Попугай Флобера - Барнс Джулиан Патрик - Страница 7

Я поступил с тобой так же, как со всеми, кого сильно любил: я позволил им заглянуть в мою суму, и от едкой пыли на ее дне они едва не задохнулись.

Моя жизнь прикована к другой (мадам Флобер), и так будет до тех пор, пока длится ее жизнь. Как стебелек морской водоросли, гонимый ветром, я зацепился за камень. Если оторвусь, кто знает, куда ветер занесет это бедное ненужное растение?

Ты хочешь подрезать крону дерева. Беспорядочно торчащие ветви, густо усыпанные листвой, тянутся во всех направлениях ближе к воздуху и солнцу. Но тебе хочется сделать из меня прелестную шпалеру вдоль стены, приносящую плоды, которые легко сорвать без лестницы даже ребенку.

Не думайте, что я принадлежу к той вульгарной категории мужчин, которые после полученного удовольствия тут же испытывают отвращение, для которых любовь — это всего лишь плотское наслаждение. Нет, если меня что-то впечатляет или трогает, это чувство не исчезает мгновенно, несмотря на сердце, обросшее мхом. Порой нужно время, чтобы все превратилось в руины, если таковое вообще когда-либо возможно.

Я — как сигара. Ее надо пососать, прежде чем она хорошо раскурится.

Среди мореплавателей, уходящих в море, есть те, что находят новые материки и присоединяют их к Земле или открывают новые небесные светила. Это мастера своего дела, великие навечно и знаменитые личности. Но есть и такие, кто сеет оружием террор и разрушение, кто богатеет и жиреет на этом. Или те, кого влечет в иноземные края за золотом или шелками. Есть и те, кто ловит лосося для стола гурманов или треску для бедняка. Я же, неприметный и терпеливый ловец жемчуга, тот, кто ныряет в пучину вод и возвращается с пустыми руками и посиневшим лицом. Неведомая роковая страсть заставляет меня погружаться в бездну мысли, в самые ее глубины, которые не перестают околдовывать сильных духом. Я готов потратить свою жизнь на созерцание океана искусств; пока другие путешествуют и воюют, я же время от времени буду развлекаться, всего лишь ныряя за зелеными и желтыми никому не нужными ракушками. Я оставляю их себе, чтобы украшать стены своей хижины.

Я всего лишь литературная ящерица, весь день греющаяся под лучами солнца Красоты. И не более того.

Где-то глубоко во мне таится извечная, личная, горькая и непрестанная скука; она не позволяет мне чем-либо наслаждаться и гасит мою душу. Она может напомнить о себе в любую минуту и всплыть так же нежданно и негаданно, как всплывает на поверхность реки разбухший труп утопленной собаки, несмотря на тяжелый камень на шее.

Люди похожи на пищу, которую они едят. Многие из буржуа кажутся мне куском отварного мяса: спарен на пару, никакой сочности и вкуса (насыщаешься мгновенно; за это его любят деревенские мужланы). Иные же как белое мясо, свежая рыба, изящные угри со дна илистых рек, устрицы и (или разные солености), телячьи головы и овсянка с сахаром. А я? Мягкий, с резким неприятным запахом сыр для макарон; к нему следует привыкнуть, чтобы оценить его вкус. В конце концов, после многократных позывов к рвоте вскоре привыкаешь и к запаху и к вкусу.

Есть люди, у которых мягкое сердце и твердый разум. У меня же наоборот: твердое сердце и мягкий разум. Я подобен кокосовому ореху, бережно хранящему под тремя слоями древесины свое молоко. Чтобы вскрыть скорлупу ореха, без топора не обойтись. И что же тебя ждет? Нечто вроде сметаны.

Вы ожидали найти во мне тот огонь, который должен опалить и осветить все вокруг, огонь радостный, который способен осушить мокрые стены, сделать воздух здоровым и возродить жизнь вокруг. Увы, я всего лишь слабый ночник, чей красный фитилек горит, потрескивая в озерце с водой, разведенной нефтью, с плавающим в ней мусором.

Для меня дружба подобна верблюду: заставь его идти, и ты его уже не остановишь.

Старея, сердце, подобно дереву, теряет листву. Оно не всякий ветер выдерживает. Каждый день один за другим опадают его листья, а буря способна обломать даже ветви, да и не одну. Но если в природе дерево по весне снова зеленеет, то, увы, человеческому сердцу это не суждено.

Что за ужасная штука эта жизнь, не так ли? Подобно супу, в котором плавают волосы. И тем не менее ты знаешь, что тебе придется съесть его.

Я смеюсь над всем, даже над тем, что мне особенно дорого. Нет ни одного события, вещи, чувства или личности, по адресу которых я бы ни прошелся по-шутовски, легко и беспечно, как утюг по ткани, придавая ей лоск.

Я люблю свою работу яростной и извращенной любовью, как аскет свою власяницу, раздирающую ему тело.

У нас, нормандцев, в крови есть толика сидра, а этот горький на вкус продукт брожения способен иногда вышибать пробки из бутылей.

Что касается моего немедленного переезда в Париж, то разговор об этом мы отложим или лучше решим здесь и сейчас же. Для меня это в данный момент невозможно… Я хорошо себя знаю, это означало бы для меня потерять всю зиму и, возможно, всю книгу. Буйе может говорить, что ему вздумается; он счастлив писать, где угодно. Он работает так уже двенадцать лет, невзирая на помехи и неудобства… Я же, как шеренга молочных бидонов — если хочешь получить сливки, оставь их там, где они стоят.

Я потрясен твоими способностями. За десять дней написать шесть рассказов! Я этого не понимаю… Я же похож на один из старых акведуков; груды мусора, накопившиеся на берегах моей мысли, замедляют ее ход, и она лишь по капле стекает с кончика моего пера.

Я разложил по полочкам всю мою жизнь, у меня все лежит на своем месте. Во мне столько ящичков и отделений, сколько бывает в старом дорожном чемодане, перетянутом тремя широкими кожаными ремнями.

Ты просишь любить тебя, жалуешься на то, что я не посылаю тебе цветы? Если ты этого хочешь, то найди себе молокососа с хорошими манерами и головой, набитой правильными идеями. Я же тигр, ранящий тигриц своим щетинистым членом.