Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 59

Чиновник неодобрительно покачал головой.

– Уж до Полтавы доехали, а никак не уйметесь! На всех станциях о вас предупреждены. Что твой барин-то, говорят, большой шалун?

– Да нет-с, – отвечал слуга, выгружая из кибитки саквояжи. – Тока он нигде не служит. Сочиняет.

– Нехорошо, – вздохнул смотритель. – Иди, глотни чайку, болезный.

Тем временем Пушкин, довольный выходкой, погонял неоседланную лошадь к местечку Инчи в двадцати верстах от тракта. Там в имени Вернигоровщина жил его приятель Родзянко, к которому он хотел заскочить напоследок.

Дав подписку нигде не останавливаться, поэт и не думал исполнять обещание. Что могло значить слово дворянина в отношении к царскому сатрапу? Ссыльный нарочно заворачивал в каждый приметный городок по пути следования.

Первые версты были очень грустными, но потом Сверчок разрезвился. Ему казалось, что за ним следят. Что люди в телегах и колясках, сновавших по дороге – переодетые полицейские. Что каждый его шаг станет известен властям и «Милорд Уоронцов» узнает, как ему натянули нос! В самом деле: почему бесчестный человек требует честного слова?!

На шее кобылки бился неснятый хомут, держась за который Пушкин преодолел всю дорогу. Барина в Вернигоровщине не оказалось. Но игра в погоню от этого ничуть не пострадала. Пушкин стремительно вошел в дом. Спросил крынку молока. Полежал на диване. Потом сграбастал маленький придвижной столик, перо и лист бумаги, нарисовал свой профиль, приколол его булавкой к обоям и уехал тем же манером.

Чем севернее уходил тракт, чем «образованнее» становились города, чем больше на станциях толклось офицеров и чиновников, тем чаще, услыхав фамилию «Пушкин», проезжающие кидались к поэту, норовя носить его на руках. Только теперь гонимый странник осознал, кем сделала его судьба в обмен на несчастья. Любой стол был для него накрыт, любая компания почитала за честь пригласить к себе. Он мог выбирать и пользовался правом, если встречал знакомых, которые трепетали от желания напомнить ему о мимолетной встрече.

Кибитка встала в Могилеве. Воздух звенел от жары. С Днепра не долетало ни ветерка. На сей раз Пушкин переоделся кучером и расхаживал между повозок, подражая повадкам ямщиков. На нем была красная мятая рубаха с косым воротом, ермолка, смазные сапоги. Мужики кто гонял его, кто угощал семечками. Молоденький корнет Куцинский из учебного эскадрона попробовал было посмеяться, обратив внимание товарища своего Распопова на чучело, но тот прищурился и замахал руками.

– Это Пушкин! Я его знаю!

Юноши ринулись вперед.

– Александр Сергеевич, вы меня, должно быть, забыли? Я племянник директора лицея Энгельгардта. По воскресеньям меня дядя брал в Царское, а вы с Дельвигом учили декламировать стихи.

– Вот так встреча! – Поэт расцвел. – Как ты вырос, Саша! А я все тебя воображал кадетом. Идем ко мне.

Пушкин повел корнета на почту в надежде заказать хоть квасу. Но через минуту здание уже трещало от набившихся офицеров, которым Куцинский раззвонил, какого знатного гостя занесло на станцию. Явилось шампанское. Пили за все, что приходило в голову. Здоровье русской поэзии. Вольность. Прекрасных дам. Гибель гонителей.

Потом подняли Пушкина на руки и понесли на квартиру к Распопову, по дороге пристроилась целая толпа. Там гостя качали и наизусть декламировали, кто что помнил. А помнили много. Когда убаюканный шампанским поэт минут на пять задремал, голоса смолкли, и эта неестественная тишина при натужном пыхтении хмельных офицеров разбудила Пушкина. Он приказал поставить себя на стол и держать с двух сторон.

И тут же из разных углов в ответ послышалось нестройно, но с чувством:

Было уже четыре часа утра. Утешенный молодецкой попойкой, живо напомнившей дни Лицея, Пушкин склонил голову набок и уже не слышал предложения искупать его в шампанском. Так же на руках офицеры отнесли поэта из дома на станцию и уложили в кибитку. Проснулся Александр Сергеевич уже часам к пяти вечера, когда Могилев остался далеко позади.

Одесса.

Воронцов не стал тянуть с решением. Он сразу после доклада Казначеева и Липранди знал свой маневр. Медлить было нельзя. И так господа полковники, щадя его во время болезни, откладывали описание героического рейда по катакомбам. А сами потихоньку продолжали готовить план операции. С помощью тряпичников Липранди изрядно уточнил карту коридоров и шахт. А Саша осмелился предположить, что для проникновения под землю вооруженным отрядам понадобятся проводники.

– В самый последний момент возьмем, – заявил Иван Петрович. – Народ неверный. Предупредят своих. И поминай, как звали.

Когда они представили наместнику разработанный маршрут, Михаил Семенович крякнул. Не наигрались в войну! Даже стрелки на схеме показали разыми цветами: откуда войдут «наши», куда отступит воображаемый противник.

– Какими же силами, господа, вы намерены осуществить захват вооруженных банд под городом? – с легкой усмешкой осведомился он.

– Полагаю, силами полиции. – Казначеева удивил вопрос. – Ловить воров дело стражей порядка.

Воронцов покачал головой.

– Вы же сами докладывали, что значительная часть чиновников в связи с контрабандистами. Неужели полицейские чисты? Нет, им придется говорить в решающую минуту. Да и под землю не пускать. Ненадежны. Пусть встанут у выходов на поверхность и задерживают тех, кто будет выбегать. На это, думаю, они способны.

Липранди с сомнением покусал ус. Лучше бы и вовсе обойтись одними военными. Но где столько взять? К несчастью, генерал-губернатор возглавлял лишь гражданское правление, под его рукой не было ни одного полка. Для проведения мало-мальски серьезной операции Воронцову пришлось бы идти на поклон к начальнику поселений Витту, или…

– Я попрошу помочь адмирала Грейга, – после недолгого раздумья сказал Михаил Семенович. – Он честный человек, ни в каких здешних гнусностях не замешан. Его эскадра как раз вышла из Севастополя в учебный рейд. Может, не вызывая ничьих подозрений, подойти к Одессе.

На том и порешили. С пакетом к Грейгу поехал Липранди, чтобы в случае чего разъяснить моряку детали. Сын знаменитого екатерининского адмирала не то чтобы пришел в восторг от перспективы размять своих «салаг», а как-то просветлел лицом. Сразу видать, засиделся. Ни войны с турками. Ни рейда в Средиземное море. Ни… ну хотя бы чего-нибудь, кроме надраенных палуб. А тут Воронцов возьми да и придумай штуку с контрабандистами! У Ивана Петровича осталось ощущение, что Грейг воспринял просьбу наместника как приглашение на охоту.

Адмирал изучил план, внес незначительные коррективы. Надо же было и ему поучаствовать. Липранди в душе со смеху помирал над важными уточнениями моряка, но из уважения к высоким чинам все принял. Решено было отправить на берег человек до трехсот под командованием флотских офицеров. Там отряды получали проводников из нищих и вступали в катакомбы со стороны моря. Входы, обращенные к степи, патрулировала полиция.

Градоначальник Гурьев узнал о намеченном плане поздно ночью накануне высадки десанта. А перед рассветом уже началась операция. Все, что, согласно ордеру наместника, он мог сделать – отдать полиции приказ собраться у выходов из катакомб.

Еще до зори лодки обмочили брюхо зыбкой, холодной водой и по притихшему морю заскользили к черной полосе берега. Люди выпрыгивали у самого прибоя, втаскивали шлюпки на гальку и, выгрузившись, не строились, а цепочками начинали подниматься по едва приметным тропкам на склон. Их вели провожатые самого воровского вида. Липранди лично подобрал каждого птенца Чумки и строго-настрого наказал морякам следить за «сусаниными»: как бы не завели. Солнце едва выказало из-за ртутной полоски горизонта розовый бочок, а хвосты отрядов уже втянулись в лазы.