Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 38

– Взгляните, кем она себя окружила! Чего стоит Ольга Нарышкина? – продолжала Ланжерон. – Не удивлюсь, если вскоре мы услышим о ее собственных похождениях.

– Этот Пушкин, он волочится за Собаньской или за Ризнич? – осведомилась Гурьева, приняв из рук лакея чашку крепкого кофе.

Вигель ерзнул на стуле.

– Мне кажется, наш поэт, как Отелло в Дездемону, влюблен в ее сиятельство. И ревнует с неистовством мавра.

– Ревнует? Помилуй Бог! – со смехом воскликнула Эделинг. – А кто злодей Яго?

Филипп Филиппович погрозил дамам пальцем.

– Приглядитесь к кузену. И вам многое откроется.

Гельсингфорс.

– У меня нет никакого желания вас обманывать! – Молодой человек сидел за столом в гостиной Закревских и таращил на генерал-губернатора глаза. Он робел и даже чуть заикался. Но гнул свое. – Когда я проезжал через Вильно, то видел вблизи города полки Литовского корпуса.

– А зачем вы вообще дали крюк, вместо того чтобы ехать прямо к месту службы? – Арсений Андреевич кипятился уже не первую минуту.

Гость засопел и уперся глазами в пол.

– Любопытно стало. Никогда не бывал.

Вот! Новое поколение! Ни малейшей ответственности! И ведь служит не просто так, а штрафником. Рядовым, после того как чуть не потерял дворянство! Все равно без царя в голове! Стишки строчит!

Впрочем, раздражение генерала было связано не столько с молодым поэтом, сколько с принесенной им вестью. Какого черта Литовский корпус делает в Литве? Так близко от границы с собственно-русскими губерниями? Учения? Это он понимает. Но польским войскам положено топтаться гораздо западнее. Может, между августейшими братьями есть договоренность о совместных маневрах? Но тогда почему ему, командующему корпусом в Финляндии, ничего не известно о намеченных передислокациях?

Мальчик сопел и хмурился. Аграфена с укором взирала на мужа.

– Я правду говорю, – чуть не заплакал Боратынский. – Зачем мне лгать?

– А зачем вам было воровать двести рублей? – окоротил его начальник. Хотя про себя подумал: «В том-то и беда, парень, что я тебе верю».

Поэт вспыхнул.

– Я для того и пошел в солдаты, чтобы выслужить прощение.

Он встал, но Арсений махнул рукой, приказывая гостю оставаться на месте. Глупая история! Все зло от закрытых учебных заведений. Там черти чем дети балуются. Придумали какое-то общество «мстителей» – небось, за спущенные для порки штаны – и обчистили квартиру педагога. Чуть не лишились чести. К счастью, Боратынскому попался умный дядя, сказал стервецу: «Благодари Бога, что родился дворянином. Служба все смоет». А тот послушался. Закревский прикомандировал мальчишку к штабу.

– Вы не должны на меня сердиться, Евгений Абрамович, – сказал генерал. – Сведения, привезенные вами, более чем важны. И я настоятельно прошу: никому о них не говорить. Проезжая через Петербург, вы слышали, что государь болен?

– Да-с, – сердито отвечал юноша. – Весь город об этом судачит. У его величества рожа на ноге, он был при смерти.

– Допивайте чай и ступайте по своим делам, – распорядился генерал-губернатор. – Возможно, вам придется снова совершить путешествие в Вильно.

Аграфена ободряюще улыбнулась гостю. Мальчик был свежий и румяный, как яблочко. Так и хотелось его схрупать!

– Думаешь, врет? – спросила она, когда Боратынской ушел.

– Все литераторы врут. Это их профессия. – Арсений начал расхаживать от окна к столу. – Не знал бы я его дядю, топал бы он сейчас по плацу, а не в штабе груши околачивал. Однако, – генерал резко завернул у этажерки с книгами, – проверить стоит. Но так, чтобы никто не заметил нашего интереса. Ты, кажется, хотела прокатиться в Вильно…

– Да, – начала с воодушевлением Аграфена, – там галантерейные лавки, не чета Гельсингфорсу! Что такое шведские тряпки против французского белья? – Она осеклась и уставилась на мужа глазами-блюдцами. – Ты хочешь отправить меня на разведку? Сенечка! Я тебя умоляю! Пошли меня с тайной миссией! Не пожалеешь!

Буря ее восторга насмешила генерала.

– Никаких разведок. – Он сел обратно за стол и знаком приказал супруге налить еще чаю. – Просто прогулка. С тобой поедет мой адъютант Львов, смышленый малый. И этот шалопай. Куда ж его девать?

Одесса.

Угол Ришельевской и Дерибасовской напротив театра был местом сбора извозчиков. Ветер с моря трепал их широченные армяки, стянутые в поясе сафьяновыми ремнями, и норовил сдуть высокие шляпы, удерживавшиеся на головах одной тяжестью медных пряжек. Кучер Береза, мужик осадистый и крепкий, проезжался шагом вдоль фасада гостиницы Рено, смекая раньше других подцепить седока, буде тот выйдет из дверей. С час ему не везло, дело близилось к полудню, и стоило на минутку заглянуть к Папе-Косте, где извозчикам перепадало по кружке пенного: не зря они на все лады хвалили пассажирам греческий трактир.

Береза уже было поднял кнут, когда рама на втором этаже хлопнула и на балкон выскочил босой всклокоченный постоялец в одной рубахе.

– Эй, ты! – закричал он самым веселым голосом. – Тебе я должен пятнадцать рублей за поездки?

– Ну, мне, – насупился Береза, половчее перехватывая хлыст.

– Айда сюда! – Черномазый барин приветливо помахал рукой и улыбнулся, обнажив ряд белых, крупных, как у лошади, зубов.

– Не пойду! – Извозчик поднял вожжи, чтобы хлестнуть по спине кобылы. – В прошлый раз вы меня чертом ругнули и с бритвой бросились. Кто вас, нехристя, знает.

Барин рассмеялся.

– Не серчай. У меня тогда ни гроша не было. Я злился. А теперь мне денег прислали, и я добрый. Иди.

Мужик покряхтел, но поплелся. А вдруг правда? Постоялец встретил его в дверях пустой и, сразу видно, бедной комнаты.

– Вот тебе, друг, по шести рублей за каждую поездку. Да вперед наука: не суйся под горячую руку. Я буйный.

– Барин, голубчик, – возликовал Береза, – а сегодня никуда везти не надо?

Пушкин поскреб в затылке.

– Покатаемся?

Сначала Береза провез черномазого нехристя по Ришельевской, кругом по Соборной площади, по Екатерининской улице, потом ему одному ведомыми закоулками вырулил к спуску в Карантинную гавань, а там уже мимо подернутых первой зеленью склонов. Слева от них тихо вздыхало море. Прибойная волна перекатывала обломки досок, строительный мусор и целые бревна, разбухшие и почерневшие в воде. Извозчик знал, куда править, и, не задавая лишних вопросов, погонял лошадей к косе с видом на дачу Рено. Там седок должен был по своему обыкновению выйти и на час опустить коляску. Но сегодня, сделав отменный крюк, Пушкин велел возвращаться к недостроенному губернаторскому дворцу. За пару домов от него он слез и дальше побрел пешком.

Лиза шла по дорожке, затененной кустами жасмина. Их только что высадили в грунт, и они тянули к голубовато-серому небу еще голые ветки. Садик был мал. Но до жары и его хватало. Александрина бежала впереди, сжимая в руках лошадку-скакалку и сабельку. Вся в отца!

Графиня нахмурилась. Неужели нельзя хотя бы сегодняшнее утро провести с ними? Нет, муж уселся сводить дебет с кредитом. Невыносимо! Женщина не понимала, как такой щедрый, далекий от педантства человек может часами выписывать колонки цифр и скрупулезно вычислять, где продешевил, а где выиграл. Английское воспитание!

Теперь его сиятельство считал за всю губернию и был совершенно счастлив.

Молодая дама присела на лавку с чугунными ножками. Александрина вскачь понеслась к цветнику, угрожая деревянной саблей еще не раскрытым головкам тюльпанов. Ее розовые атласные туфельки впечатались в жирный чернозем.

– Ой!

Прямо из-за стеклянной стены теплицы на девочку вышагнул смуглый маленький человек в цилиндре и длиннющем фраке. Он вертел в руках трость с железной ручкой в виде собачьей головы и зверски таращился на свои испачканные в земле штиблеты. Видно, так и шел сюда по клумбам!

– Батюшки светы! – воскликнула Саша, голосом и ухватками подражая бабушке. – Что это вы удумали, сударь? Топтать первоцвет!