Наследник - Кулаков Алексей Иванович - Страница 60

«Да-а, путь предстоит немалый. Агрегат, с помощью которого будет изготовлен еще один агрегат, на коем я, МОЖЕТ БЫТЬ, сделаю детали первого более-менее нормального станка. Год? Пожалуй, на это дело все полтора уйдут».

Его пессимистичный настрой слегка развеял сверлильный станок – тщательно его осмотрев и даже немного опробовав, царственный заказчик так и не нашел, к чему бы можно было придраться. Порадовал и вертикально-фрезерный (по долгом размышлении было решено сразу разделить сверление и фрезерование по разным станкам), особенно готовностью сразу нескольких сменных столов с направляющими, позволяющими нарезать зубцы как у обычных прямых салазок, так и у небольших (пока) шестерен.

«Ну что, пришла пора тиранить мастеров-литейщиков?»

– За усердие хвалю.

Вытерев поднесенной тряпкой испачканные в свином сале пальцы, царевич распорядился:

– Каждую детальку пометить особливо. Затем станки разобрать. Два дня тебе на все.

Подкрепив свои указания блеском десяти новеньких серебряных «чешуек» и уже вполне привычно пропуская мимо сознания все благодарственные бормотания многодетного отца, Дмитрий подошел к маленькой горке разноцветных спиц. Или все же стержней?

– Запоминай. Разделить эти стержни на части, в двадцать сантиметров каждая.

В тонких детских пальцах тихо хрупнула одна такая «спица», теряя примерно третью свою часть.

– Затем прострогать канавку в рейке из липы или кедра под размер половины стержня, с тем чтобы при складывании и склеивании двух реек…

Со всеми мыслимыми подробностями объясняя процесс создания карандашей, царевич запнулся всего лишь один раз – при определении диаметра готового продукта. С сомнением покосившись на линейки, потом на монструозный рубанок, а затем и на его меньшую копию, после чего обратив свой взор, полный сомнений, на самого столяра, наследник указал на его правую руку:

– Вытяни вперед. Хм… С твой мизинец.

Как-то по-новому оглядев собственный палец, ставший вдруг эталонной величиной, Ефрем мелко-мелко закивал, показывая тем самым, что выполнит очередной урок с превеликой точностью. А малолетний хозяин Особливого амбара еще раз оглядел все его внутренности, с явным одобрением скользнув глазами по верстаку с аккуратно разложенными приспособлениями и инструментом, затем остановил взгляд на недавно сработанном златокузнецами царских мастерских нутромере и вместо довольной улыбки как-то неопределенно поморщился.

«Сейчас бы ну хоть один штангенциркуль сюда. Самый плохонький, и то на вес золота пошел бы. Да что там золота – алмазов! Эх!..»

Вспомнив все то инструментальное богатство, коим он равнодушно пользовался в прошлой жизни, не ценя его удобства и совершенной быстроты и точности измерений… В общем, настроение сильно испортилось. Резко развернувшись на скошенных каблуках своих полусапожков, Дмитрий покинул зародыш станкостроительного производства царства Московского. Единственное, что могло его утешить, так это мимолетная мысль – о том, что самые совершенные станки мира (ну пусть пока в виде макетов) находятся как раз у него за спиной, и остальным до таких высот еще тянуться и тянуться. Особенно если он и его потомки не будут хлопать ушами и ротозейничать, допуская до технологических секретов заклятых «друзей» из Европы. Кстати, надо бы подумать, куда перенести из Москвы производство станков. Чтобы и не сильно далеко, и глаз любопытных не было. Вообще!

– Димитрий Иванович!..

Отвлекшись от размышлений, наследник слегка приподнял бровь, глядя на тихонечко окликнувшего его Мишку Салтыкова. Перевел взгляд на комнатного боярина митрополита Макария, и тот немедля согнулся в легком поклоне, без лишних слов намекая на приглашение архипастыря посетить его скромную обитель.

– Ступай.

Шагая в окружении охраны к Чудову монастырю, юный отрок старательно ловил мысль, не менее упорно от него ускользавшую. Примерно на середине пути поймал – и немедля остановился, вновь погрузившись в размышления: как же ему собрать бронзовые детали в станок и выставить по уровню, не имея того самого уровня? Ни водяного, ни пузырькового. В наличии только агрегат, которым пользовались еще древние египтяне: длинная и ровная (по возможности) линейка и угольник с отвесом. Далеко не фонтан, но в отсутствие чего-либо иного…

«Ну, положим, водяной я как-нибудь изображу, но работать с ним будет сущим мучением. А насчет второго?.. Надо получить стеклянную капсулу с пузырьком внутри и ровную, а также более-менее длинную опорную базу. Кстати, поверочные столы тоже очен-но даже не помешали бы. И как это все изваять? М-да, опять нарисовалась очередная проблемка».

Очнувшись, юный отрок слегка встряхнул гривой, убирая с глаз своевольную прядь, и продолжил свой путь. Его стража уже давно привыкла, что десятилетний мальчик может подолгу думать и размышлять, а те из бояр и приказных служивых, кто вольно или невольно пытался его отвлечь от этих очень полезных занятий, рано или поздно понимали, что раздраженный царевич – не самый лучший собеседник. И для самочувствия, и вообще…

Спустя почти два часа Дмитрий покинул Чудов монастырь, а вместе с ним и одного из двух своих цензоров и критиков. Первым был отец, но, хотя ему очень нравилось творчество сына (над некоторыми баснями даже хохотал до слез!..), окончательное решение по содержимому второго и третьего тома «Сказок» он отдал на откуп иерархам церкви. Вернее, первейшему из них, митрополиту Московскому и всея Руси Макарию. А уж тот постарался, чтобы в как бы былинах да побасенках, измысленных наследником престола, не было даже и тени оскорбительных двусмысленностей. Оскорбительных для православной церкви и царской власти, разумеется, – про католиков со всеми ихними сектами (протестантами, кальвинистами да лютеранами) и безбожников-басурман даже и речи не шло.

Донн, донн, донн-дилинь-дилинь-донн!..

Вот и в этот раз архипастырь своим привычно-мягким голосом намекнул десятилетнему автору о том, что «Сказ о латыньском попе и работнике его Балде» не вполне хорош. Всем ведь известно, что католические священнослужители дают обет безбрачия… В отличие от выпускников православных семинарий, кои до рукоположения в сан вполне могли обрести свое семейное счастье. Зачем смущать неокрепшие умы?

Дон-дилинь, донн, донн-дилинь-дилинь-донн!..

В общем, сама сказка осталась, но после легкой корректуры за почетное звание работодателя Балды боролись «Купец Остолоп по прозвищу Осиновый лоб», и «Жид по имени Давид».

«Симпатии отца явно будут на стороне последнего – недаром ведь батюшка специальным указом запретил торговцам, ростовщикам и прочим деятелям племени иудейского пересекать границу царства, под страхом усекновения ненужного. Макарию же этот вопрос непринципиален – лишь бы исчезли любые намеки на православных попов».

А вот «Приключения Ивана-морехода», судя по всему, застряли у владычного митрополита надолго: очень уж герой там был… Неоднозначным. В огне не горел, в воде не тонул, сабли вражеские об него только тупились, а стрелы и вовсе отлетали. К злату-серебру был предельно равнодушен (хотя при случае и не гнушался прибрать оное к рукам), зато врагов да разных чудищ-юдищ пластал мечом своим богатырским так, что корабль его большую часть путешествий должен был плыть исключительно по крови. Дважды морехода почти убивали в бою, трижды пытались казнить со всей жестокостью разные там ханы-султаны, один разок изловчились отравить таинственные недоброжелатели, но бравому воину все было нипочем: раны затворились при помощи живой воды, от казней отбили верные товарищи, а отрава не смогла пробиться сквозь стенки закаленного в долгих путешествиях желудка. Разумеется, ни один подвиг не совершался без предварительной молитвы, да и восьмиконечный православный крест, вычеканенный на зерцале сверхнадежной кольчуги скромного героя (сколько она, бедная, выдержала – никаким цельным латам и не снилось!..) тоже был важной частью его имиджа. Как и горсть родной землицы в нашейной ладанке.

«Интересно будет поглядеть, какие картинки к книге придумают на Печатном дворе».