Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 39

Незнакомец наставил на Александрину блестящий набалдашник трости и сделал страшные глаза:

– А вот я тебя заколдую!

– Не пугайте ребенка! – Лиза поднялась. – Что вы тут делаете, Александр Сергеевич?

Пушкин смутился. Собственно, он ничего не делал. Шел мимо, заметил в саду ее сиятельство, миновал груды битого кирпича и ямы на месте будущего забора. Увяз в клумбе. Нарвал таких фиолетовых и белых… Подснежников? Ну да, так, кажется. Неважно. Поэт полез за пазуху и с поклоном преподнес графине изрядно помявшийся букетик.

– И вам не стыдно? – Лиза уже поняла, что сердиться на него бессмысленно. – Это же цветы из моего сада!

Гость покраснел и стал вертеть злополучный пучок, не зная, куда его деть.

– Дайте, – смилостивилась графиня. – Я приколю на платье.

Пушкин просиял. Утренний туалет хозяйки украсился подснежниками на корсаже.

– Отчего вы давно у нас не были? – спросила Лиза светским тоном. Но тут же перебила себя: – Александр Сергеевич, уступите Саше свою трость. Неужели вы не видите, как она на нее смотрит?

Поэт всучил Александрине собачку, и та оседлала палку, забыв про лошадь.

– Я самоедка и езжу на лайках! Но-о!!!

Теперь собеседники могли говорить спокойно. Ребенок на минуту отвлекся.

– Так где вы бываете? – повторила графиня, склоняя голову к плечу и внимательно глядя на Пушкина. – Неужели в салоне госпожи Ризнич?

Гость нахмурился, потом улыбнулся, словно придумав удачный ответ.

– Когда человек страдает сердечным недугом, он избегает места, где заразился.

Лиза рассмеялась.

– Вы влюблены в Ольгу? Нет, постойте. Я угадаю. В Варю Волконскую? Нет? – На губах графини дрожала лукавая улыбка. – В кого же у нас можно влюбиться?

Поэт многозначительно молчал.

– Почитайте что-нибудь.

Обычно он этого не делал. Разве даме. И разве наедине.

– Древние называли Тавриду вратами в Аид. Я сделал набросок о Прозерпине, полюбившей простого юношу.

Графиня приготовилась внимать. Она была благодарным слушателем и если что-то умела, так это проявить участие и высказать одобрение. Лишь бы не обидеть доверившегося человека.

– Стихи еще не отделаны. – Пушкин не был доволен собой. Почему он смущался в присутствии этой женщины? Что в ней? Она мила, не более.

– Вы, должно быть, много трудитесь. – Графиня кивнула каким-то своим мыслям. – Я не верю, чтобы такая легкость давалась сама собой.

Поэт чуть не подавился воздухом. Она блаженная? Или святая? Никто никогда не задавал ему подобных вопросов.

– Мадам, я работаю, как лошадь, – признался он.

Оба засмеялись.

– Я почему спрашиваю, – извиняющимся тоном пояснила Лиза. – Потому что, упражняясь на фортепьяно, трачу уйму времени. А все потом говорят: смотрите, как просто!

Они пошли рядом, разговаривая и шутя.

– Вы чудесно играете. Здесь больше нет такой музыки. Даже в театре!

Лиза зарделась.

– Можете посещать наш дом, когда я занимаюсь. Раньше муж… – Она запнулась, подумав, что не стоит касаться семейных дел.

Из кустов вылетела Александрина и на всем скаку срубила прутиком желтую головку одуванчика.

– Я Жанна д’Арк! – Целый ворох мелко накрошенных одуванчиковых листьев посыпался матери на платье.

Графиня с хохотом отскочила. В это время на втором этаже распахнулось окно.

– Лиза! Я сбился! – Михаил Семенович с таким укором глянул на жену, что бедняжка поперхнулась собственным весельем.

Воронцов скользнул по гостю недовольным взглядом, молча поклонился и с силой захлопнул ставню.

Гельсингфорс.

Путешествие в Вильно оказалось очень интересным. Во-первых, Аграфена по очереди соблазнила обоих спутников, да так, что ни один не знал про другого. Во-вторых, шпионская миссия сама по себе увлекательна. Издалека Груша видела польские войска, но все необходимое – численность там, и размещение – разузнал Львов. Так что ей не пришлось особо утруждаться. Зато она ходила с Боратынским по магазинам, нагружая бедного юношу пирамидами коробок и заражая его сладким ядом своих любовных откровений. Очаровательный штрафник читал ей стихи:

Она воображалась ему розой, сломанной бурей. Все еще свежей и облитой влагой недавнего дождя, но с поникшими лепестками.

– Какие у вас интересные сравнения, – дразнила его Груша. – Решено, отныне я буду зваться русалкой. Вы умеете плавать? Хотите со мной на взморье?

Юноша краснел до корней волос. Немудрено, что, когда на вторую ночь в Вильно дама проскользнула к нему, он не оказал сопротивления. А утром выдавил из себя со слезами на бумагу:

Его искреннему раскаянию Груша не поверила. Поэты, они ведь не совсем мужчины. Так, предмет для удовлетворения дамского честолюбия. Важного занятия нет. Чинов тоже. Связь с ними не может считаться чем-то серьезным.

Львов – другое дело. Парень расторопный, внимательный. Все записывал, вычерчивал и составлял планы. По его выкладкам выходило, к Вильно постоянно прибывают польские войска. Вроде на учения. Никого в городе это не беспокоило. В столице, как видно, тоже. Но береженого Бог бережет. И адъютант не видел в своей миссии ничего необычного. Иной расклад – отношения с женой начальника. Здесь ему было страшновато. Но и отступать он не привык.

Груша забавлялась от души. На обратном пути, проезжая через станцию Фридрихсгам, она оставила в журнале регистрации запись по-французски: «Принц Душка-Дурашка с половиной своего двора и гарема». Кто посмеет пенять генерал-губернаторше?

Между тем Арсений Андреевич и сам получил кое-какие сведения. За два дня до возвращения «разведывательной миссии» его навестил генерал-адъютант цесаревича Константина граф Ожаровский. Они были знакомы по прежней службе, и подобный визит не заключал в себе ничего необычного. Если бы не дела в Вильно…

Ожаровский слыл красивым малым. Когда-то именно с ним императору изменила многолетняя любовница Мария Нарышкина. Теперь, глядя на гостя, генерал невольно сравнивал его с государем.

– Садитесь, ваше сиятельство. Что привело вас в Гельсингфорс?

– Сознайтесь, что вы озадачены моим визитом? – усмехнулся граф. У него была такая ясная и такая дерзкая улыбка, что становилось ясно, на какие кренделя небесные Нарышкина променяла тихие жалобы августейшего друга.

– Да-с, – озадаченно кивнул Арсений. – Странно ехать из Варшавы в Петербург через Финляндию.

Ожаровский энергично кивнул.

– Но я имею к вам конфиденциальный разговор. Считайте, что я веду его от своего имени и от имени генерала Куруты. Хотя, конечно, его высочество великий князь Константин Павлович осведомлен о моей миссии.

Закревский молчал.