Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 82

– Миша, ради всего святого…

– Я не принадлежу ни к одному обществу.

Александр Христофорович облегченно вздохнул.

– Почему правительство не принимает мер? – с раздражением спросил граф.

Вопрос был риторический. Бенкендорф промолчал.

– Государь собирался посетить Крым в середине этого года?

– Он наметил поездку на юг. Императрица совсем больна. Но куда именно они направятся, пока тайна…

Воронцов подобрал камешек и забросил его в воду.

– Куда бы ни направились, меня не объедут.

Конец августа 1825 года. Санкт-Петербург.

С годами Аракчеев не менялся. Та же непропорционально большая голова на тонкой шее. Простодушная грубоватость черт и цепкий взгляд глубоко посаженных глаз, цвет которых император забывал сразу же, как только отворачивался.

– Друг мой. – Александр указал рукой на кресло. – Мы все обдумали. Я отправляюсь в первый день сентября и поскачу так быстро, как только смогу, чтобы достичь Таганрога через две недели. Елизавета тронется за мной.

– Смею уведомить. – Гость приблизился к столу и, опершись на его крышку, навис над государем, подобно грозному утесу. – Все дороги, позволяющие вашему величеству объехать крупные города, готовы. Время пребывания на станциях сокращено до минимума. Официальные встречи отменены. Вы сможете следовать с особенной скоростью, если соизволите спать в карете.

– Прекрасное решение, – одобрил император. – Так и поступим.

– Таганрог надежно прикрыт южными военными поселениями, – продолжал граф. – И войском донских казаков. У них нет сношений с остальной армией. По первому вашему приказу они станут патрулировать дороги, никого не допуская к городу.

– Спасибо, Алексей Андреевич. – Государь с чувством пожал деревянную руку любимца. – Сколько лет ты мне служишь, принимая на себя самую неблагодарную работу! Получая всю грязь, которая в противном случае была бы вылита на меня.

Аракчеев посчитал нужным промолчать, но несколько раз шмыгнул губчатым носом, показывая, что растроган до слез.

– Помните, ваша задача: ничего не начинать самому. Пусть себя покажут. Думаю, отсутствие в столице мужской половины августейшего семейства способно их спровоцировать. Далее ваша партия. Захватите всех сразу. В один день. Списки вы знаете. Достаточно малейшего повода. Но он должен быть!

Граф поморщился. С этой публикой не годилось церемониться. Его бы воля… Но воля царская.

– И последнее. Самое тяжелое для вас. Вы должны совершить это без малейшей ссылки на меня. Как бы своей властью. Я явлюсь с юга судить и миловать. Многие будут прощены. Но до этого вы должны узнать у них все. За такое самоуправство вам придется пострадать. Ибо общественное мнение – не шутка.

Аракчеев по-волчьи ухмыльнулся, обнажив ряд крепких желтоватых клыков. Разве впервой ему ходить в болотных сапогах там, где его величество не может пройти в бальных туфлях? Впрочем, на этот раз благодетель требовал слишком многого.

– А если остальные сановники воспротивятся?

– Военного министра Чернышева и начальника Главного штаба Дибича я увожу с собой. У других нет реальной силы.

– А Милорадович?

– Он получит соответствующие распоряжения. – Император смотрел на любимца ласково и призывно. – Я сознаю всю глубину вашей жертвы, Алексей Андреевич. Но в ваших руках судьба империи. И моя.

Граф поклонился.

Тульчин.

Начальник штаба 2-й армии Киселев не был удивлен, когда к нему пожаловал наместник Новороссии. Их связывало отдаленное родство и близкая дружба. Более того, Павел Дмитриевич обрадовался, потому что пребывал в подавленном состоянии. Буквально за день до приезда Воронцова из Тульчина ускакал генерал Иосиф де Витт, разговор с которым очень сильно напоминал обмен угрозами.

Киселев принял гостя в собственном доме. Софи гостила в Петербурге, и роскошная квартира Павла Дмитриевича вновь начала напоминать холостяцкую берлогу. Отдав распоряжение об обеде, хозяин проводил Воронцова в бильярдную. В этой просторной комнате, щегольски обставленной английскими игральными столами, можно было говорить свободно. Граф был заядлым игроком, и оба по немому соглашению решили, что под стук шаров им будет сподручнее обсудить наболевшее.

– Вы осведомлены, что государь посетит наши места в самое ближайшее время? – спросил Михаил Семенович.

Киселев кивнул и, взяв кусочек мела, старательно натер им кончик кия.

– Отъезд из столицы намечен на первые дни сентября.

– Вы намереваетесь с ним встретиться?

Павел Дмитриевич предоставил партнеру право разбить шары. Он прекрасно понял суть вопроса. Речь шла о тайном обществе, парализовавшем всю головку 2-й армии. Киселев мог либо рассказать, либо умолчать об этом.

– Вчера здесь был генерал де Витт, – задумчиво произнес начальник штаба. – Ознакомил меня с теми сведениями, которые у него имеются о заговорщиках. Они считают его своим человеком. А он сам, как мне кажется, еще не решил, чью сторону занять. Домогался моего мнения.

Воронцов саркастически рассмеялся и, ударив по шару от центра, послал его в лузу.

– Я приехал за тем же. Вы удивлены?

Следующий удар был неудачен, и Павел Дмитриевич примостился на краю, выцеливая свой шар.

– Нисколько. Нам есть о чем подумать. – Ему удалось загнать подряд два шара. Затем он тоже промазал. – Полагаю, вас смущают те же мысли, что и меня?

О, да! Они были одного поля ягоды. Ни добрый «папаша» Сабанеев, ни верный Шурка не могли бы так понять терзания Воронцова, как либеральный администратор Киселев, упиравшийся лбом в ту же стену.

– Где наше место? – Михаил Семенович обошел стол и, опершись на кий, глянул на собеседника. – Двадцатилетний опыт говорит мне, что без крови не обойтись. Что эти люди толкают страну в бездну.

Киселев пожал плечами.

– Их это не беспокоит. Взлет карьеры, фейерверк возможностей. Мы с вами получили от войны все, что хотели. Они жаждут продолжения. Революция богата шансами.

– Шансами познакомиться с мадам Гильотен?

– Не обязательно. Были ведь и те, кто держали нож за веревку.

– Но миллионы сограждан… – Граф не стал договаривать. – Я хотел бы конституции, освобождения крестьян. Но не такой ценой.

Павел Дмитриевич тоже обошел стол и остановился возле Воронцова.

– Все, что вы говорите, для меня очень больно. Я много думал, Мишель. И вот к каким выводам пришел. Мы не можем не желать того, чего желаем. По воспитанию, образованию, просто из чувства долга и сострадания к людям. Но всего этого гораздо труднее достичь, чем кажется нашим карбонариям. Мне страшно разрушать. Им – нет. Вот разница.

Михаил Семенович повертел в руках кий, но так и не подошел к борту.

– Россия – не та страна, где изменения можно производить посредством пороха.

– Вы хотите сказать об этом государю? – Губы Павла Дмитриевича сложились в саркастическую складку. – Он и сам наговорит вам умных, правильных слов. Кажется, я переел его любезностей, пока служил флигель-адъютантом.

– А как вы собираетесь поступить, если ваши же подчиненные – Волконский и Пестель – придут вас арестовывать, чтобы взбунтовать армию?

– Постараюсь им воспротивиться. – Хозяин дома вернулся к столу и послал шар через все поле.

– Не предупреждая государя?

– Он знает. И, поверьте мне, не бездействует. Просто мы не осведомлены о его шагах.

Петербург – Таганрог.

День отъезда император провел мирно. Посетил могилы дочерей в Александро-Невской лавре, а затем отстоял ночной молебен. По его желанию никто из свиты не присутствовал. Он хотел войти и выйти из монастыря частным человеком. Отцом умерших детей, мужем больной женщины, усталым чиновником, после 25 лет службы решившим наконец подать в отставку. Стоя на богослужении, государь сутулился и щурил глаза. В храме неприлично было использовать лорнет, а без него дальше вытянутой руки Александр не видел. Оттого и шаг его, прежде такой стремительный, стал скуп и как бы неуверен, точно император вперед ощупывал сапогом твердь земную, а уж потом наступал со всей силой.