спусковой крючок, засунул револьвер за пояс под пиджаком, отпер двери. Осторожно выглянул. В коридоре – ни души. Он вышел из номера, запер дверь на ключ, опустив его в карман.

Пэппи сидел на своем месте за конторкой, но не проронил ни слова, заметив, как Томас шагает по холлу с комплектом бритвенных принадлежностей под мышкой левой руки и с двумя бумажными пакетами. Он шел быстро, но не так, словно убегал от кого-то, направляясь к Четвертой авеню.