Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 35

– Хорошо-о, – протянул Михаил. – Зовем обоих. Будь, что будет.

В кабинет постучали. Секретарь принес краткий перечень происшествий вчерашнего дня. Лиза сидела на подлокотнике мужниного кресла и прянула в сторону, словно ее, как девочку, поймали за поцелуями в гостиной.

– Мадам, вы хозяйка дома. Сядьте на диван.

– Мне около тебя весело. – Она протянула руку и похитила со стола листок, который граф так поспешно отбросил при словах о Пушкине.

Оказалось, что их несносный гость отправился на прогулку за город и забрел в расположение батарейной роты. На поле были расставлены пушки, которые поэт от нечего делать стал рассматривать, трогать и даже влезать верхом. Молоденький поручик Григоров почел сии упражнения неприличными и осведомился об имени шалуна. «Пушкин». – «Как Пушкин? Поэт?» – «Точно так». – «Пали, ребята!» – И скомандовал торжественный залп.

– Они бы еще салют царей устроили! – с раздражением прокомментировал граф.

Лиза пожала плечами.

– Тебе ядра жалко?

Вместо ответа Воронцов открыл шкатулку и протянул ей последнее письмо Киселева из столицы. «Должен предупредить, любезный Михаил Семенович, что до государя из Одессы доходят порочащие вас слухи. Будто вы окружили себя неблагонадежными людьми и дерзаете принимать советы от поднадзорных, вроде Пушкина».

Михаил поморщился.

– Теперь ты видишь, что ссыльного мне подкинули, чтобы иметь повод для недовольства.

Весна особенно ощущалась на побережье. С моря дул влажный теплый ветер. Под его дыханием снег быстро сходил со склонов, обнажая порыжевшую, но все еще густую траву, из-под которой сразу начинала переть зелень. Солнце порой припекало. Пушкин пристрастился ездить на взморье и смотреть на залив. Вокруг была совершенная пустыня. Только белый особняк дачи Рено виднелся в отдалении.

Поэт брал извозчика, обещал заплатить ему по пять рублей в оба конца. Ни копейки не давал, требуя в долг и угрожая железной палкой. И катил себе к заливу. Там гулял часа два, сидел на песке, бросал в воду камни. Коляска ждала. Потом возвращался той же дорогой, клянясь завтра же все вернуть. Странным образом ямщики его боялись, суеверно предполагая в ездоке не совсем человека. Один было сунулся в гостиницу за деньгами, но вылетел как ошпаренный, и потом рассказывал, что «черномазый черт» бросился на него с бритвой.

Раз, гуляя между обломками скал, Пушкин набрел на тонкий ручеек, уже не схваченный льдом. Тот тек к морю из ивняка, начинавшего кое-где покрываться зеленоватой дымкой. Поблизости поэту послышалось побрякиванье конской сбруи. А затем тихие голоса и долгий звук поцелуя. Путник нашел происходящее забавным, заглянул за валун, гладкой спиной врезавшийся в кусты, и увидел двух лошадей, мирно жевавших молодые ветки. Чуть дальше на толстом стволе ивы сидела женщина, сбросив с головы на песок широкополую мужскую шляпу. Над ней склонялся галантный кавалер. Он держал даму за руку и пил ее поцелуй, нарочито растягивая удовольствие.

Та была в амазонке, на ее запястье висел хлыстик, длинный подол платья завернулся, открывая большие неизящные ступни – единственный изъян прекрасной Амалии. Поэт едва не вскрикнул. Кто же был его соперник? Молодой граф Яблонский, с которым Ризнич кокетничала в театре и дома. Значит, все состоялось? Пушкин отпрянул за камень и привалился к его разогретому солнцем боку. Кровь ударила Сверчку в голову. Он тяжело задышал.

Железная палка была с ним. Он вообразил, как сейчас вырвется из укрытия и нанесет поляку удар в темя. А потом раскроит череп ветреной итальянке. Мгновенный ужас в ее глазах представился ему так ясно, что поэт испугался сам себя. Пушкин попятился от камня, пока не успел натворить бед, и опрометью бросился по песку прочь. Выскочив на дорогу, он не заметил коляски и, как безумный, побежал пешком в город.

– Барин! Барин! – отлучавшийся по естественной надобности кучер догнал седока только на второй версте.

Изнемогая, весь в поту и пыли, Пушкин позволил посадить себя в экипаж.

– Чёй-то вы вздумали сбесяся бегать? – простодушно недоумевал извозчик. – Никак с бабой нелады?

Любовь Одессы к балам обнаруживалась на Масляной неделе с особым размахом. Не было богатого дома, где бы не плясали. Главным событием нового сезона стал маскарад во дворце генерал-губернатора. Больше пятисот гостей. Горы угощений, реки прохладительных напитков, винные озера и лужи коньяка. Тщательно отобранные театральные оркестры. Море первых цветов. Фрукты, доставленные с турецкого берега и из собственных графских оранжерей под Владимиром.

Пушкин получил приглашение вместе со всеми чиновниками канцелярии. Пропустить такое событие он не мог. Но и влачиться в дом наместника, где сквозь него будут смотреть важные господа, тоже не хотелось. К тому же взять напрокат маскарадное домино и маску стоило 60 рублей. Цена кусалась, а костюм был скромнейший. Нечто из театрального реквизита. Негодуя на вес мир, Александр Сергеевич отправился на праздник пешком. За коляску пришлось бы платить еще десять рублей. Это не прибавило поэту хорошего настроения.

После происшествия с Ризнич кровь еще кипела. Ревность к Яблонскому сводила с ума, в то время как муж Амалии не вызывал никаких чувств. Что за новость, ревновать молоденькую женщину к супругу? Разве они не за тем идут замуж, чтобы стать свободными?

Довольство на чужих лицах сегодня раздражало Сверчка. В особенности же улыбка генерал-губернатора, который вместе с женой встречал гостей в зале и каждому говорил нечто приятное. Вереница приглашенных двигалась мимо них, мужчины раскланивались, дамы приседали. Такого шелеста атласных юбок, трепета страусовых перьев и блеска драгоценностей Александр Сергеевич не видел с Петербурга. Всякий норовил выставить себя напоказ и одеться почуднее. Барон Брунов вырядился червонным валетом и сплошь обшил свой фрак картами. Он склонился перед Воронцовыми и протянул им французский мадригал:

– Королю сердец от валета червей!

Его шутка вызвала смех и одобрительные хлопки, а немедленно прочтенный стишок – плоский и пошлый – возгласы: «Charmant! Charmant!»

Хозяева были счастливы! Приход Пушкина они отметили любезными кивками и парой ничего не значащих слов. При этом тень пробежала по лицу графа и тут же исчезла. Казалось, он на что-то сердится, но не подает виду. Отойдя от них в сторону, поэт примостился у колонны и стал наблюдать за происходящим. Бал удался на славу. Несколько раз мимо него промелькнула в мазурке мадам Ризнич. Отчего-то сегодня Сверчка разозлил ее римский профиль. Следом семенила пухленькая жена богача Рено – сдобная, как деревенские бабы.

К Пушкину приблизились супруги Ланжерон.

– Отчего вы не танцуете, мсье? – приветливо спросил француз. – Или поэты больше не вальсируют?

– С вашего позволения, на следующий тур я приглашу вашу прелестную супругу, – поклонился Александр Сергеевич. – А то все дамы в зале выглядят, как на сельской ярмарке. Не исключая графиню. Чем больше у людей денег, тем меньше вкуса.

Хмурое лицо госпожи Ланжерон зажглось румянцем. Когда после танца они вернулись на место, разговор продолжался в присутствии Гурьева, его супруги и подошедших Витта с Собаньской.

– Вы не знаете, отчего граф так мрачен? – спросил Александр Сергеевич. – Мне кажется, он сердит на меня.

– И немудрено! – рассмеялся бывший генерал-губернатор. – Вы явились без мадригала. Не то, что Брунов.

Пушкин вспыхнул.

– Но я приглашен сюда как светский человек! Мое происхождение не таково, чтобы отираться в передней у вельможи с одами!

– Расскажите это нашему Милорду! – продолжал потешаться Ланжерон. – Начальник, требующий од даже от своих чиновников, тем более ожидает рифмованных комплиментов от сочинителя!

– Я не сочинитель! – взвился Пушкин. – Я русский дворянин. Под грамотой о призвании Романовых на царство шесть подписей моих предков.

– Боюсь, что в это время предки его сиятельства выносили навоз из конюшен ваших пращуров, – любезно улыбнулся Гурьев. – Наша новейшая аристократия имеет коротенькие родословные.