Мои воспоминания (в 3-х томах) - Волконский Сергей - Страница 59

   Графиня Марта решилась действовать.

   Немедленно после ухода гостей она поднялась к сестре, но в первый раз дверь оказалась запертою. Приходилось подождать до утра. И в эту бессонную ночь она перебрала и подготовила все отрицательные пункты, которые только могла выставить против такого брака. Но чем более вески были возражения в ее глазах, тем менее надеялась она, что они будут иметь воздействие на Аделаиду. К чему говорить ей об аристократических принципах, ей, которая десяти лет от роду уже составляла отчаяние отца своими буржуазными наклонностями? Она никогда, никогда не понимала, что такое родовитость; даже тетка в Нормандии не могла внушить ей аристократических инстинктов, а уж, кажется, она умела воспитывать людей! И что же? Аделаида только прониклась уважением к знатности, и больше ничего, того рода уважением, которое мы питаем к чему-нибудь, что нам не принадлежит, но сама ничем, ничем не заразилась. Хоть бы что-нибудь в ней изменилось: она вернулась как уехала. "Что ж, -- вздохнула графиня, -- бедняк не станет богатым от сожительства с богатым". К утру она заснула, и сквозь сон слышался ей голос покойного отца, упрекавший сестру: "Адель, вы опять обкусали ваши ногти! Ваши губы опять в сливках и в варенье!.. Вот я отправлю вас в Нормандию".

   Графиня Марта всегда вставала раньше сестры, и в этот раз, окончив свой утренний завтрак, она сказала девушке: "Когда madame встанет, попросите ее ко мне". Она любила называть сестру этим именем: ей было приятно в своем каждодневном домашнем обиходе употреблять это сочетание слов, воскрешавшее вокруг нее титул первородных дщерей французских королей.

   Через полчаса в ее дверь постучались. Она приняла свою самую гордую осанку и сказала: "Войдите", -- но вошла служанка.

   -- Мадам Аделаида просит графиню к себе.

   Этого она не ожидала, и, как ни неприятно было начинать с уступок, приходилось покориться. Зато в те краткие мгновения, которые потребовались на переход из одной комнаты в другую, она успела мысленно перевернуть роли и, входя, спросила:

   -- Вы хотели меня видеть, сестра?

   -- Нет, Марта, ты, кажется, хотела меня видеть. -- Марта всегда говорила Аделаиде "сестра" и "вы"; Аделаида же никогда не могла принудить себя к тому же и попросту называла ее "Марта" и была на "ты".

   "А не правда ли, как в одном этом уже видна разница их взгляда на вещи?" -- обыкновенно говаривал старый их друг доктор, специалист по психологическим наблюдениям.

   Графиня Марта искала, как начать, когда Аделаида подняла глаза и с какой-то, как ей показалось, настойчивостью переспросила:

   -- Ты не хотела меня видеть?

   Это превосходило все, чего она могла ожидать: она чувствовала, что все, что она подготовила за ночь, опрокинуто заранее.

   -- Сестра, Аделаида!.. -- воскликнула она, но та вдруг прервала ее:

   -- Марта, отчего ты стоишь? Она села, но тотчас же встала.

   -- Нет, я не сяду, пока мы не объяснимся; так не может продолжаться, нам надо переговорить.

   -- О чем?

   -- Как -- о чем? -- она решительно после каждого слова сестры недоумевала все больше и больше. -- Как -- о чем?! Или вы думаете, что я слепа! Или вы находите, что то, что в доме происходит, меня не касается! Или... или...

   Она остановилась; перед невинным, вопрошающим взглядом сестры ей вдруг стало совестно своих подозрений; ее обвинения показались ей низостью, плодом грязного воображения, и перед чистотой смотревших на нее глаз вдруг рассеялся мрак опасений.

   Но морская непогода не стихает от одного солнечного луча, а графиня Марта принесла такую бурю в своей груди, что теперь она с трудом удерживала слезы; она опустилась на стул, вся дрожащая, бессильная совладать с волнением, пока сестра, бросившаяся за одеколоном, участливо спрашивала:

   -- Да что с тобой, Марта? В чем дело? Я тебя уверяю, я ни одного слова не понимаю.

   -- Ничего, ничего, это пройдет, я так скверно спала...

   -- Да, да, -- подтверждала Аделаида, -- это пройдет, это ничего... Я тоже не спала, это ничего; вот тебе одеколон... Нет, постой, я достану платок и намочу тебе голову. -- Она стояла перед сестрой, тихонько выливая пахучую жидкость на батистовый платок, и по ее лицу все шире и шире раздвигалась улыбка.

   -- Марта...

   -- Что?

   -- Ты знаешь, Марта? -- Она подошла, рукой приложила ей платок ко лбу, а левой обхватила голову сзади и, наклонившись над самым ухом, все с той же счастливой и немного лукавой улыбкой произнесла: -- Ты знаешь, он сегодня вечером придет за ответом.

   Раздался слабый, но протяжный стон изнеможения, и к ней на руку свалилась голова сестры...

   Через час графиня Марта была на ногах и в полном обладании своих сил, своей логики и красноречия. Времени оставалось немного, и она решила, что все, что можно будет сделать, будет испробовано в течение этого полудня. Она начала на тему об аристократизме, о заветах предков, о семейной гордости; говорила долго, неистощимо.

   Аделаида молча слушала и, когда сестра кончила, спокойно сказала:

   -- Все это имело бы значение, если б ты была на моем месте, но для меня это не доводы.

   Кровь бросилась в лицо графине Марте при этих невинных словах, в которых ей почувствовался укор; но она слишком убедилась в чистоте сестры, чтобы в чем-нибудь позволить себе обвинить ее, и, с грустью удостоверившись, что самый сильный из ее доводов провалился, она с тем большим жаром перешла к другим.

   -- Ну, положим, это не для вас; но подумайте о его семье: такая мать! И такая сестра! Ведь вы видели их, вы помните, что это за впечатление, вы же сами говорили, что ужасно было бы, если б кто-нибудь заставил вас хоть раз в месяц принимать таких людей, а тут вы поедете жить с ними!

   -- И напрасно: не следует никогда судить людей по одному первому впечатлению.

   -- Нет, сестра, одумайтесь, ведь вы даже не знаете, что говорят о них.

   -- Ах, Марта, да не все ли равно, что говорят.

   -- Да, все равно, когда неправда; а когда правда...

   -- Ну а если даже и правда, ведь я за него выхожу, а не за них.

   -- За него! За него! Да ведь это еще в десять раз... -- Она закрыла лицо руками. -- Аделаида, -- сказала она, напрасно стараясь совладать с собой, -- Аделаида, уверены ли вы в том, что он вас любит?

   Она с ангельской улыбкой только повела плечом.

   -- Да вам так кажется! Отчего же никогда никто прежде, когда вы были молоды... отчего теперь, так, вдруг?

   -- Да я не знаю, Марта, отчего я в доме до сих пор оставалась в тени.

   -- Как -- в тени! Что вы хотите сказать? Вы меня упрекаете в том, что...

   -- Нет, нет, Марта, пожалуйста, только этого не думай, это было бы неблагодарно. Я никогда тебя не упрекала; все, что ты делаешь, и справедливо, и так и нужно; только я всегда думала, что я ничего сама по себе, а теперь я увидела, что и я могу иметь какую-нибудь цену.

   -- И прекрасно; но зачем же это он, зачем такой выбор?

   -- Потому что он меня любит.

   -- А вы? -- Аделаида потупила глаза. -- Неужели он вам нравится?

   -- Разве он может не нравиться?

   -- Но вам, вам!

   -- Почему же нет?

   -- Да он Борниш!

   -- Я тебя не понимаю, Марта. -- И правда, что своими возгласами она рассеяла всю логическую связь своих доводов. -- Я тебя не понимаю: что ты имеешь против него?

   Старшая графиня молча уставилась глазами в пол и руками теребила свой платок.

   -- Что ты имеешь против него? -- повторила Аделаида. -- Ведь ничего, ровно ничего.

   Графиня Марта подняла голову и, как бы хватаясь за последнее средство, с заклинаниями произнесла:

   -- Сестра, подумайте о нашем отце!

   -- Я думала, и только одно помню, что папа никогда в своих письмах не говорил иначе как с восхищением о своем секретаре.

   -- Он был секретарем, Аделаида!