Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 60

Оставалось ждать. На этот раз Казначеев и Липранди не пошли под землю. Ни к чему. Они будут только мешаться и сбивать командиров с толку советами. Пусть флотские сделают свое дело. Смысл операции состоял не только в захвате складов с контрабандой и оружием или выкуривании из-под земли засевшего там ворья. Необходимо было узнать, что за люди прячут в криптах ружья итальянского производства и для чего их доставили? Если это Этэрия, то почему не отправляет помощь братьям-грекам? Или нечто опасное затевается здесь, в Одессе?

Липранди и Казначеев поднялись на склон и побрели по гребню. Ветер дул со степи. Море внизу оставалось спокойным, тогда как жухлая трава наверху закручивалась в воронки. Минутами порывы сбивали с ног. Наклонившись в очередной раз, Саша услышал снизу характерное щелканье, заглушенное толщей известняковой плиты.

– Стреляют.

Липранди тоже согнулся.

– В разных местах.

Жители катакомб оказали сопротивление. Пальба продолжалась около часа и еще не утихла, когда новая, дружная волна выстрелов послышалась со стороны степи.

– Прорываются через полицейский кордон, – помрачнев, бросил Иван Петрович. – Наши пузаны их не удержат.

Саша и сам понимал: дело швах. На стражей порядка надежды мало. Каково же было удивление офицеров, когда грохот усилился. На слух они хорошо отличали резкое клацанье полицейских штуцеров от беспорядочной и разношерстной стрельбы не пойми из чего. Под конец штуцера преобладали и били, перекрывая все более редкое щелканье. Господа полковники переглянулись. На их лицах было написано изумление, смешанное с недоверием. Почему-то оба не почувствовали себя легче. Они еще не успели осознать, что не так, а уже ускорили шаг и почти бежали. Совершив марш-бросок минут в двадцать, Казначеев и Липранди приблизились к выходам из катакомб. Издалека было видно, как спокойно расхаживают возле отверстых пещер фигурки в синей форме. А вокруг на земле валяются тела тех, кто успел выскочить.

Саша прищурился и вдруг выругался с редкой для него злостью.

– Ни одного живого! Как же мы теперь… – он не договорил.

Липранди изо всей силы стиснул ему плечо.

– Граф будет очень недоволен.

«Semper immota fides». Михаил смотрел на двух вороных лошадок, поддерживавших щит с его гербом. Они были вырезаны на спинках готических стульев, недавно доставленных в строящийся дворец из Англии. «Верность никогда неколебимая». Было о чем задуматься.

Несколько минут назад от наместника вышел князь Волконский. То, что он сказал, не удивило и не напугало Воронцова. Но погрузило в самые черные мысли. По сравнению с ними вчерашняя досада на графиню, недавняя суета вокруг Пушкина, карьерный поединок с де Виттом казались несущественны.

Теперь генерал-губернатор догадывался, на что пошли потерянные Киселевым полтора миллиона, кто закупал оружие, хранившееся в катакомбах, и для чего оно предназначалось. «В многом знании много печали».

Волконский пришел утром. Они никогда не были друзьями. Без царя в голове, но с пылким сердцем, Серж слыл игрушкой сначала в руках Орлова, потом Пестеля. Отправляя его в Одессу, последний дал инструкции не только насчет Пушкина. Наместник был для тайного общества фигурой желанной. Напрасно генерал ворчал, что ни одному слову графа нельзя верить:

– Он ненасытен в тщеславии, неблагодарен, неразборчив в средствах и мстителен.

Все эти качества не были в глазах Пестеля чужды истинному заговорщику.

– Вы должны с ним поговорить, – отрезал полковник. – Нам необходима поддержка в Одессе.

План, который разрабатывал Павел Иванович для 2-й армии, имел один недостаток – слабые тылы. В случае неудачи необходимо было подготовить пути к отступлению. Одесса – единственный порт, свободный от военных судов. Зона открытой торговли. Много иностранных кораблей, их приход не вызывает подозрений. Можно попытаться занять город силами поселенцев Витта. А если тот изменит? Нужна страховка.

– Зная ваши неприязненные отношения, я бы не послал вас, – внушал Пестель. – Но вы – единственный человек его круга.

Проклиная судьбу, Серж поплелся. Запиской он попросил Воронцова принять его в неслужебное время. Михаил Семенович согласился, хотя и без удовольствия. Разговор сначала шел об отвлеченных предметах. Чудесный климат. Усталость от службы. Окружающая нищета. За десять лет разорение от войны так и не изгладилось. Торговые обороты падают, налоги растут. Семь коров тощих съели семь коров тучных…

– Чего вы хотите, князь Сергей Григорьевич? – наконец спросил наместник. – Не пора ли перейти к делу?

Серж уже раз десять показывал Воронцову масонские знаки, но тот не ответил ни на один. Не может быть, чтобы не понимал. Опасался. В каком градусе откровенности с ним можно говорить?

– Ваше имя связывают со всем, что было в армии либерального, – начал гость. – Если в государстве произойдут коренные перемены, вы не сможете остаться в стороне.

– О какого рода переменах речь?

– О самых радикальных.

– Риеги с Лувелями спать не дают?

Волконский не ожидал от собеседника такого ядовитого тона.

– Судьба России вряд ли отделима от судьбы Европы. Но наше место не в Священном союзе.

– Но и не в одной компании с побитыми угольщиками.

– Рано или поздно…

– Лучше поздно.

Они несколько секунд смотрели друг на друга.

– Вот каких вы теперь держитесь взглядов? – с легким презрением бросил Волконский.

– Я взглядов не менял, – возразил Воронцов. – Но не понимаю, почему у вас из необходимости реформ вытекает гражданская война?

– Есть способ избежать резни. Молниеносный захват власти. Жесткая диктатура…

Губы Воронцова сложились в горькую усмешку.

– Вы проиграете.

– Почему? – гость насупился. – Россия не Испания. Если у нас разгорится военная революция…

– Именно поэтому.

Бендеры.

Утром следующего дня Воронцов отбыл к Сабанееву под Бендеры. Иван Васильевич жил на хуторе. Граф диву давался, как друга раскормила жена! Поперек себя шире. Однако бодрости генерал не терял, пил заметно меньше и поминутно отвлекался на детей, которые без его хозяйского окрика норовили поставить дом на трубу. Поначалу Пульхерия Яковлевна спряталась от знатного гостя, но потом вышла и приняла наместника как положено – ухой, шаньгами и поросенком с гречневой кашей. Радостно и светло было на жаркой от бессарабского солнца веранде. Вокруг хутора ветер клонил поспевавшую рожь. Здесь по пословице – посади ось, вырастет тарантас.

– Славно ты устроился, – похвалил Михаил, когда семья отобедала и мужчины остались одни.

– Не жалуюсь, – солидно отвечал генерал. – Табачку не пожуешь? Свой. Сам сеял.

– Нет. Ты же знаешь, запаха не переношу.

Воронцов встал и прошелся по веранде. Сабанеев смотрел на него, чуть прищурившись, как сытый кот.

– Что-то неладно?

Михаил повернулся на каблуках.

– Скажи ты мне, Иван Васильевич, если у нас заварится каша, как в Испании, что делать?

Сабанеев вздрогнул. Сонливая лень мигом слетела с него.

– Исполнять присягу.

Воронцов затряс головой.

– Когда государь сам толкает нас к измене?

– Бог ему судья. – Иван Васильевич отломил от плитки табака угол и засунул его в рот. – Делай, что должен. И ни о чем не тужи. Мы-то с тобой, кажется, где только ни были, всего насмотрелись. Неужели страшно?

– Страшно, – не стал лукавить Воронцов. – Порой так страшно, что ночей не сплю. Сижу, работаю, вдруг подступит, и не знаю, стоит ли дальше делать. Или собрать семью, посадить на корабль и прямым ходом к отцу в Англию. Ради чего я дороги строю? Скважины долблю? Завтра придут, все разграбят и меня же на первом фонаре вздернут.

– Не годятся такие мысли, – строго остановил его Сабанеев. – Надо будет, повоюем. Бог милостив. Ты можешь семью отослать. А другие?

– То-то и беда. Ко мне приходил Серж Волконский.

– Я про него знаю, – кивнул генерал. – У нас их целое гнездо. Только, когда настанет час, накрыть его не составит труда. Потому как нет у них силы. Одни разговоры. И с разговорами они приходят. Аки бесы в душу. Надо уметь сказать «нет».