«Крестный отец» Штирлица - Просветов Иван Валерьевич - Страница 25

Марианну Цын впервые вызвали на допрос 14 июня 1937 года. Следователь Верховин был спокоен и вежлив.

— С кем из проживающих в СССР японцев вы встречались?

Марианна рассказала о знакомстве с Маруямой (он все еще работал корреспондентом в Москве). Затем о встрече с Отакэ в его последний приезд в Москву и бывшим коммерческим атташе Каватани на художественной выставке, где она побывала вместе с мужем.

— В составе японской колонии в Москве у вас были связи?

Марианна назвала Хидзикату и Секи Сано. — Я всегда бывала в их обществе только в присутствии Кима…

Припомнила, как в 1927 году по поручению ВОКС (Всесоюзного общества культурной связи с заграницей) была гидом левого писателя Акиты, приглашенного в Москву на празднование десятилетия Октябрьской революции. Еще упомянула о давнем случайном знакомстве (услышала японскую речь в кинотеатре) с двумя студентами из Коммунистического университета трудящихся Китая — они обещали ей помочь трудоустроиться переводчицей японского языка, но разыскать их в университете не удалось{170}.[33]

— Только позднее я догадалась о секретности этого учреждения…

Старший лейтенант Верховин не пытался вытянуть из Марианны показания против мужа — Ким и так во всем признался. Не требовал признаний в собственной шпионской деятельности — участь подследственной уже была предрешена. Он дал ей передышку и быстро подготовил постановление: «Цын М.С. следствием изобличается в том, что оказывала содействие своему мужу Киму Р.Н. в разведывательной работе в пользу Японии… Привлечь в качестве обвиняемой по ст. 58 п. 6 УК РСФСР». Заверив документ у начальника 7-го отделения 3-го отдела ГУГБ капитана Соколова и помощника начальника 3-го отдела капитана Найдича, он в тот же день продолжил допрос. В дополнительном протоколе записан один-единственный вопрос.

— Вам предъявляется обвинение в совершении преступления, предусмотренного ст. 58 п. 6, то есть в том, что вы оказывали содействие Киму Роману Николаевичу в шпионаже в пользу Японии. Признаете ли вы себя в этом виновной?

— Виновной себя не признаю. Я не только не помогала ему в разведывательной работе, но даже не знала о его причастности к каким-либо иностранным разведывательным организациям{171}.

Марианну Цын переводят в Бутырскую тюрьму. 26 июля Верховин подписал у замнаркома Фриновского ходатайство о продлении следствия в связи «с выявленными новыми обстоятельствами в отношении арестованной». Это была лишь формальная формулировка. Следующий допрос состоялся ровно через месяц и вел его сержант госбезопасности Мальцев. Он расспросил Марианну об отце — Самуиле Матвеевиче, о начале службы переводчиком в ОПТУ, браке с Кимом и фактах знакомства с агентами, которых контролировал Ким{172}.

28 августа сержант Мальцев составил обвинительное заключение. Оно полностью построено на показаниях подследственной, каждый факт истолкован как признак преступления. «Еще до поступления в ОГПУ — НКВД Цын имела обширные связи среди японцев, занимавшихся шпионской деятельностью». Доказательство? «В 1925 году в г. Чите познакомилась с корреспондентом японской газеты Маруяма, установленным разведчиком…» «Встретив двух студентов КУТК'а, приняв этих китайцев за японцев, проявила инициативу к сближению. Позднее, несмотря на прямое нежелание новых знакомых встречаться… энергично принимала ряд мер к сближению… Находясь на работе в аппарате ОГПУ — НКВД, Цын самостоятельно и через своего мужа Кима Р.Н. заводила новые знакомства с японцами (Каватани, Отаке, Хиджиката, Секи Сано, Акита)…»{173}.

Не важно, что Отакэ переводил на японский сочинения Ленина, Акита симпатизировал СССР, а Хидзиката и Сано считались левыми театральными режиссерами. Коварству японских шпионов нет предела. Недаром «Правда» писала: «Агенты, проникающие в СССР под различными безобидными вывесками — рабочих-эмигрантов, цирковых артистов, “левых” интеллигентов (режиссеров, литераторов и т.д.), — принадлежат к категории специально натренированных разведчиков-профессионалов». Хидзиката и Сано, как ни цинично это звучит, повезло — как подозрительные лица они были «выдворены из СССР» во Францию. Но их коллегу по цеху, режиссера Ленинградского театра им. Радлова Хаттори Санджи в мае 1937 года расстреляли как шпиона.

«Цын, заведомо зная, что Ким своими преступными отношениями с отдельными негласными сотрудниками НКВД, выразившимися в переходе с агентурой на короткую ногу, установлении интимных отношений с женской агентурой, не только не принимала мер к пресечению таких явлений, а наоборот всячески содействовала в этом Киму: Цын принимала агентов в качестве своих гостей, — записал Мальцев. — На основании вышеизложенного обвиняется в том, что на протяжении ряда лет систематически поддерживала связь с японцами, подозреваемыми в шпионской деятельности. Являлась женой крупного японского шпиона Кима Р.Н. и содействовала ему в его предательской деятельности. Дело направить на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР».

Начальник контрразведки комиссар госбезопасности 3-го ранга Минаев поставил на документе визу: «Утверждаю».

21 августа 1937 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к расстрелу бывшего замначальника контрразведки Михаила Горба — он был арестован как участник антисоветского заговора спустя три недели после того, как приходил за Кимом.

На следующий день «раскололся» майор Николаев-Рамберг, арестованный еще в апреле. Допрос вел капитан госбезопасности Григорьев, заместитель начальника 3-го отдела — человек конкретный и хорошо знающий дело (под началом Минаева в УНКВД Сталинградской области он руководил местной контрразведкой и был рекомендован к переводу в центральный аппарат НКВД).

Израиль Николаев-Рамберг, служивший в ВЧК с 1919 года и в восточном отделе ОПТУ с 1923 года, рассказал, что является убежденным троцкистом и лишь прикрывался партийным билетом. В 1933 году встал на путь абсолютной пассивности в работе и разложения. Начал пьянствовать на средства, отпускаемые на оперативные расходы, получал подарки от агентуры. По рекомендации Романа Кима завербовал корреспондента «Симбун Ренго» Оокату, и в конце 1935 года сам был завербован Оокатой, от которого и узнал, что Ким — японский разведчик. Оокате он сообщил структуру НКВД, методику контрразведывательной работы и сдал агентов НКВД по японской линии. По заданию Оокаты тормозил работу по японской линии и подчинил Киму работу по японскому посольству — так, чтобы под контролем Кима оказался весь японский сектор. Но перед ним как японский агент не раскрывался и предпочитал вести предательскую работу вне связи с Кимом{174}.

9 сентября Григорьев допросил Кима. Спрашивал о том, каких секретных агентов Ким намеренно провалил перед японцами, а какие уже были завербованы японцами, когда он принял агентурную сеть. Составил список: от некоей Чмуль, квартирохозяйки помощника военного атташе Ямаоки, до агента «Тверского», о двойной роли которого Киму сообщил Хата. Записал признание: «зная, что они являются двойными агентами, не предпринял никаких мер к удалению их из сетей». Кого именно из проваленной агентуры перевербовали японцы — Ким затруднился сказать, но согласился, что вся «указанная мною агентура на протяжении длительного периода “благополучно” работала или имела отношение к японцам»{175}.

Протокол допроса от 9 сентября — последний в следственном деле, подписанный Кимом и датированный 1937 годом.

Его бывший шеф по 6-му отделению Николаев-Рамберг был расстрелян 20 сентября 1937 года. 16 сентября Особое совещание при НКВД СССР приговорило Марианну Цын к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет. Перед отправкой по этапу ей сообщили, что ее муж Роман Ким «получил высшую меру наказания»{176}.