Новый расклад в Покерхаузе - Шарп Том - Страница 8

– Мистер Пупсер, вы оделись? – закричала миссис Слони.

– Подождите, уже кончаю! – заорал в ответ Пупсер.

– Кончаете? Что ж, ваше дело молодое, – послышалось бормотание миссис Слони.

Пупсер открыл дверь.

– У меня и без вас хлопот по горло. – Миссис Слони прошла в комнату так близко от Пупсера, что у того дух захватило.

– Можно подумать, я у вас как камень на шее, – съязвил Пупсер.

– Скажите пожалуйста – камень! А может, мне даже нравится, когда мне на шею вешаются.

Пупсер залился краской.

– У меня и в мыслях не было, – с жаром начал оправдываться он.

– Куда как приятно женщине такое слышать, – миссис Слони возмущенно сверкнула глазами. – Чем это мы ночью занимались? Видать, не выспались? Услышав это «мы», Пупсер ощутил приятную дрожь и опустил глаза. Громадные ножищи миссис Слони были крепко-накрепко затянуты в ботинки: вот-вот лопнут от жира. Это зрелище повергло Пупсера в трепет.

– Сегодня утром мистеру Кухмистеру подсветили глаз, – продолжала она.

– Фонарик что надо, и поделом. Давно пора. А я ему, значит, и говорю: «Никак вас кто-то кулачком попотчевал?» И вы представляете, что он мне отвечает?

Пупсер покачал головой.

– Он мне: «Буду вам очень признателен, миссис Слони, если свои замечания вы оставите при себе». Да, так прямо и говорит. Вот так дурья башка! Понятия, как при царе Горохе.

Она вышла в другую комнату. Пупсер поплелся за ней и поставил чайник, чтобы сварить кофе. Миссис Слони тем временем бестолково суетилась: переставляла вещи с места на место. Казалось, она работает не покладая рук, но на самом деле таким образом она просто выражала свои чувства. Каждое утро она донимала его пустопорожними разговорами. Пупсер же метался по комнате, словно тореадор, который пытается увернуться от чрезмерно разговорчивого быка. Каждый раз, когда она проносилась мимо, он испытывал животное влечение, несовместимое как с понятиями о вкусе, так и с чувством прекрасного, которое ему должны были бы привить в университете. Наконец он забился в угол и, едва сдерживаясь, наблюдал, как служанка топает по комнате. Слов ее он не разбирал – они превратились в успокаивающее жужжание, в такт которому колыхались ее бедра, а под юбкой, подрагивая, перекатывались буруны ягодиц.

– «Ну ладно, – говорю. – Вы и сами знаете, что делать…» – Голос миссис Слони как эхо повторил кощунственную мысль Пупсера. Она нагнулась включить пылесос; глубоко, под блузой, ее груди болтались как черт знает что. Пупсером овладела непреодолимая сила. Он почувствовал, как покидает угол, словно боксер, которому не терпится схлестнуться со своим огромным противником. На языке вертелись разные слова. Слова непрошенные, отвратительные слова.

– Я хочу тебя, – выпалил он и тут же спохватился, но, по счастью, как раз в этот момент загудел пылесос.

– Чего это вы там сказали? – заглушая рев пылесоса, заорала миссис Слони. В это время она чистила подушки кресла. Лицо Пупсера стало красным, как помидор.

– Ничего! – завопил он и вернулся к себе в угол.

– Пылесборник набит до краев, – пробормотала служанка и выключила пылесос.

Наступила тишина. В ужасе от своего признания, Пупсер прижался к стене. Он уже было собрался вон из комнаты, но тут миссис Слони нагнулась снять крышку с пылесоса. Он смотрел на ее ноги. Эти ботинки, складка жира, пышные ляжки, края чулок, полукружие…

– Пылесборник забит, – повторила миссис Слони. – Поди попробуй попылесось, когда он забит.

Она выпрямилась, держа в руках пылесборник, серый, набухший… Пупсер закрыл глаза. Миссис Слони вытряхнула пыль в корзину для мусора. По комнате разлетелось серое облачко.

– Вы, часом, не захворали, голубчик? – спросила она и заботливо, по-матерински, посмотрела на Пупсера. Он открыл глаза и взглянул на нее в упор.

– Нет, я здоров, – с трудом пробормотал он. Только бы оторвать взгляд от ее губ, таких блестящих, таких густо напомаженных. – Просто не выспался. Бессонница.

– Нельзя столько работать. От работы кони дохнут, – сказала миссис Слони. Пустой пылесборник вяло болтался в ее руках. В этой штуке было что-то очень эротичное, что именно, Пупсер даже боялся анализировать. – Ну-ка сядьте-ка, я вам кофе сделаю. Сразу и полегчает.

Она схватила его за руку и подвела к стулу. Пупсер тяжело опустился на него и вперился в пылесос. Миссис Слони тем временем снова нагнулась. На этот раз Пупсер увидел больше, ведь теперь он был в сидячем положении, да и поближе к ней. Вот она вставила пылесборник на место и нажала кнопку. Раздался страшный рев, машина с силой всосала мешочек. С не меньшей силой бушевали чувства в душе Пупсера. Миссис Слони выпрямилась и пошла в комнату для прислуги готовить кофе. Пупсер вяло поерзал на стуле. Да что с ним, в самом деле? Надо убираться отсюда поскорее. А то она вернется, и он с собой не совладает. Страшно подумать, что он может натворить. Совсем голову потерял. Еще ляпнет что-нибудь не то. Он собирался тихонько выскользнуть из комнаты, но на пороге появилась миссис Слони с двумя чашками кофе.

– Что это вы нынче такой смурной? – сказала она и протянула ему чашку. – К доктору вам надо, к доктору. Не то, не ровен час, сляжете.

– Да, – послушно ответил Пупсер.

Миссис Слони уселась напротив и принялась неспешно попивать кофе. Пупсер изо всех сил старался не смотреть на ее ноги. Что ж, удалось, но теперь он уставился на ее грудь.

– И цвет лица у вас странный, прямо голубой какой-то, – заметила миссис Слони.

Пупсер встрепенулся.

– Это я голубой? – Он принял слова служанки за оскорбление.

– Что, и спросить нельзя? – Она набрала полный рот кофе, причмокнув так, что стало ясно: намекает на что-то неприличное. – Был у меня как-то паренек, – продолжала она, – как вы, такой же. Так на него частенько находило. Бывало бряк на пол – и ну извиваться. Страшное дело. Уж я его к полу прижимаю, прижимаю…

Пупсер посмотрел на нее страшными глазами. Он представил, как миссис Слони наваливается на него и прижимает к полу. Вообразить такое и сидеть спокойно было выше его сил. Он дернулся, облился горячим кофе и пулей вылетел из комнаты. Только на улице он почувствовал себя в безопасности. «Так дальше продолжаться не может. Я совершенно потерял над собой контроль. Сначала Кухмистер, теперь миссис Слони». Он поспешным шагом вышел из Покерхауса. Путь его лежал через улицу Клэр, к университетской библиотеке.

Миссис Слони осталась одна. Она включила пылесос и стала шуровать щеткой по всей комнате. При этом она хрипло и фальшиво горланила: «Love mе tender, love те true» [13]. Ее немузыкальный рев потонул в гуле пылесоса.

Декан все утро писал письма членам общества выпускников Покерхауса. Он был секретарем общества и ежегодно присутствовал на обедах в Лондоне и Эдинбурге. Этим его обязанности не ограничивались, он регулярно переписывался с бывшими питомцами колледжа. Многие из них жили в Австралии или Новой Зеландии. Для них письма Декана служили связующим звеном со студенческим прошлым, прошедшим в Покерхаусе. Этим прошлым они до сих пор кичились в обществе. Сам же Декан был только рад, что его друзья по переписке живут так далеко и даже не сомневаются, что в колледже с их студенческих лет ничего не изменилось. Так Декан мог создать видимость, что традиции колледжа свято сохраняются, что было весьма далеко от реального положения дел. После того как новый Ректор выступил с речью, скрывать обман стало нелегко. Старческой руке Декана не хватало уверенности. Она ползла по бумаге, словно черепаха. Эта черепаха умела писать, но очень медленно: уж очень была дряхлая. Время от времени Декан поднимал голову и черпал вдохновение, глядя на ясные черты молодых людей. Их фотографиями был завален стол, и их портреты, выполненные сепией, высокомерно взирали со стен. Декан помнил их пристрастие к спорту, мальчишеские проказы, скомпрометированных ими продавщиц, одураченных портных, проваленные экзамены. Из окна его кабинета был виден фонтан, в котором они купали гомосексуалистов. Здоровый и естественный разгул молодых сил – куда до них нынешним изнеженным эстетам. Прежние-то орды никогда не устраивали голодовки в защиту индийских кули, не протестовали против ареста анархиста в Бразилии, не осаждали отель Гарден Хаус из-за того, что не одобряли политику правительства Греции. Они действовали от души, с размахом. Но и о здравом смысле не забывали. Декан откинулся на спинку кресла и припомнил, как знатно погудели ребята в Ночь Гая Фокса в 1948 году. От взрыва бомбы повылетали все окна здания Сената. А дымовая шашка, сброшенная в уборную на рыночной площади, чуть не стала причиной смерти старика гипертоника. Повсюду валялись осколки фонарей. А как автобус назад толкали! А как летали в воздухе полицейские каски! На Кингз Пэрейд студенты перевернули машину. Там, кажется, беременная женщина была, вспомнил Декан. Потом все скинулись, чтобы заплатить ей за нанесенный ущерб. Эх, добрейшей души ребята! Сейчас в колледже таких не найти. Воспоминания будто оживили Декана, перо скрипело и скрипело без устали. У сэра Богдера силенок не хватит, чтобы менять порядки Покерхауса. Декан уж об этом позаботится. Едва он закончил письмо и уже писал адрес на конверте, как раздался стук в дверь.