Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич - Страница 34

В начале февраля 1916 г. на заседании комиссии по выбору места для постройки 2-го сталелитейного завода представители финансового и контрольного ведомств предложили разместить этот завод в Царицыне, с использованием строящегося завода РАОАЗ. В связи с такой постановкой вопроса ГАУ попыталось по-новому подойти к своим заводским проектам и стало выяснять, нельзя ли использовать отбираемый в казну Царицынский завод для того, чтобы объединить в нем казенное металлургическое производство с изготовлением пушек, — вместо прежнего решения, утвержденного Советом министров 29 мая 1915 г., строить 2-й сталелитейный завод в станице Каменской (ныне Каменск-Шахтинский в Ростовской области).

5 февраля 1916 г. Маниковский направил свой доклад о Саратовском заводе в Подготовительную комиссию по артиллерийским вопросам. 12 февраля комиссия, рассмотрев еще раз ходатайства Солодовникова и Брянского общества, отдала предпочтение саратовскому проекту ГАУ. 17 февраля Особое совещание по обороне признало необходимым «перенести в г. Саратов Петроградский орудийный завод»{389}. Передавая начальнику ПОЗ это постановление, Н.И. Петровский (начальник хозяйственного отдела ГАУ) добавил в исчисление расходов стоимость участка под полигон. Павловский телеграфировал в Саратов, чтобы город готовился к стройке, и 23 марта городской голова ему сообщил, что началась заготовка кирпича{390}.

К тому времени окончательно выяснилось, что РАОАЗ сорвало сроки строительства своего завода в Царицыне, и Лукомский, ссылаясь на мнение ведомств финансов и государственного контроля, предложил, чтобы Морское министерство, опекавшее РАОАЗ, созвало специальное совещание для обсуждения судьбы Царицынского завода. На совещании, состоявшемся 17 и 26 февраля, Лукомский заявил, что Военное министерство готово взять Царицынский завод, и тогда военному ведомству не придется строить два своих завода, «и притом в разных местах» (сталелитейный в станице Каменской и орудийный в Саратове), что менее удобно. Но совещание решило вопрос иначе: морское ведомство само приобретет Царицынский завод и будет снабжать сухопутную тяжелую артиллерию, а в Саратове все же следует построить специально для военного ведомства завод, выпускающий орудия средних и мелких калибров. Одновременно было намечено «согласовать будущее заводостроительство военного и морского ведомств и разработать план такового»{391}.

В Саратове сооружение орудийного завода так и не началось: существовал лишь проект да был присмотрен участок земли. B.C. Михайлов утверждал, что законопроект об этом заводе «был внесен в законодательные учреждения во второй половине 1916 г.», однако точной даты не указал. Ввиду того что все сведения по данному проекту он воспроизвел по книге Маниковского, а там не сказано о внесении законопроекта в Думу, это, очевидно, всего лишь догадка Михайлова{392}.[88]

Для уяснения состояния производства орудий важно иметь итоговые данные. Как основание для максимальных оценок в литературе используются сведения, введенные в оборот А.Л. Сидоровым{393}. Он поместил в своем труде таблицу «Поступление предметов вооружения в действующую армию России с 19 июля 1914 г. по 1 ноября 1916 г.», составленную на основе справки, которая была подготовлена в ведомстве великого князя Сергея Михайловича (Упарт) Барсуковым для конференции союзников. Опираясь на эти сведения, Сидоров писал, что за время войны (к 1 ноября 1916 г.) «иностранные поставщики дали всего 10%» общего числа орудий. «Даже тяжелая артиллерия в своем большинстве изготовлялась русскими заводами». Обнаружению справки Барсукова Сидоров придавал важное значение и подчеркивал, что «указанные материалы еще не использовались в печати». Не менее высоко оценивались материалы Упарта коллегами Барсукова. По свидетельству Леховича, с созданием Упарта «был установлен строгий учет боевого снабжения на фронте», великий князь Сергей Михайлович был «постоянно в курсе… потребности фронта», обладал «воистину изумительной», «исключительной осведомленностью» о наличии вооружения на фронте и в тыловых запасах{394}.[89] Противоположную картину в этом вопросе («неразбериха») наблюдал Игнатьев{395}.

Данные таблицы, приведенной Сидоровым по сводке Упарта, не вполне совпадают с теми, что имеются в «Боевом снабжении» Маниковского и в архивных материалах делопроизводства.

Документ в виде таблицы, опубликованный Сидоровым, в подлиннике имеет другой заголовок («О производительности предметов вооружения с 19 июля 1914 г. по 1 ноября 1916 г.»), и под ним стоит подпись Барсукова. Составлен этот документ на основе другой таблицы, присланной ранее в ГАУ Барсуковым из Ставки в ходе подготовки к конференции союзников (озаглавлена в оригинале «Картина вооружения действующей армии к началу войны, производительность отечественных и заграничных заводов с начала войны до 1 ноября 1916 г. и современное наличие вооружения к этому сроку с имеющимися запасами»){396}. Под ним было предложено подписаться Маниковскому, и поэтому впечатана его фамилия{397}. Приложенные к оригиналу исходные материалы, также доставленные из Упарта от Барсукова в ГАУ (варианты таблицы «Сведение о состоянии главнейших предметов вооружения на фронтах и в запасах»), свидетельствуют о том, что в Упарте не располагали точными данными о наличии вооружения и, поскольку не были в состоянии указать распределение его, вынуждены были устранить в таблице намеченную было разбивку по фронтам. На документе, под которым должен был подписаться Маниковский, сделана помета: «Совсем не сходится с ведомостью] полковника Григорьева на 1 декабря», а сам Маниковский добавил запись: «За верность цифр я поручиться не могу, так как Упарт меня по этой части в курсе не держит». Наряду с позднейшим его суждением о другой справке (для союзников) как «единственном достоверном документе», у Маниковского встречаются обмолвки, из которых следует, что в действительности сведения в справках такого рода подвергались в его ведомстве целенаправленному искажению{398}.[90]

Со своей стороны Ф.Ф. Палицын как представитель Ставки в Военном совете союзных армий во Франции убедился, что пользоваться сведениями Упарта невозможно, «ибо данные Генерального штаба и ГАУ не сходились со сведениями Ставки, в особенности по части тяжелой артиллерии. Но прибыв в Париж, оказалось, что сведения парижские об артиллерийских потребностях расходились со Ставкой и Петроградом», и он, как можно понять, в конечном счете так и не выяснил истинное положение{399}.

Цифры в обоих документах Упарта (исходном и предложенном к подписанию Маниковскому) в основном совпадают, но едва ли вполне достоверны. Взять, например, строку таблицы о 42-лин. скорострельных пушках образца 1910 г. («основном орудии полевой тяжелой артиллерии»{400}). Согласно таблице Упарта, то есть Барсукова (и, соответственно, это же у Сидорова), к 1 ноября 1916 г. в действующую армию поступило 185 таких орудий. Из них 173 якобы дали русские заводы. Непонятно, как это могло произойти, если к концу 1915 г. ни один из заводов в России не имел специального оборудования для изготовления таких пушек; за 1916 г. они произвели 89 шт. (Обуховский, Путиловский и Петроградский орудийный){401}.[91] Эти иные сведения, приведенные в «Боевом снабжении» Маниковского, находят подтверждение в том, что Путиловский завод сдавал 42-лин. пушки начиная с июня 1916 г. — в среднем по 6–7 шт. в месяц без лафетов. Промедление объяснялось тем, что «до сего времени (3 августа. — В. П.) не доставлено и не установлено 48 станков» «из числа заказанных за границей в начале 1915 г. 58 специальных станков для обработки пушек и салазок». Первое испытание путиловских пушек возкой, то есть с лафетами, состоялось в начале октября 1916 г. (по контракту февраля 1914 г. завод должен был начать сдачу с апреля 1916 г.){402}.