Дикая Африка - Шомбургк Ганс - Страница 29

Вернувшись в лагерь, я слег в очередном приступе. Лихорадка разыгралась сильнее обычного, поднялась температура и начался бред.

Так продолжалось двое суток, и оба ва'лунда, воспользовавшись моим состоянием, опять удрали! Но тут уже не выдержали остальные носильщики. Под предводительством Вильзони они догнали беглецов, приволокли их в лагерь и жестоко отколошматили. У меня не было ни сил, ни желания вмешиваться в это дело.

8 февраля мы с Кубиттом перешли на берег Лунги. Здесь, в деревнях вакагонде, до нас дошел тревожный слух о великом сражении, в котором участвовали, с одной стороны, Хэмминг с его людьми, и чуть ли не все племя ва'лунда, с другой; упоминалось также о многочисленных жертвах. Не слишком доверяя этим сведениям, я все же решил поскорее возвращаться в основной лагерь.

Все припасы уже кончились, и надежда была только на охоту. Но дичи вокруг в последние дни стало довольно мало, к тому же меня то и дело валила лихорадка. В этой крайности Кубитт вызвался снабдить караван мясом, и когда неподалеку показался бородавочник, он взял ружье и поспешил к кустам. Я наблюдал за охотой в бинокль. Было видно, как мой друг медленно и осторожно подкрадывается к ничего не подозревающей жертве; как, оказавшись в полусотне шагов от животного, он для верности опускает ружье на небольшой термитник и тщательно целится; как пытается нажать на спуск. Именно пытается, так как в пылу охоты он забыл снять винтовку с предохранителя. Я видел, как бедный Кубитт в недоумении смотрит то на бородавочника, то на свое столь внезапно взбунтовавшееся оружие. Наконец, обнаружив причину отказа, он опустил предохранитель, снова прицелился и спустил курок. Увы – выстрела не последовало: патрон не был дослан в ствол. Услышав резкий щелчок, бородавочник метнулся в заросли и исчез.

На следующий день мне удалось подстрелить белоспинного дукера. Это животное встречается почти столь же редко, как знаменитый окапи, также живет в самых глухих уголках джунглей и также имеет странный вид. Сгорбленная спина и низко опущенная безрогая голова делают его похожим на некую причудливую смесь антилопы с дикой свиньей; это впечатление еще усиливает широкая желтовато-белая полоса вдоль хребта.

Как раз теперь, когда я торопился, на то и дело попадались свежие следы слонов. Один раз я не выдержал и потерял полдня, догоняя трех прекрасных самцов с большими бивнями. Мне удалось подкрасться к животным на пятьдесят метров, когда в спину подул порыв ветерка. Через секунду лишь удаляющийся треск ветвей свидетельствовал, что здесь только что паслись толстокожие. Ни времени, ни сил на преследование не было, и я, ругаясь, вернулся к каравану.

После напряженного четырехдневного перехода мы достигли лагеря, где нас уже ожидал живой и невредимый Хэмминг. Оказалось, что великая битва с ва'лунда выглядела следующим образом. Два человека из племени попытались красть купленных в Нана-Кандундо коз, и бой Хэмминга, заставы обоих на месте преступления, поколотил воришек. Других батальных эпизодов не было.

Хэммингу удалось добыть в Нана-Кандундо немного провизии. Мука и сахар обошлись по две с половиной марки за фунт, чай и кофе – соответственно. Все покупки осуществлялись при посредничестве тамошнего миссионера Шиндлера. Святой муж взялся также отправить на побережье все добытые нами бивни, запросив за эту услугу 80 фунтов стерлингов, то есть 1600 марок.

Утром 24 февраля мой друг обрадовал меня известием об очередном дезертирстве. На этот раз удрали его бой, Вильзони и Кабинда. Вот уж положение – хуже не придумаешь: ни слуги, ни повара, ни следопыта. Попытка настичь беглецов осталась безрезультатной, поскольку бой Хэмминга знал дорогу к низовьям Кабомпо.

На обратном пути я повстречал моего юного друга Чангонго – он направлялся в гости к кому-то из родственников. Узнав о нашей беде, Чангонго обещал помочь носильщикам, но смог прислать лишь двух человек. Один из них, по имени Макаманда, отрекомендовался старым охотников на слонов, что меня несколько подбодрило.

Тем временем Кубитт почувствовал, что сыт по горло прелестями Валундаленда, и решил вернуться в Европу. Взяв с собой несколько людей, он двинулся к крепости. С помощью португальских миссионеров ему удалось собрать небольшой караван, достаточный, чтобы добраться до Западного побережья. Однако уже через несколько месяцев он вернулся в Центральную Африку – и очень скоро умер от черной лихорадки. Я очень горевал, узнав эту печальную, но такую обычную в Африке весть. при всей своей неприспособленности Кубитт всегда оставался благородным и самоотверженным человеком, готовым отдать голодному последний кусок хлеба. Во время совместных экспедиций я не редко ворчал на него, но в глубине души неизменно радовался, что он просто находится рядом.

В марте 1907 года мной была предпринята довольно затяжная вылазка, на этот раз с географическими целями – мне хотелось определить местонахождение истоков Уизаки. Путешествие оправдалось – через полторы недели я обнаружил безымянную гору, у вершины которой выбивался из земли прозрачный ручей. Низвергаясь по каменистому склону десятками миниатюрных водопадов, он постепенно расширялся, принимая в себя все новые источники, и в конце концов становился рекой. Но это была самая тяжелая из моих экспедиций по Валундаленду. Не так-то легко, вернувшись в лагерь после целого дня в зарослях, в сумерках приниматься за стряпню. К лихорадке присоединились сильными боли в желудке. Дожди лили по-прежнему, уже седьмой месяц подряд.

Впрочем, нет худа без добра. В то время я обогатил свои кулинарные познания новым рецептом, которым охотно поделюсь с читателями. Чтобы приготовить настоящие пирожные «a la Валунда», поступают следующим образом. Сперва делают жидкое тесто из маниоковой муки и воды ближайшей речки. Затем, зачерпнув ложкой, его понемногу добавляют в котелок с кипящим слоновьим жиром. Капли как бы взрываются, образуя легкие круглые белые шарики. когда они подрумянились, их вываливают их котелка, обмакивают в мед диких пчел и подают к столу. Жаль только, что в сезон дождей набрести на дупло с медом удается крайне редко. Обычно соты оказывались пустыми, иногда – с молодыми личинками, которых мои носильщики с наслаждением поедали, но я не решался последовать их примеру.

На обратном пути мы зашли в деревню старого Мтамбо, знакомого мне еще со времени путешествия с Маколеем. Прокаженный вождь тотчас узнал меня и казался искренне обрадованным; более того, он по собственному почину даже выделили восьмерых носильщиков.

Последние четыре дня я еле плелся. Колени распухли, и было мучительно больно сгибать ноги. Макаманда, в свою очередь, наступил на острый шип, и в результате мы – два охотника – являли собой весьма жалкое зрелище, когда, прихрамывая, ковыляли по тропинке, по привычке продолжая озираться в поисках дичи.

Единственное утешение в подобных путешествиях – возможность сказать себе, выйдя к какому-нибудь неизвестному холму или затерянной в джунглях реке: «Ты первый европеец, который видит все это!»

Когда до лагеря остался один переход, люди услышали где-то поблизости чириканье птицы-медоведа. В тот день моя лихорадка приняла какую-то причудливую форму: мучительно, неудержимо хотелось чего-нибудь сладкого. Голова туманилась и перед глазами то и дело проплывали пирожные, взбитые сливки с сахаром, фруктовый салаты и прочие давно забытые чудеса немецкой праздничной кухни. тут слуги стали просить меня задержаться – они хотели проверить, куда поведет их медовед. Я согласился, нисколько не веря в успех этого предприятия, но радуясь законной возможности прилечь на мокрую траву и передохнуть. Через полчаса вернулись люди – и о чудо! Им посчастливилось найти дупло с прошлогодним медом. Не помня себя от восторга, я впился зубами в большой кусок сладкого сота. Мы возвратились в лагерь первого апреля. Дождь прекратился, и все обрадовались, надеясь, что наконец-то наступает сухой сезон. Увы! Как скоро выяснилось, воды на небесах оставалось более чем достаточно.