Принцесса и Гоблин (др.перевод) - МакДональд Джордж - Страница 8

Возможно, мои читатели захотят знать, с чего это гоблины работали ночи напролёт? Они же не люди, чтобы добывать руду на продажу. Но всё станет понятным, когда я сообщу о том, что случайно стало известно Керди этой же ночью.

Потому как Керди решился, если только отец позволит ему, остаться в копи на ночь после ухода всех рудокопов. На это Керди имел две причины: во-первых, он хотел заработать немного побольше, чтобы купить тёплую красную юбку для своей матери, которая как-то пожаловалась, что в эту осень горный воздух что-то раньше обычного стал морозным; и во-вторых, Керди надеялся, что ему удастся выяснить, какую такую пакость замышляли гоблины в прошлую ночь под его окошком.

Когда он рассказал о своём желании отцу, тот не возражал, ибо не сомневался в храбрости и находчивости своего сына.

— Жаль, что и я не смогу остаться с тобой, — сказал Питер, — но я хочу этим вечером отдать визит священнику, и, кроме того, у меня весь день сильно болела голова.

— Мне очень жаль, отец, — сказал Керди.

— А, не переживай. Ты ведь не будешь забывать об осторожности, не правда ли?

— Да, отец, я буду настороже, обещаю тебе.

Керди был единственным, кто решил остаться в руднике. Около шести часов вечера остальные рудокопы стали собираться наверх, и каждый пожелал ему спокойной ночи, напомнив при этом, чтобы он посматривал по сторонам — ведь все они очень любили мальчика.

— И не забывай своих песенок, — сказал один.

— О нет, не забуду, — ответил Керди.

— Что за беда, если и забудет, — сказал другой. — Когда понадобится, так он тут же насочиняет новых.

— Да, но на это уйдёт время, — возразил третий, — и пока они будут вариться у него в котелке, гоблины как раз на него насядут.

— Уж я постараюсь, — ответил на это Керди. — Им меня не испугать.

— Нам это отлично известно. — С этими словами рудокопы его покинули.

Некоторое время Керди проворно работал, собирая лопатой в кучу всю руду, которую он сколол за день, чтобы утром вынести её наверх. Керди слышал беспрестанное постукивание гоблинов, но не обращал на него никакого внимания, так как оно доносилось из толщи каменных стен горы. К полуночи Керди сильно проголодался, поэтому опустил свою кирку, достал ломоть хлеба, который с самого утра положил для сохранности в одну старую выемку в скале, уселся на груду руды и съел свой ужин. Затем он откинулся на спину, чтобы минут пять отдохнуть, перед тем как начать снова, и прислонился затылком к стене. Но не пролежал Керди в этом положении и минуты, как услышал нечто такое, что заставило его навострить уши. Это прозвучало словно голос внутри скальной толщи. Спустя мгновение голос послышался вновь. Голос гоблина — в этом не было никакого сомнения! И теперь мальчик смог различить слова.

— Не лучше ли нам убраться отсюда сейчас же? — произнёс этот голос.

Ему отозвался ещё кто-то — голосом более грубым и низким:

— Спешка ни к чему. Этой ночью негодный маленький крот сюда не пробьётся, даже если будет работать ещё упорнее. Он и понятия не имеет, где тут самое тонкое место.

— Но ты всё ещё думаешь, что жила действительно доходит до самого нашего жилища? — сказал первый голос.

— Да, но только порядком дальше того места, до которого он сейчас добрался. Нанеси этот негодник удар немного в сторонке — как раз вот здесь, — сказал басистый гоблин, стукнув по тому самому камню, к которому Керди прислонил голову, — он бы пробился прямёхонько сюда, но сейчас-то он в парочке ярдов поодаль, и если всё так же будет следовать жиле, неделя пройдёт, прежде чем она выведет его к нам. Вон где кончается жила — долгонько ещё. Но нам и впрямь следует переселиться уже сегодня. Ты, Хельфер, бери тот большой сундук. Это ведь твоя работа, сам понимаешь.

— Да, папаша, — сказал уже третий голос. — Только вы помогите мне взвалить его на спину. Ужасно тяжёлый.

— Да уж, не торба, набитая дымом. Да только и ты, Хельфер, крепок, что гора.

— Так-то оно так, папаша. Я и сам знаю, что на многое гожусь. Но я не могу нести такую тяжесть, если ноги мои не согласны.

— Это твоё слабое место, не правда ли, сынок?

— Не твоё ли тоже, папаша?

— Что ж, честно признать, это слабое место всех гоблинов. Почему наши ноги так размягчились, я, доложу вам, не имею ни малейшего представления.

— Особенно принимая во внимание, что голова у тебя такая крепкая, отец.

— Да уж, сынок. Гордость гоблина — это его голова. Только подумайте — эти ребята с поверхности вынуждены надевать шлем и прочие побрякушки всякий раз, как идут сражаться. Ха-ха!

— Но вот почему мы не носим обуви как они, а, отец? Я бы не прочь обуться — особенно когда на шее у меня такой тяжеленный сундук.

— Понимаешь, мода у нас не та. Король же не носит обуви.

— Так королева носит.

— Носит, но только как знак отличия. Видишь ли, первая королева — я хотел сказать, первая жена короля, — вообще-то носила обувь, но это оттого, что она была из верхних; поэтому, когда она умерла, следующая королева решила: «А чем я хуже?» — и тоже стала носить обувь. Это всё от гордости. Остальным-то женщинам она ни за что не позволит обуться.

— Я бы и так не обулась, нет, ни за что! — произнёс самый первый голос, который, по всей вероятности, принадлежал матери семейства. — Удивляюсь, почему ни первая королева жить не могла без обуви, ни вторая?

— Говорят тебе, что первая королева была из верхних, — прозвучал ответ. — Насколько я знаю, это единственная глупость, в которой повинен его величество. Ну, стоило ли ему жениться на этой чужестранке — ведь её сородичи наши исконные враги.

— Он, я думаю, влюбился в неё.

— Фуй-фуй! Он совершенно счастлив нынче с женщиной из своего собственного народа.

— Она ведь очень быстро умерла? Может, они её задразнили до смерти?

— Как бы не так! Король боготворил следы её ног.

— Тогда отчего же она умерла? Воздух наш был не по ней?

— Она умерла после рождения молодого принца.

— Ну и глупо поступила! Мы так никогда не делаем! Это, наверно, оттого, что обувалась.

— Чего не знаю, того не знаю.

— А почему они там наверху всегда обуваются?

— А, вот это разумный вопрос, и я на него отвечу. Но чтобы ты поняла, я должен раскрыть один секрет. Я как-то подсмотрел, как выглядят ноги королевы.

— Босые?

— Да, босые.

— Ух, ты! Неужто? И как это случилось?

— Неважно, как случилось. Она-то не знала, что я видел её ноги. И что ты думаешь? На них были цыпочки!

— Цыпочки! А что это?

— Хороший вопрос! Я бы и сам не знал, если бы не увидел королевиных ног. Только представьте себе! Самые кончики её ступней были расщеплены на пять или шесть тонких отростков!

— Какой ужас! И как только король мог полюбить такую!

— Ты забываешь, что она носила обувь. Потому-то и обувалась. Из-за этого все мужчины и женщины там наверху тоже обуваются. Они не выносят вида своих голых ног.

— Ага, теперь понятно. И если тебе, Хельфер, снова захочется обуться, я тебе по ногам так и врежу — будь уверен.

— Ой, нет, не надо, мамочка!

— Ну, так забудь про обувь.

— Но с таким большущим ящиком на шее...

Последовал дикий крик, который, как догадался Керди, был ответом старшего сыночка на удар мамаши по его ногам.

— Ну и ну, я никогда ещё не узнавал так много зараз, — послышался четвёртый голос.

— Да уж, твои познания далеки от вселенских размеров, — ответил отец. — Тебе исполнилось лишь пятьдесят в прошлом месяце. Ты, значит, возьмёшь на себя кровать с матрацем. Вот закончим наш ужин, и сразу же снимемся с места. Ха-ха-ха!

— Чего это ты смеёшься, муженёк?

— Смеюсь, как подумаю, какая неприятность ожидает рудокопов в не столь отдалённом будущем.

— Не хочешь ли и нам рассказать?

— Так, ничего особенного.

— Да говори уж. Вечно у тебя что-то на уме.