Господин барон - Дулепа Михаил "Книжный Червь" - Страница 56

Впрочем, это даже лучше.

– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Граждане Республики! В этом зале выставляется вещь, некогда украденная у народа эсков! Веками коронованные угнетатели хранили реликвию, не давая простым людям прикоснуться к частице собственной истории! – Служители стали просачиваться мимо посетителей ко мне. Старичок в спецовке, проходя за моей спиной, сунул мне в руку металлический кубок и куда-то испарился. – Друзья! Поднимаю этот бокал за всех малых, несправедливо угнетаемых сильными! Эта Чаша не пуста! Она преисполнена гневом на тех, кто жадно хранит в своих подвалах чужое добро! Реликвии народа должны принадлежать народу! Пусть будет набита до отказа алчная пасть, щедрость наша не знает границ! Да здравствует Эскенланд!

– Да здравствует Эскенланд! – И в воздух поднялись двадцать точных копий Чаши, розданных еще на площади. Два десятка человек сделали вид, что пьют из пустых кубков, а в следующий момент где-то в коридоре запищала сигнализация, показывая, что одну из витрин пытаются вскрыть. Это было последним толчком – на меня кинулись! Я спокойно отступал, прячась за своими подельниками от пытающихся вцепиться в меня охранников, а над головами последних под визг сигнализации бабахали, осыпая праздничным конфетти, хлопушки, розданные из расчета пять штук на участника, и летали полоски серпантина.

Наконец, минуты две спустя, под аплодисменты собравшихся, меня «арестовали». Повязали добра молодца – но вежливо. На пол не валили, ногами не пинали, только нервно сбрасывали все новые и новые нити серпантина, которые щедро раздавала моя спутница-революционерка. В процесс втягивались все новые и новые посетители музея, пока меня тащили по коридорам, я услышал на разных языках штук пять разных версий происходящего. Основная, как я и предполагал, заключалась в том, что какая-то группа устроила флешмоб протеста. Ну, если Элепар со товарищи не подведет, то…

– Вы ничего не хотите сказать?

– Простите? – Я дернулся, просыпаясь, и посмотрел на сидящего передо мной чиновника. – У вас тут так уютно, задремал. Вы не повторите?

– Повторю. – Он снова собрал листы, снова подбил их, выравнивая, но, слава богу, не стал читать заново. – Вы ничего не хотите сказать по произошедшему в музее?

– А там что-то было? Меня, наверное, увели раньше, чем это самое – произошло. Что случилось-то?

Полицейский присмотрелся к моей физиономии, сделал какие-то заключения для себя и соизволил наконец предъявить претензии:

– Насколько нам известно, вы готовили похищение кубка из экспозиции сокровищ испанской короны.

– Похищение? О нет, я готовил массовое выражение протеста против кражи, да, но само преступление было совершено еще при Карле Девятом, когда реликвию эсков выкрали оккупанты.

– И вы не покушались на хищение?

– Увольте, неужто я выгляжу идиотом? Среди бела дня, на глазах у десятков людей?

– В ваших вещах обнаружены планы музея!

– Это преступление?

– Это отягчающее обстоятельство!

– Отягчающее обстоятельство чего? Ну хорошо, признаюсь… – Он напрягся. – Я в самом деле планировал вызвать некоторый общественный резонанс, привлекая художественной инсталляцией внимание к факту незаконного владения частными титулованными лицами общественной реликвией. В конце концов, уж не гражданам прекрасной Франции объяснять, к чему может привести произвол коронованных особ!

Чиновник поморщился, стоящий у двери полицейский еле слышно хмыкнул.

Взяв из лежащих перед ним бумаг мои документы, «серый» вздохнул, показывая свое неколебимое терпение:

– Хорошо, начнем с начала. Александр Никола… евитч Могиля.

– Могила.

– Пусть так. Что вы делаете в Париже?

– Прибыл по личным делам. Бизнес, немного туризма. Искусство.

– Мгм… хорошо. Вы, я вижу, прибыли в Федерацию месяц назад? С какой целью?

– Работа.

– Ага! У вас нет разрешения на работу в Евросоюзе!

– Формально – нет, конечно. Только это не работа, скорее нечто среднее между долгом и обязанностью.

– Обязанность грабить музеи?

– А что, кто-то кого-то ограбил?

– Это мы и выясним!

– Понял, понял. Значит, пока ничего не известно?

– Нам известно все, что следует знать! По какой причине вы оказались на экспозиции?

– Любопытство и чувство долга.

– Мы здесь не шутим! – Чиновник даже стукнул по столу. – Вы арестованы на месте преступления!

– Так я уже арестован?

Он пощелкал мышкой, что-то ища в компьютере, а потом «добил»:

– Ну, для вас это не новость? Вы уже были под следствием и провели немало времени в тюрьме!

– Это была политика.

– Все так говорят!

– А вы проверьте. Я был арестован по делу, связанному с господином Михайловым, а он у вас признан узником совести.

Точно. Его до сих пор держат, ждут, пока эта самая совесть проклюнется и он хоть половину награбленного вернет.

– Ну-ну. У нас тут не любят рецидивистов! Советую сразу помочь следствию, это вам зачтется!

На вопрос, арестован ли я, он так и не ответил. Пока все идет, как планировалось… но это не надолго.

Чиновник, ища к чему придраться, поковырялся в пакете с отобранным у меня имуществом и радостно вытащил складник.

– Это нож!

– О, вы совершенно правы. Это нож.

– Вы всегда носите с собой оружие?

– Нет, я ношу нож, как любой нормальный мужчина.

– Так-так… он оскорбил меня, назвав ненормальным! – Последнее было сказано стоящему у двери полицейскому.

– Просто констатировал факт.

– Почему вы носите нож?

– Мне положено это делать. Видите ли, сообразно традициям моего народа… – Следующие пять минут я вываливал на француза все, что помнил из одной любопытной книжицы, стараясь поменьше гнать отсебятины. – Таким образом, поединок чести на кинжалах требует кинжала. Вот я и ношу с собой нож.

Чиновник даже потряс головой. А что он думал, не ему одному дано людей грузить! Хотя слабоват, слабоват. Или время тянет. Как я.

За дверью тем временем нарастал шум. Мельком глянув на часы, я удивился, нанятые мной журналисты должны поднять его только через сорок минут, а тут явно кто-то чего-то требовал, а иногда в речи мелькало «могила». Наконец, дверь открылась, и к нам зашли сразу несколько человек. Одного я точно знал и меньше всего ожидал здесь встретить.

Роже де Нюи, во всем блеске своего золота, с приветливой улыбкой слегка поклонился.

– Рад снова вас видеть, господин фон Гравштайн!

– Гравштайн? Это ошибка, он не…

– Это в самом деле ошибка, инспектор. И совершили ее вы! Господин комиссар, я хотел бы знать, в чем обвиняют моего друга и гостя, Александра Могила фон Гравштайна?

– Господин граф, что вы, пока никто никого не обвиняет…

– Молчите, инспектор, с вами будут говорить мои юристы!

Оторопев, я смотрел, как модельер, к которому служащие великой Республики почему-то обращались исключительно с титулованием, строит сразу двух полицейских, а те вяло и как-то без энтузиазма отбрехиваются. Комиссар, плотный усатый дядька, кидал злобные взгляды на допрашивавшего меня, как оказалось инспектора, и уверял, что вот-вот все разъяснится и дело будет решено ко всеобщему удовольствию. При этом он что-то не рвался меня освобождать, юля изо всех сил – видимо, все еще лелея надежду как-то меня упечь за ограбление.

– Вы задерживаете невиновного человека!

– Мы всего лишь попросили мсье Могиля… в смысле, господина барона, разъяснить некоторые аспекты, так сказать пообщаться…

– Ну что же, мы пообщались от души, я могу теперь идти?

– Э-э… я еще должен выяснить…

– Могу я тогда позвонить своему управляющему?

– Не уверен, что…

– Можете, господин барон. – Граф сердито взглянул на комиссара и, взяв со стола, протянул мне телефон. Спустя минуту мне ответил знакомый голос:

– Александэр?

Я переключил на громкую связь и доложился:

– Фон Шнитце, я в Париже, меня схватили по сфабрикованному обвинению.

Спустя секунду молчания, озадаченного вокруг меня и воинственного в трубке, старик утверждающе спросил: