Призраки зла - Ричардсон Роберт - Страница 5

— Меня кремируют, но если бы должны были похоронить, я распорядился бы написать на надгробии что-то вроде, — Малтрэверс на момент замолчал. — «Он был не хуже других, и по крайней мере некоторые его любили.»

— Звучит очень философски. Пойдем за это выпьем.

Зажатые между современными домами «Волонтиры» сохраняли викторианское великолепие. Центральная стойка из полированного красного дерева, деревянные простенки с цветными витражами, огромные зеркала в резных рамах с золотыми монограммами старинных пивоварен, потемневшими от времени. Обои цвета темного вина с виноградными гроздьями поднимались на двадцать футов к потолку, украшенному массивной лепниной, но уже без тяжелой люстры с множеством свечей посередине. Паб был полон, стоял гул разговоров «детей Сити», молодых бизнесменов, которые могли за день заработать столько, сколько другим посетителям не снилось и за всю жизнь. Пока Фрейзер сидел за стойкой, ожидая, когда его обслужат, Малтрэверс пересек зал, протиснувшись мимо мужчины, который по радиотелефону уверял жену, что кое-что подвернулось и он вынужден задержаться, и, может быть, даже придется Заночевать в городе. Разговаривая, он не переставал улыбаться своей молодой спутнице. Малтрэверс заметил ее стройное тело и чувственные губы и милостиво заключил, что она, наверное, доводится говорящему племянницей. Фрейзер вынырнул из сутолоки с кружками пива в обеих руках, и они нашли себе место, которое сходило здесь за тихий уголок.

— Давай считать, что ты давал двести пятьдесят, а я запросил пятьсот, и мы сошлись на трехстах пятидесяти, — дружелюбно предложил Малтрэверс. — Твое здоровье.

Фрейзер фыркнул.

— Повыкручивай мне руки — и будет четыре сотни. Материал идет на первую страницу субботнего номера, так что нам нужно две тысячи слов. Мы украсим его ее новым фото и, может быть, сделаем монтаж из снимков шестидесятых годов.

— Благослови тебя бог. У тебя счастливое лицо, тело несчастливое, а лицо счастливое, — зачастил Малтрэверс словами всех лондонских гадалок. — Ты хочешь, чтобы я направил интервью в какое-нибудь определенное русло?

— Нет, просто глубокий материал, чем глубже, тем лучше. Хотя, думаю, ты наткнешься на многие тупиковые области… Кстати, ты должен будешь представить ей материал для ознакомления прежде, чем мы его напечатаем.

— Ты шутишь! От меня такого требовали только в бытность мою репортером в еженедельной газете. Какой шут такое придумал?

— Это было единственное средство заставить ее согласиться. Но не волнуйся, — продолжал Фрейзер. — Она может исправлять только фактические ошибки. Как ты это подашь, решать тебе.

— Я сам проверяю факты, прежде чем сдать материал.

— Так же, как для своих рукописей? — невинно осведомился Фрейзер. — Герой твоего первого романа разъезжает на «бентли» с объемом двигателя три и семь десятых литра. Такой модели нет.

Малтрэверс достал блокнот и стал перелистывать страницы.

— Ладно, Гус, — примирительно сказал Фрейзер, — каждый может сделать ошибку при записи слов. Она ничего не сможет изменить, если не докажет, что ты не прав. Разумеется, если не можешь на это пойти, мы всегда…

— Как-нибудь переживу, — заключил Малтрэверс. — Только не меняй ничего без моего ведома.

— Нет проблем, — согласился Фрейзер. — Так когда ты к ней собираешься? Она пробудет в городе еще две недели, а потом на несколько дней уедет.

— Когда я должен сдать материал?

— Как можно скорее.

— Что ж, я могу начать прямо сейчас, — резюмировал Малтрэверс. — Мне нужен только ее адрес.

— Уэйн Стрит, дом 12. Знаешь, где это?

— Да, я знаю этот район. Это Ройал Боро в Кенсингтоне и Челси, тонкая полоска Лондона между Гайд парком и Темзой. Очень престижное место. А телефон?

— Есть в редакции. Библиотека выдала что-нибудь полезное?

— Да, есть один интересный момент. За месяц до того, как исчезнуть, Дженни Хилтон выступала в качестве свидетельницы по делу о смерти какого-то типа по имени Барри Кершоу. Он был связан с поп-музыкой, менеджер или администратор, или что-то в этом роде. Бросился с верхнего этажа. Самоубийство. Припоминаешь?

— Что-то я такое помню, но детали забылись.

— На дознании звучало несколько громких имен, он ведь знал много известных людей.

— А ты что думаешь? О Дженни Хилтон…

Малтрэверс пожал плечами, убирая блокнот.

— Ничего особенного. Его смерть и ее исчезновение близки по времени. Я чую дичь. Но прежде, чем встретиться с Дженни Хилтон, я хотел бы собрать о ней еще некоторые данные.

— Относящиеся к тем давним временам? Многие, кто знал ее в те дни, уже умерли или выжили из ума от старости. Разве… Как его звали? Редактор отдела новостей из «Дейли Скетч». Его каждый знал. Том Уилки.

— Том Уилки? — Малтрэверс не поверил своим ушам. — Да ему должно быть лет сто восемь. Где же он сейчас?

— В доме для престарелых Фонда поддержки журналистов в Доркинге. На прошлой неделе я разговаривал с кем-то, кто его там навещал. По-прежнему начинает день с кукурузных хлопьев и виски, а ум у него все такой же твердый, как стальной трап. Он дал главу о деле Профьюмо[3] и рассказывал о том, как всех обскакал с каким-то эксклюзивным материалом о великом ограблении поезда.

Если захочешь узнать что-либо, о чем говорили с конца войны до восьмидесятого года, обращайся к нему. Ты ведь его помнишь?

— Кто ж его забудет? Он как-то попытался выжить меня из «Дейли Мейл». И мог бы давать уроки выпивки самому Бахусу. Черт возьми, отличный был работник.

— Значит он тебе и нужен. Если Кершоу когда-то был новостью номер один, Том может рассказать тебе о нем все, включая даже номер его обуви. Попытайся ему позвонить, когда мы вернемся.

Их разговор прервало появление еще двух сотрудников «Кроникл»; Малтрэверс ни одного из них прежде не встречал, но всего за несколько минут у них обнаружились общие знакомые по тому тесному журналистскому миру, к которому все они принадлежали. В течение последующего часа Малтрэверс дал втянуть себя в обсуждение легендарных случаев, незабываемых, иногда непростительных поступков коллег, досадных опечаток и смешных курьезов, вроде публикации в Йоркширской еженедельной газете в 1912 году: «Огромное несчастье! Никто из жителей Чеклтона не утонул!» В конце концов, все журналисты — мастера рассказывать истории и умеют, когда нужно для рассказа, очень ловко приглаживать и подполировывать факты. Это делает их отличными собеседниками.

Когда они вернулись в редакцию, работа там шла живее, так как в это время суток уже начинала напрашиваться мысль, что ее осталось больше, чем времени до выпуска. Фрейзер, нагруженный четырьмя пинтами пива, вернулся к своему несмешному юмористу, а Малтрэверс позвонил в Фонд поддержки журналистов, основанном еще самим Чарльзом Диккенсом для помощи журналистам, не приготовившимся к тому дню, когда им неоткуда будет получать ежемесячную заработную плату. Причем большинству не хватало дальновидности даже на то, чтобы вовремя вступить в эту организацию. Жизнь, вынужденно разбитая графиком ежедневных либо еженедельных выпусков, не способствует долгосрочному планированию. Скорее всего, Том Уилки подписал вступительное заявление как-нибудь вечером, будучи уже здорово под мухой, и начисто об этом забыл, оттого и не забрал его назад, протрезвев. Так что теперь он по чистой случайности оказался среди бывших коллег, там, где его кормили и о нем заботились. Малтрэверс получил телефон доркингского заведения и позвонил туда.

— Да, мистер Уилки здесь, подождите минутку…

— Уилки, — сказали на тон ниже, — на той стороне провода кто-то старался говорить на чисто английском языке, но все равно и по телефону можно было безошибочно угадать отставного служаку из Блэк Уоч — черной гвардии.

— Алло, Том. Говорит Гус Малтрэверс.

Последовала краткая пауза.

— «Дейли мейл», 1975 год. Высокий, темные волосы, голубые глаза, тонкое лицо. Всегда писал длинными словами, но разделать новость умел. Отказался от моего предложения перейти в «Скетч». Женился на Фионе Вест из «Санди Миррор». Правильно?