Сны богов и монстров - Тейлор Лэйни - Страница 48

Я видела другие миры. Я в них побывала.

И я их разрушила.

39

Потомок

Сиритар звал, точно запах мускуса, вел по изгибам каменных коридоров, которые когда-то служили жилищем исчезнувшему народу. Скараб, королева стелианцев, шла за магом, чтобы его убить.

В поисках она обошла полмира – и теперь приблизилась почти вплотную. Вот он: уединился в спокойном изолированном помещении. Разделся до пояса и зачерпнул воды из льющегося по стене ручья, плеснул в лицо, на шею и грудь. Вода была холодной, а его тело – горячим, поэтому, словно дымка тумана, от кожи поднимался пар. Маг сунул голову под струю, промывая пальцами волосы. На пальцах были татуировки, короткие густые волосы отливали черным блеском. Он стоял к ней спиной, а когда выпрямился и вода с шеи потекла по затылку, Скараб заметила шрам.

Знак в форме закрытого глаза, и хотя она почуяла в нем силу, рисунок был ей не знаком. В книгах такой отсутствовал. Королева предположила, что знак, как и пронесшийся по миру ветер отчаяния, – его собственное творение, хотя в нем и не было следов украденного сиритара. Да и дрожи сотворения не было тоже. Впрочем, следы сиритара прилипли к магу. Они ощущались как грозовой запах озона, только сильнее. Богаче. Они пьянили.

Перед ней стоял незнакомый маг, осмелившийся играть на струнах мира; и если Скараб его не остановит, мир будет разрушен. Она ждала ощущения гнили, ждала, что из ее души истечет желание убить, как молния стекает по железу, – но все оказалось иначе. Она не предполагала увидеть ни смешанной компании серафимов и химер, ни такого мага.

– Ты сделаешь это сама, моя леди, или прикажешь мне?

Голос Клыка возник в ее голове с интимностью шепота. Ликтор находился в нескольких шагах позади – тоже под заклинанием невидимости, – но его разум касался Скараб, как чужое дыхание над ухом. Прикосновение, теплота тела и даже след его запаха. Совершенно реальные.

И в высшей степени дерзкие.

– А как ты думаешь?

Она ответила и ощутила, как он отшатнулся.

Королева больше ничего не сказала, но это и не требовалось.

Синестезия была формой Искусства, более родственной сновидчеству, чем плетению слов. Отправитель свивал сенсорные нити, с вербальной составляющей или без, и формировал сообщение, которое воспринималось мозгом получателя на всех уровнях: звук, образ, вкус, прикосновение, запах и память. И даже – если оба были искусны – эмоции. Сообщение, отправленное мастером синестезии, было полнее, чем даже реальность: не только явь, но и навь. Как ни поверни, Скараб не была мастером, но сплести несколько нитей в одно послание могла, чем сейчас и воспользовалась. Выпущенные кошачьи когти и стрекала крапивы – Эйдолон научила ее этому фокусу – говорили Клыку: убирайся.

Он решил, что если во время первого своего погружения в грезы королева одарила его своим телом, он может незваным лезть к ней в сознание?

Мужчины.

Один сезон грез – всего лишь один сезон грез. Если в следующем году она снова выберет его, тогда, возможно, это будет что-то значить… Впрочем, маловероятно, что выберет. Не потому, что Клык ей не угодил, но как же иначе она поймет, хорош ли он, если не сравнит с кем-нибудь еще?

– Прости меня, моя королева.

Сообщение пришло с почтительного расстояния, более соответствующего его реальному статусу, и теперь в нем отсутствовали запах и прикосновение. Вот и молодец. Скараб ощутила даже укол раскаяния. Клык, как и она, не был мастером синестезии: им обоим, чтобы достичь мастерства, потребуется еще долгое время; оба были еще очень молоды. Однако все задатки у Клыка имелись. Не просто же так Скараб избрала его для своего эскорта – и вовсе не за гибкие пальцы лютниста, которые весной играли на ее теле с таким жаром, и не за глубокий звонкий смех, и не за ту страсть, которая понимала ее собственную и разговаривала с ней – на всех уровнях, совсем как синестезия.

Отличный маг, как и остальные ее стражи; но никто из них – никто! – не излучал сырую силу с такой мощью, как стоящий сейчас перед ней серафим. Глаза Скараб скользнули по его обнаженной спине, и королева изумленно вздрогнула. Это была спина воина, мускулистая, покрытая шрамами, а на поясе висела пара мечей. Он был солдатом. Она ощутила это еще в Астрэ: горожане, рассказывая о нем, исходили едким запахом страха, – но до сих пор не могла этому поверить. Так не бывает. Маги не используют сталь; они в ней просто не нуждаются. Убивая, маг не проливает кровь.

И когда Скараб его убьет, а она пришла сюда именно за этим, он просто… прекратит жить.

Жизнь – всего лишь нить, привязывающая душу к телу, и как только ты научился ее видеть, убить человека не труднее, чем вырвать из клумбы цветок.

Давай же, поторопила она себя, и потянулась к его нити, чувствуя, что Клык замер за спиной и ждет. «Сама или прикажешь мне?» – спросил он, и это злило. Он сомневался, что она сможет убить, ведь прежде ей еще не приходилось. На тренировках королева только касалась нитей жизни и отпускала: касалась пальцами своей души, само собой, частью бестелесного «я». Все равно что во время спарринга приставить клинок к горлу противника. Я выиграл, ты мертв, в другой раз тебе повезет больше. И все же одно дело – приставить клинок, и совсем другое – рассечь напополам глотку настоящего врага.

Очень большая разница.

Она сможет. Чтобы продемонстрировать это Клыку, Скараб решила блеснуть эз ваш – чистым ударом сплеча. Всего мгновение… Ей даже не понадобится рассматривать нить жизни незнакомца, тратить время на то, чтобы считать информацию; она просто оборвет чужую нить клинком своей души – и он будет мертв. Ей не придется смотреть ему в лицо или прикасаться к потоку существования.

А затем она подумала о йорайя и вздрогнула. Безрассудство.

Ведь это всего лишь легенда. Наверное.

В Первый Век существования ее народа, который далеко отстоял от Второго Века и закончился большой кровью, стелианцы были совсем другими. Окруженные могучими врагами, они вели нескончаемые войны, и большая часть их магии сосредоточивалась в боевом искусстве. Легенды рассказывают о мифической йорайя, арфе, струнами которой служили нити жизни убитых врагов. Оружие души, не имевшее воплощения в материальном мире. Его нельзя было найти, как сундук с сокровищами, или передать по наследству. Каждый маг создавал его сам, и с его смертью оружие исчезало. Говорили, что оно служило хранилищем невероятной силы, силы тьмы – ведь достичь ее можно было, только убивая без счета. Говорили, что игра на арфе наполняет мага силой и одновременно сводит с ума.

В детстве Скараб до одури пугала нянек планами создать собственную йорайя. «Ты станешь моей первой струной», – сказала она однажды зловеще служанке-айе, которая осмелилась насильно искупать ее.

Те же слова пришли в ее голову сейчас. Ты станешь моей первой струной, сказала она мускулистой покрытой шрамами спине незнакомого мага.

Душа Скараб вышла из тела, намереваясь совершить казнь; на мгновение стало страшно.

«Будь осторожна со своими желаниями, принцесса, – сказала ей айя в тот день около купальни. – Даже если йорайа – реальность, достичь ее может лишь тот, у кого множество врагов. Сейчас мы живем иначе. Занимаемся важной работой, а не воюем».

Работа, да. Она определяла их жизнь – и отнимала ее.

«И что, кто-то сказал спасибо?» – спросила тогда Скараб. Она была малышкой, и ее куда больше интересовали истории о войне, чем священный долг стелианцев.

«А никто не знает. Мы трудимся не ради благодарностей и не ради остального Эреца. Хотя пользу получают, как правило, все. Мы делаем это во имя нашего собственного выживания – и еще потому, что никто другой не справится».

В тот день Скараб просто показала прислужнице язык, но слова не забылись. Став взрослой, она признала их правоту. И даже отклонила соблазнительное предложение вражды от императора Иорама. Возможно, из него и вышла бы первая струна для арфы, но Скараб ограничилась тем, что послала ему корзину фруктов. И вот теперь Иорам мертв – дело рук стоящего перед ней мага, если слухи не врут, – и… все сложилось так, как сложилось.