Сны богов и монстров - Тейлор Лэйни - Страница 70

Голос Эстер дрожал.

– Хотя бы это. А Ясри? А Твига?

Здесь утешать было нечем. Твига мертв. Ясри тоже, хотя ее душу, как и душу Иссы, сохранили и оставили до появления Кэроу – еще одна надежда, еще одно послание от мертвого Бримстоуна. Кэроу не успела добраться до кадильницы, хотя знала, где она находится: в руинах того храма Эллаи, где они с Акивой провели в ее прошлой жизни безумный месяц.

Сейчас, отвечая Эстер, Кэроу лишь покачала головой. Посвящать ее в подробности воскрешения она не желала. Эстер знала о том, для чего Бримстоун использует зубы и драгоценные камни, которые она ему продавала, не больше, чем сама Кэроу до того, как разломала счастливую косточку. Вот пусть так и останется.

Она добавила, безуспешно стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Мертвы очень многие. И еще больше умрут, если мы не остановим ангелов и не закроем портал.

Эстер спросила:

– Ты думаешь, тебе это по силам?

Надеюсь, подумала Кэроу, но вслух сказала коротко:

– Да.

Зузана снова вступила в беседу; была она матадором или быком, но глаза ее смотрели ясно, зорко и сосредоточенно.

– Монеты желаний и теперь очень пригодятся.

Эстер растерянно кивнула.

– Ох! Но у меня правда больше не осталось. Простите. Если бы я только знала, я бы сберегла. Ох, бедняжка.

Она взяла Кэроу за руку.

Зузана поджала губы.

– Угу.

Возможно, пытаясь собственной излишней вежливостью компенсировать недостаток Зузаниной, Мик неловко произнес:

– Ну, спасибо за… ммм… самолет. И за отель и за все остальное.

– Не за что, – ответила Эстер, и Кэроу поняла, что время для знакомства и всяческих любезностей – и нелюбезностей – подошло к концу.

Пора браться за дело.

Она повернулась к друзьям.

– Ванная комната вон там. Не самая плохая. Одежда в большой спальне. Можете поразвлекаться.

Зузана нахмурилась:

– А остальные?

Потом поколебалась и уточнила:

– Элиза. Как… с ней?

Кэроу нахмурилась. Что она могла сказать про Элизу? Элиза Джонс. Странная история. Они выяснили имя по имеющимся при ней документам – сама она назваться была не в состоянии.

Поиск в Гугле по имени дал неожиданные результаты. Элазаэль, потомок ангела. Звучит нелепо. Однако тот факт, что она бегло говорила на языке серафимов, служил неопровержимым доказательством.

Слова истекали из нее непрерывным потоком, и от сказанного бросало в дрожь. Поэтому Кэроу не знала, что ответить на вопрос Зузаны. Еще в Марокко она попробовала использовать свой дар исцеления, чтобы помочь Элизе, но если не знаешь, что именно сломано, – починить невозможно.

Сейчас ею занимался Акива, пытаясь использовать магию; и, провожая друзей в гостиную, Кэроу надеялась, что войдет и обнаружит: двое просто сидят и ведут беседу.

– Здесь, – сказала она, коснувшись дверной ручки. Повернулась к Эстер, попробовала выжать из себя улыбку. Она ненавидела напряженность и уже не в первый раз мечтала, чтобы старуха была хоть чуть-чуть сердечнее. Однако знала, с самого начала знала: всякий раз, когда Эстер выступает на ее стороне, за всю суету и беспокойство она получает компенсацию. Включая тот случай, когда Кэроу приехала к ней в Антверпен на Рождество и обнаружила детскую комнату, обставленную как из модного журнала и битком набитую подарками. Особенно запомнился фантастический резной конь-качалка, которого Кэроу видела тогда первый и последний раз.

Не дружба, не родство. Всего лишь бизнес, и улыбки здесь не подразумевались.

И тем не менее она улыбнулась, и Эстер ответила на улыбку. В ее глазах были печаль, сожаление, может быть, даже раскаяние… Позже Кэроу вспомнила, что подумала тогда: ну, хоть что-то. Что-то такое в «бабушкиных» глазах было.

Было.

Но не то, что Кэроу подумала.

55

Сумасшедшая поэзия

Акива опускался вглубь своего рассудка, в самую сокровенную его часть – туда, где живет магия. Или разум вел его куда-то вне, за пределы тела? Где это – внутри или снаружи, близко или далеко?

Он чувствал, будто ползет и ползет, проталкивая непослушное тело, по узкому туннелю, через который можно перебраться в другую вселенную. Пограничной межи не было; ища сравнение, Акива вспомнил океанский простор, а потом даже этого показалось мало. Вселенная. Без конца и без края.

Он всегда считал, что разум – всего лишь мысли, существующие в пределах черепной коробки, функция мозга.

Какова на самом деле величина того, что мы называем «разум»? А духа? А души? И если они не соответствуют физическим размерам, занимаемым телом, то где их обитель? Всякий раз, когда он возвращался, уставший и изнуренный, этот ошеломляющий вопрос терзал его, а понимание собственного невежества приводило в отчаяние.

То же произошло, когда он попытался войти в чужой разум.

Находясь у порога пространства, занимаемого разумом Элизы, он видел такой же туннель, такую же вселенную, как царство его собственного разума, – но все же другое. Слишком огромное для случайной экскурсии. Можно упасть, упасть как в пропасть без дна. Можно затеряться. С Элизой так и вышло. Сумеет ли он ее вытащить? По крайней мере, попытается. Мысль о такой беспомощности потрясла его, и хотелось прийти на выручку. И… его волновало то, что она говорила, – бесконечно, жалобно, жалко. Его родной язык, одновременно знакомый и экзотический: язык серафимов, но интонация забавно отличалась, а некоторые обороты он никогда не слышал, и… божественные звезды!.. сама суть того, о чем она говорила!

Твари и чернеющее небо, те, кто открывает двери, и свет во тьме.

Избранные. Падшие.

Карты, но я заблудилась. Небеса, однако они мертвы.

Катаклизм.

Мелиз.

– Сумасшедшая поэзия, – прокомментировала Зузана.

Так и было: и поэзия, и душевнобольной присутствовали. И все же что-то в Акиве резонировало со сказанным, словно настроенный камертон. Здесь было нечто важное – и поэтому он перебрался из собственной вселенной во вселенную Элизы. Акива не знал, как это можно сделать, а если можно, то нужно ли. Это казалось неправильным – как нарушение границы. Он почувствовал сопротивление, но все-таки преодолел его и проник на чужую территорию. Там он искал Элизу, однако не мог отыскать. Звал, а она не отвечала. Пространство вокруг отличалось от привычного. Оно было плотным и мутным. Подвижным. Болезненным, тревожным, наполненным страхом. Столько неправильного и мучительного! Почему так, он не знал. И не осмелился спуститься глубже.

Он не мог ее найти. Не мог вывести. Не мог, но, преодолевая собственную боль, пытался. Хотя бы ради того, чтобы умиротворить творящийся во вселенной Элизы хаос.

Наконец Акива вышел наружу и открыл глаза, собирая себя из кусочков. Все были здесь: Кэроу, Зузана и Мик, Вирко – впрочем, Вирко находился рядом все время. И Элиза, прямо перед ним. Она стала спокойнее, и Акива увидел собственными глазами то, что еще раньше почувствовал сердцем: привести ее рассудок в норму ему не удалось.

Он глубоко выдохнул. Разочарование нахлынуло ощущением потери. Подошла Кэроу, налила из графина воду и протянула стакан. Пока он пил, положила прохладную ладонь на лоб и присела на подлокотник кресла, коснувшись бедром его плеча. Это новое, изумительное ощущение – прислонившаяся к нему Кэроу – разом подняло настроение. Она говорила о грядущем счастье как о чем-то само собой разумеющемся. Непривычная для него мысль. Тогда выходит, что счастье – не вымечтанный приз, который можно получить в награду ценой немыслимых усилий, а составляющая жизни? Такая же простая и обыденная, как снаряжение и припасы? Еда, оружие – и счастье.

С надеждой, что со временем из комплекта исчезнет оружие.

Новое представление об устройстве мира.

– Вроде успокоилась, – сказала Кэроу, рассматривая Элизу. – Уже что-то.

– Этого мало.

Она не ответила: «Можешь попозже снова попробовать», – поскольку оба они знали, что «попозже» не будет. Скоро им уходить – им с Кэроу и Вирко, – и больше они сюда не вернутся. Элизе Джонс так и не суждено найти дорогу назад. И вместе с ней канут в темноту «Катаклизм» и все ее тайны. Акиве было не по себе, и мучила неясная тревога.