Дурак из Пятиречья - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 6

И тогда Дурак стрелой мчался к долине, и мисс Нелли принимала его сначала с известной сдержанностью, которая потом растворялась в ярком румянце, возрастающем оживлении и вполне извинительном кокетстве. Так проходили дни за днями; здоровье мисс Нелли все укреплялось, но в ее уме все больше утверждалось смутное беспокойство, а мистер Хокинс смущался и терялся все больше и больше, а Пятиречье улыбалось, потирало себе руки и ожидало приближающейся развязки. Наконец она наступила. Но, пожалуй, не совсем в том духе, в каком представляло себе Пятиречье.

В прелестный июльский день в Пятиречье прибыла группа туристов с Востока. Они только что «осмотрели» Долину Больших Дел, и так как среди них были один-два восточных капиталиста, было сочтено желательным, чтобы осмотр живописных пейзажей сочетался с надлежащим изучением практических возможностей горного дела в Калифорнии. До сих пор все шло благополучно; в водопаде, благодаря позднему наступлению лета, было достаточное количество воды; в каньонах невдалеке от скалистых вершин еще лежал снег; они объехали вокруг одного из самых больших деревьев и проехали через отверстие в рухнувшем стволе другого дерева. Сказать, что они были в восторге, — означало бы лишь весьма слабо выразить энтузиазм этих леди и джентльменов, опьяненных прямо-таки «шампанским» гостеприимством своих любезных хозяев, необычайной новизной природы и сухим, бодрящим воздухом долины. Двое или трое уже высказались в том смысле, что они готовы остаться здесь жить и умереть; один написал восторженную статью в восточные газеты, охаяв все ландшафты Европы и Америки; при подобных обстоятельствах были все основания ожидать, что Пятиречье исполнит свой долг и равным образом произведет впечатление на чужеземцев своеобразием собственных красот.

Крупные капиталисты из Сан-Франциско прислали письма, в которых содержались соответствующие инструкции, и под умелым руководством одного из их агентов гости были крепко взяты в руки, им показали «то, что надо посмотреть», зато тщательно уберегли от того, что им обозреть отнюдь не надлежало, и поэтому они продолжали пребывать в атмосфере блаженства и энтузиазма. Вот таким-то образом и получилось, что кладбище в Пятиречье (где только двое из погребенных умерли естественной смертью), унылые, полуразрушенные хижины на склонах горы, где жили мрачные, цинически настроенные, отчаявшиеся обитатели, работая с утра до ночи за жалкие гроши, за нищенскую плату, от которой с презрением отказался бы каждый уважающий себя работник на Востоке, — все это не вошло в воспоминания восточных гостей. Зато вошли подъемные работы и механизмы компании «Шахта Пылающая звезда» — той компании «Шахта Пылающая звезда», чей «высокоинтеллигентный директор» получил секретные указания из Сан-Франциско, чтобы гостям было показано «все как следует!» А посему в мастерских компании были продемонстрированы ценные породы руды; дамам были предложены продолговатые бруски золота, уже готовые к отправке, которые можно было поднять и унести без посторонней помощи, и даже сама шахта, мрачная, роковая и своеобразная, вошла з программу осмотра; по выражению одного из корреспондентов, «богатства Пятиречья и особый интерес, который они представляют для восточных капиталистов», — все это было установлено бесспорно. Но тут произошел небольшой эпизод, который, — я говорю как беспристрастный, очевидец,— вряд ли представляет интерес для кого бы то ни было, но он имеет непосредственное отношение к главному герою этого правдивого повествования, и потому я не могу обойти его молчанием.

Для одного или двух более практических и трезвых умов среди гостей вскоре стало ясно, что некоторые отсеки шахты «Пылающая звезда» (может быть, вследствие того, что весьма внушительного годового дивиденда не хватало на все нужды) были «подперты» и укреплены экономным и далеко не совершенным способом и поэтому были ненадежны и опасны для жизни. В тот момент, когда в темных углах взлетали пробки от шампанского, а в полуосвещенных проходах и галереях звенели ликующие голоса и веселый смех, вдруг наступило внезапное и таинственное безмолвие. Несколько фонариков быстро замелькали по направлению к отдаленной части галереи, а затем оттуда раздались отрывистые, резкие приказания и неясный, зловещий грохот. Некоторые из туристов побледнели, одной даме сделалось худо! Что-то случилось! Что именно?

— Ничего страшного, — последовал быстрый, но не совсем уверенный ответ, — один из джентльменов, пытаясь отделить «образец руды» от стены, случайно выбил какую-то подпорку. Произошел обвал, и джентльмена засыпало землей до плеч. Все в порядке, его сейчас же вытащат, — требуется только величайшая осторожность, чтобы не расширить границы обвала. Не знаю, как его зовут, это человек небольшого роста, муж веселой черноглазой дамы. Эй! Кто там! Остановите ее! Ради бога — она не туда побежала! Она выпадет из шахты! Она погибнет! Но веселая дама была уже далеко. Устремив вдаль темные глаза, с мольбой пытаясь пронизать тьму, стараясь руками и ногами разорвать и разбить непроницаемый мрак, оглашая воздух бессвязными воплями и жалобами, следуя за блуждающими огоньками, мелькавшими впереди, она стремительно бежала! Она бежала под предательскими креплениями, бежала мимо зияющих пропастей, бежала мимо разветвляющихся галерей и сводов, бежала дико, бежала отчаянно, бежала не разбирая дороги и, наконец, вбежала прямо в объятия Дурака из Пятиречья!

Мгновенно она схватила его за руку.

— Спасите его! — воскликнула она. — Вы здесь работаете, вы знаете это ужасное место. Отведите меня к нему. Скажите, куда идти, что делать, умоляю вас! Скорее, он умирает! Скорее!

Он поднял на нее глаза, а затем, с внезапным восклицанием, уронил веревку и лом, которые держал в руке, и, шатаясь, прислонился к стене.

— Энни! — медленно и задыхаясь произнес он. — Это ты?

Она схватила его за обе руки, пристально глядя на него, вплотную придвинула свое лицо к его лицу, пробормотала:

— Господи боже мой, — Сайрус! — и упала перед ним на колени.

Он старался высвободить руку, которую она сжимала со страстной мольбой.

— Нет, нет! Сайрус, ты меня простишь — ты забудешь прошлое! Это бог сегодня послал тебя сюда. Ты пойдешь со мной. Ты спасешь — ты должен... спасти его!

— Спасти кого? — хрипло воскликнул Сайрус.

— Моего мужа!

Удар был нанесен так прямо, с такой силой и неожиданностью, что даже сквозь свое собственное и более эгоистическое всепоглощающее горе она уловила его действие на лице Сайруса и исполнилась к нему жалостью.

— Я думала... что ты... знал об этом! — пробормотала она.

Он не отвечал, а смотрел на нее неподвижными, немыми глазами. А затем звук отдаленных голосов и поспешный топот вернули ее в бурное волнение жизни. Она снова схватила его за руку.

— Сайрус!.. Послушай! Если ты продолжал любить меня все эти годы, ты не оставишь меня сейчас. Ты должен спасти его! Ты можешь! Ты смелый и сильный, ты всегда был такой, Сайрус! Ты спасешь его, Сайрус, ради меня, ради своей любви ко мне! Ты спасешь его — я знаю! Да благословит тебя бог!

Она встала, точно хотела последовать за ним, но он повелительным жестом остановил ее. Он медленно поднял с земли веревку и лом и стоял в таком оцепенении и ослеплении в течение минуты, которая ей, в мучительной пытке нетерпения и тревоги, показалась жестокой бесконечностью. Затем он обернулся, поднес ее руку к своим губам, медленно поцеловал ее, еще раз взглянул на нее — и в одно мгновение исчез!

Он не вернулся. И когда через полчаса к ее ногам положили мужа, который был в полубессознательном состоянии, но дышал и был цел и невредим, если не считать потрясения и нескольких незначительных ушибов, — только тогда она поняла, что оправдались самые худшие опасения рабочих. Когда освобождали ее мужа, произошел второй обвал. Едва они успели выхватить ее мужа, как мощная фигура его спасителя, Сайруса Хокинса, была смята и придавлена к земле на том месте, где лежал ее муж.

Два часа лежал он там, разбитый, с переломанными руками и ногами, с тяжелой балкой на груди, на глазах у всех, в полном сознании, и терпеливо ждал. Два часа они работали вокруг него, дико, отчаянно, самозабвенно, с волей богов и мощью титанов, и когда прошло два часа, они добрались до отвесного бревна, опиравшегося своим основанием на балку, под которой лежал Хокинс. Послышались возгласы: