Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Саянов Виссарион Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Саянов Виссарион Михайлович - Страница 26

Изменить размер шрифта:

65. «Ты светла, словно солнцем ты вымылась…»

Ты светла, словно солнцем ты вымылась,

Где пройдешь — словно теплится свет.

Тонкой веткой дорожная жимолость

На заре тебе машет вослед.

1932

66. «Ты спросила меня, как зовется…»

Ты спросила меня, как зовется

Та звезда, — я не помнил, не знал,

Я в наплыве небесного воска

Глубь зрачков твоих ясных искал.

Знаю, там, в высоте, за оленем

Проскакал беспощадный стрелок.

Если б я неизбежным веленьем

В высоту сразу ринуться б смог,

Ты звезде мое имя дала бы,

До утра выходила смотреть

Над обрывом, где финские лайбы

Тянут к берегу редкую сеть.

И тогда не страшила б разлука,

Не томил наступающий день, —

Может, всё мое счастье, вся мука —

Этот скачущий звездный олень.

1932

67. ДУБ

Грозой расколот дуб огромный,

Она прошла, испепеля

Весь край той ветки, темной-темной,

Чуть ноздреватой, как земля.

Остался след в долине этой

Мелькнувшей молнии былой,

И пахнет воздух разогретый

Прогорклой северной смолой.

А где же молния? Сияньем

Уже вдали слепит она…

Пусть ты ушла, — а всё дыханьем

Твоим душа обожжена.

1932

68. «Море разделившая зарница…»

Море разделившая зарница

Зажигает реи кораблей…

Хочешь, расскажу я про синицу

Сказку самых ранних, детских дней?

Та синица за море ходила,

За морями города зажгла…

Как я ей завидовал, и сила

В этой сказке дедовской была.

«Да какая ж это вот синица?» —

Спрашивал у взрослых я не раз…

Увидал — безропотная птица,

А гляди ж, какой о ней рассказ…

1932

69. «Как темная даль беспредельна была…»

Как темная даль беспредельна была…

Вновь слышу твой медленный голос, —

Кубанская шапка с размаху легла

На русый седеющий волос.

Упрямые губы всё шепчут свое,

А сердце по морю тоскует,

По лесу, где ночью кричит воронье

И белая вьюга колдует.

Так на?чалось наше знакомство с того,

Что взводы сверкнули штыками.

На улице дымной — снегов торжество.

Высокое небо над нами.

В извозчичьи сани мы сели. Москва

Вся в оползнях зеленокрылых.

Какие тогда говорили слова —

Пожалуй, я вспомнить не в силах.

А щеки мороз одичалый дерет,

Сквозь зубы два слова процедим —

И снова в пролет Триумфальных ворот

На низеньких саночках едем.

Фофа?н с толокном да Иван с волокном,

А вьюга-разлучница пляшет…

В ту ночь непогода шумит под окном,

Широкими крыльями машет.

Последняя ночь в деревянной Москве.

Ночные луженые своды.

В коротком раструбе, как в злом рукаве,

Грустят москворецкие воды.

Нас время разводит, нас годы трясут,

Давно мы с тобою седеем,

Но диких степей молодую красу

Вовеки забыть не посмеем.

Ты был комиссаром — и вел наш отряд.

Я был ординарцем веселым.

Флажки золотые на солнце горят

По вольным станицам и селам.

1933

70–97. ЗОЛОТАЯ ОЛЁКМА

1. «Дай руку мне, пойдем со мною…»

Дай руку мне, пойдем со мною

В тот вьюжный край,

Он полонил мне сердце тишиною,

И снегом зим, и свистом птичьих стай.

Там горбоносых желтобровых птиц

Эвенк охотник ждет, и на рассвете

Слепят огни бесчисленных зарниц,

И гнет пурга тяжелых кедров ветви.

Тайга бежит по белым склонам вдоль

Последних побережий,

Где по заливам высыхает соль

И где во мхах таится след медвежий.

Там сердца моего заветная отрада,

Край детских лет,

Родной страны холодная громада,

Я — твой поэт.

1933

2. СТАРЫЙ ИРКУТСК

На Дьячем острове боярский сын Похабов

Построил хижину, чтоб собирать ясак…

Прошли года в глухой тоске ухабов,

Века легли, как гири на весах.

Над летниками тесными бурятов

Сыченый дух да хмель болотных трав;

Сюда бежали, бросивши Саратов,

И вольный Дон, и старой веры нрав.

И город встал в пролете этом узком,

Суму снегов надевши набекрень,

И наречен он был в веках Иркутском,

Окуренный пожарами курень.

Вот он встает в туманах, перебитых

Неумолимым присвистом весны.

Немало есть фамилий именитых —

Трапезниковы, Львовы, Баснины.

Он богател. Его жирели тракты.

Делил полмира белыми дверьми,

И чай везли его подводы с Кяхты,

Обозы шли из Томска и Перми.

Он грузен стал, он стал богат, а впрочем,

Судеб возможно ль было ждать иных

От золотых и соболиных вотчин,

От ярмарок и паузков речных.

Он, словно струг, в века врезался, древний.

Рубили дом, стучали топоры,

Бродяги шли из Жилкинской деревни,

С Ерусалимской проклятой горы.

Он шлет их вдаль. Оборванные парни

Идут навстречу смерти и пурге,

Мрут от цинги в тени холодных варниц,

От пули гибнут смолоду в тайге —

Чтоб богател, чтоб наливался жиром

Купеческий, кабацкий, поторжной,

На весь немшоный край, над целым полумиром

Поставленный купцами и казной.

1933