Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас - Лебрюн Мишель - Страница 47

Кабинет трудно было назвать кабинетом; скорее, закуток, выгороженный из главного зала. Походил он на строгую монашескую келью. К своему удивлению, на столе я заметил экземпляр своего романа. Уже давно я не считал себя писателем. Вид книги вызвал у меня сложные чувства, но все же с известным удовольствием я подумал: «Он что, хочет попросить меня ее надписать?»

Трэнт появился очень скоро, приветствуя меня с тем же неизменным дружелюбием. Вел себя так, словно мы с ним бог весть сколько лет ходили в приятелях. Это дружелюбие пугало меня больше всего.

Усевшись за стол, он некоторое время молча смотрел на меня. Потом небрежно взял в руки мой роман, повернул его задней стороной обложки вверх и подал мне через стол. Когда я брал его, сказал:

— Я часто слышал, что авторы никогда не читают, что о них пишут на обложках, мистер Хардинг. Видимо, это правда.

Если бы меня кто-то еще минуту назад спросил, что написано на обложке «Зноя юга», я не смог бы процитировать ни одного слова. Но в тот миг, когда я брал книгу из его рук, я вдруг вспомнил и с чувством ужаса, слишком сильным, чтобы хоть что-то придумать, подумал: «Это конец».

Уставился на обложку. Почему именно это мне сломало хребет? Почему из всего, что могло меня выдать, этим должен был оказаться именно мой роман?

На задней стороне обложки, разумеется, была фотография, на которой Анжелика и я, молодые и полные сознания своей важности, стоим под ильмом в университетском кампусе в Клакстоне. Я вдруг вспомнил, как это было, словно все происходило пять минут назад. Это я настоял на том, что на снимке должна быть и Анжелика. Так я ею был горд. Теперь этот снимок передо мной. На пальце Анжелики даже отчетливо виден перстень с дельфином. А ниже рекламный текст, который когда-то я читал с наивным удовлетворением, а потом забыл на многие годы:

«Уильям Хардинг, способный молодой автор „Зноя юга“ — бывший солдат морской пехоты, ему только двадцать четыре года. „Зной юга“ он писал, поступив как армейский стипендиат в университет в Клакстоне, штат Айова.

Недавно он женился на Анжелике Робертс, дочери клакстонского профессора английского языка, они собираются провести вместе год в Италии и во Франции…»

Голос лейтенанта Трэнта ко мне долетал как в тумане. И сквозь мутные видения своего погибшего будущего я замечал, что его голос звучал все мягче, так дружелюбно, как никогда раньше.

— Эта книга мне здорово помогла, мистер Хардинг. Совершенно случайно я взял ее как-то вечером после визита к вам. И мне на глаза попалось это фото — и это имя. Не могу сказать, что я это нашел. Мне просто повезло, и все.

Я заставил себя поднять голову и взглянуть на него.

— Значит, вы ее выследили?

— Не было ничего проще позвонить в полицию Клакстона, — к моему безмерному удивлению, он улыбнулся. — Честно говоря, мистер Хардинг, я немало поломал с вами голову. Приходилось слышать о всяких случаях амнезии. Но с таким специфическим — надо же, забыть имя собственной жены — еще не встречался. Подозревал вас во всем, в чем можно. И несколько увлекся. Такого полицейскому допускать не следует, не так ли? Всегда твержу это, но не помогает. Приношу свои извинения.

Наклонившись вперед через стол, взял у меня из рук книгу и положил ее на ровную стопку бумаг.

— Вы, разумеется, знали, что вашу первую жену звали Анжелика Робертс. Но точно так же, разумеется, вам и в голову не пришло совместить ее с этой историей. Вы три года ее не видели, верно? Думали, что она Бог весть где, в Европе, бесконечно далеко и не может иметь вообще ничего общего с Джимми Лэмбом.

Я ошеломленно уставился на него, не зная, что ответить. Верно ли я слышу? Как он может так говорить?

Неужели он настолько глуп, как мне показалось вначале? Или это только новый жестокий коварный трюк, на который я могу попасться?

Отчаянно ища выход, я как можно нейтральнее повторил:

— Так вы ее выследили?

— Ну, конечно, не было ничего проще. Она была в Клакстоне, у отца. Полиция ее навестила, а после разговора позвонили мне. И тогда ваша загадка разрешилась, мистер Хардинг. Ее заявление в том, что касается вас, все поставило на свои места. Знала, что вы в Нью-Йорке, и не возражала, чтобы Лэмб отнес вам свой роман, но взяла с него слово, что упоминать о ней не будет. И позднее, когда он проник в круг семьи Кэллингемов, требовала от него соблюдать обещание. Утверждает, что вас никогда не видела и других контактов не поддерживала. И вообще решительно от вас отмежевалась. Предпочла бы вычеркнуть вас из своего прошлого.

Анжелика! Я почувствовал ее вдруг так близко, словно оказалась рядом со мной в тесном кабинете Трэнта. Я знал, разумеется, я знал, что она сделала, но безумие этого поступка, донкихотство и безмерное великодушие превышали границы моего понимания. Когда в Клакстоне ее задержала полиция, понимала, что в руках ее вся моя жизнь. И дала показания в мою пользу. Вопреки всем доводам здравого рассудка, вопреки отвращению, возникшему при нашей последней встрече, решила сохранить для меня Бетси, сохранить Старика Кэллингема… «Анжелика!» — потрясенно восклицал я в душе. И чувство ужасной утраты все усиливалось во мне.

Снова я взглянул в умные глаза Трэнта, и ощущение невероятной удачи на этот раз смешивалось с другим, гораздо более серьезным — чувством страха за Анжелику.

— Так это была она — ваша Анжелика Робертс.

— Да, она. Призналась во всем. Призналась, что купила этот пистолет; призналась, что поругалась с Лэмбом; призналась, что он ее выгнал; призналась, что уехала из города после убийства. Признала все.

Смертельный страх за Анжелику отступил перед победным облегчением.

— Но не в убийстве.

— Нет. Вы слишком много хотите, мистер Хардинг.

Она утверждает, что, явившись к ней в ту ночь часов в одиннадцать, Лэмб приказал ей убираться: мол, возвратившемуся хозяину понадобилась квартира. Она собрала чемодан и, раз ей некуда было идти, пошла в кино, потом в какой-то отель. На следующий день вернулась за вещами и поездом уехала в Клакстон.

Держался он серьезно и невыносимо участливо.

— Мне очень жаль, мистер Хардинг. Для вас, конечно, это потрясение. Но нам пришлось ее задержать. Это не составило никаких проблем, претензий с ее стороны не было. Сейчас ее везут сюда поездом, прибудут где-нибудь к вечеру. Если хотите ее видеть, вам, разумеется, будет разрешено свидание.

— Значит, она арестована?

— Она задержана, для дальнейшего расследования.

Встав, подал мне руку. Как всегда, сделал это в самый неподходящий момент. Как-то сразу мне опротивел своим упорным отказом вести себя как полицейский. Опротивел своим непонятным сочувствием, своей извращенной привычкой никогда не подчеркивать преимущество, своей непонятной манерой становиться на сторону другого. По моей реакции он тысячу раз мог понять, как глубоко я во всем этом запутался. Любой другой полицейский на свете немедленно начал бы допрос. Но не Трэнт. Тот, разумеется, не мог вести себя так примитивно.

— Дам вам знать сразу, как ее привезут, мистер Хардинг. Я позвоню. Будете дома?

Мы с Бетси собирались на ужин к Старику. Придется что-то придумать.

— Да, — сказал я. — Буду дома.

Он опять улыбнулся.

— Не расстраивайтесь раньше времени, мистер Хардинг. Ведь бывает, что люди в одиночку ходят в кино. Возможно, она говорит правду. А если сумеет представить алиби, ее немедленно отпустят.

Если докажет алиби! Это что, намеренный вызов? Знает ли этот человек все, что было? Пока я его не понимал. Но постепенно начинал осознавать ужас своего положения, до меня начало доходить, что это хуже, чем просто крах. Ибо Анжелика спасала меня, принося себя в жертву. Единственное, что могло ее спасти, — это алиби; и оно же было единственным, что могло меня уничтожить.

Лейтенант Трэнт все еще стоял с протянутой рукой. Я взглянул на него и подумал: «Нужно все ему рассказать. Нельзя допустить, чтобы Анжелика так безумно рисковала. Если не скажу, буду ненавидеть себя до самой смерти».