Дикая Африка - Шомбургк Ганс - Страница 24

Я думал, что ливень прошлой ночью был лишь досадной случайностью, но жестоко ошибся. Сезон дождей в этом году начался необычно рано, и нам пришлось поторапливаться, поскольку палатки остались в главном лагере у Чевулы.

Мы шли к нему напрямик, по компасу, и в пути пережили небольшое приключение, которое использовали с выгодой для себя.

На берегу одного из притоков Макондо караван наткнулся на незнакомую деревню. Жители, как обычно, приветствовали нас выстрелами и затем скрылись в лесу. В деревне нам досталась военная добыча – несколько десятков женщин, с любопытством ожидавших, как «чинделе» возьмут их в плен. Теперь, зная нравы и обычая ва'лунда, мы не стали пренебрегать этой возможностью и прихватили оживленно болтавших красавиц к себе лагерь. Это дало отличный результат. Через пару дней здешний вождь – его звали Калеги – явился выкупать пленниц. В качестве платы нам была предложена корова с теленком и несколько свертков ситца. Молочная корова среди джунглей казалась истинным даром небес – молоко давно уже стало для нас забытым деликатесом. Отказавшись от ситца, мы щедро наделили вождя искусственным жемчугом и с большим облегчением вернули ему всех деревенских дам. Корова не вполне оправдала наши ожидания, поскольку надой не превышал двух стаканов в день, но все же это было лучше, чем ничего. Мы порешили при первой же оказии захватить новую партию пленниц и потребовать в уплату самую дойную их всех коров Валундаленда.

Вождь Калеги при ближайшем знакомстве оказался неплохим и вполне доброжелательным человеком. Он объяснил, что обстрел нашего каравана произошел по недоразумению. Как бывало уже не раз, нас приняли за вездесущих мамбари. Впоследствии я вернул захваченные в его деревне ружья, и с того дня Калеги считал себя и своих подданных как бы нашими вассалами. Это было вполне естественно для ва'лунда – по их обычаям, победитель, получив выкуп, становился покровителем побежденного, помогает ему и защищает от нападений врагов.

Глава VIII

Лагерь у Чипавы

Наш лагерь не годился для периода дождей, да и ресурсы местных жителей были очень ограниченны. Ввиду этого мы решили переместиться к покинутой деревне Чипавы – там, по крайней мере, имелись обширные поля маниоки, которые могли выручить в случае нужды. Подходящее место нашлось на берегу Макондо, в четверти часа ходьбы от деревни.

Вождь Чевула предоставил нам двадцать пять человек в качестве помощников для постройки нового лагеря. Но все они разбежались, едва были возведены каркасы хижин. С этого момента неприятности следовали одна за другой. Наутро к нам явилась депутация носильщиков-баротсе, сообщившая о желании всех баротсе вернуться на родину. Кроме них у нас оставалось лишь десять человек разных племен, в основном с берегов Луапулу. Они выразили готовность продолжить службу, пока не вернется Райт с новым караваном. Решение баротсе поставило нас в крайне затруднительно положение, но осуждать их было невозможно: люди не могли больше жить в этой стране, где нет ни молока, ни фруктов, ни какого-либо зерна. Поэтому мы не стали им препятствовать и, рассчитавшись, отпустили с миром.

В деревне Чевулы мы соорудили в свое время хижину, служившую продовольственным складом. Период дождей, наступивший раньше положенного срока, привел к тому, что все припасы подмокли. Правда, это не имело особого значения – когда вода проникла в хижину, продукты были уже на исходе. Соль кончилась две недели назад, и с тех пор мы питались маниокой и непосоленным мясом.

Как-то раз я застал Хэмминга за тщательным вылизыванием плоской жестяной крышки. На вопрос, чем он занимается, мой друг с достоинством ответил: «Вылизывая крышку» – это я видел и сам. «В жестянке была соль, и несколько кристалликов застряло в углах – не пропадать же им.» Я промолчал, но немного встревожился. Мелкие эпизоды, вроде этого, постепенно складываясь, могут создать довольно тяжелую атмосферу и свидетельствуют не только о физическом, но и о нервном истощении.

Особенно заметно сказывалось на нашем здоровье отсутствие овощей. Кровь пришла в плохое состояние, и малейшая царапина легко превращалась в труднозаживающий нарыв. Кроме того, не меньше трех раз в неделю нас трепала лихорадка. Все это невольно наводило на мысль, что здешний климат, как ни крути, не подходит для европейцев. Чтобы дать окончательную картину ощущений африканского путешественника, остается лишь напомнить о поведении туземцев, которое – в лучшем случае – определяется пассивной враждебностью.

Рассудив, что сидеть на месте в нашем положении гораздо тяжелее, чем двигаться, мы решили снова заняться поисками слонов. Оставив с грехом пополам достроенный лагерь на попечение старшего боя Джумы (Райт велел ему сопровождать нас до его возвращения), мы в конце октября вышли в противоположных направлениях – Хэмминг на восток, а я на запад.

Не успев перебраться через Макондо, я услышал выстрелы, доносившиеся со стороны лагеря. Пришлось повернуть обратно. Оказалось, люди Чипавы решили воспользоваться нашим отсутствием. Караван Хэмминга вышел за день до меня, и они полагали, что мы отправились вместе и теперь находимся достаточно далеко. Когда я неожиданно появился в лагере, нападавшие мгновенно скрылись в джунглях.

Для верности мне пришлось задержаться еще на сутки. Через день мы выступили снова, и уже к полудню обнаружили следы небольшого стада. На второй день преследования слоны свернули в густые джунгли. Характер следов, петлявших из стороны в сторону, показывал, что животные собираются остановиться для кормления. теперь они могли возникнуть перед нами в любую минуту, и двигаться приходилось очень осторожно.

Вдруг послышался шорох. Шедший впереди следопыт остановился, поднял руку, и я тоже замер на месте, стоя на одной ноге, как журавль, и не смея опустить другую. Все обратились в слух, но виновником тревоги оказался всего лишь белоспинный дукер. мы перевели дыхание и последовали дальше.

Пробираться в подобных зарослях – удовольствие ниже среднего. деревья стоят сплошной стеной и густо заплетены лианами, меж которыми приходится ползти то на животе, то на боку. Временами путь преграждали огромные стволы упавших лесных великанов, и мы карабкались через них в полной тишине, обдирая руки и ноги об острые сучья и рискуя схватиться вместо ветки за древесную гадюку.

кругом царил влажный полумрак. Казалось просто невероятным, что совсем недавно это же дорогой шли слоны. На самом деле огромные толстокожие перемещаются в самых непроходимых зарослях совершенно свободно. Действуя хоботом и бивнями, они ловко раздвигают лианы; кустарники и молодые деревца раздаются в стороны под напором огромной твердой туши и затем выпрямляются снова. А упавшие деревья, доставлявшие нам столько хлопот, слоны легко перешагивают.

Но вот впереди послышался тихий, очень своеобразные рокочущий звук – обычно его называют слоновьим урчанием. Многие охотники считают, что этот звук связан с пищеварением, то есть просто с бурчанием необъятного слоновьего брюха. На основании собственного опыта могу сказать, что это заблуждение. Звуки «желудочного» происхождения можно услышать, лишь подобравшись к слону почти вплотную. Они действительно имеют похожий тембр, но все же отличаются от знаменитого урчания, которое, почти не меняя громкости, распространяется почти на пятьдесят-шестьдесят метров. Существенным для охотника является то, что урчание издают только непотревоженные слоны – при первых признаках какой-либо опасности оно резко прекращается (еще одно доказательство отсутствия связи с пищеварением). В этом смысле слоновье урчание можно сравнить с мурлыканьем домашней кошки.

Вильзони достал ружейную гильзу с сухой мукой и, взяв щепотку, подбросил в воздух. Проследив за движением облачка, он повернулся ко мне: «Господин, надо скорее уходить в сторону. Ветер дует прямо от нас к слонам.» Даже тихий шепот следопыта казался мне непереносимо громким – я представил десяток огромных ушей, чутко ловящих каждый звук. Мы свернули, и если до сих пор путь казался очень трудным, то теперь нам предстояло узнать, каким бы он был, если бы слоны не проложили тропу.