Дурак из Пятиречья - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 5

— Я знал, — сказал он просто. — Я слышал вас, когда приперся до дома.

Мисс Нелли пришла в негодование от его грамматики, диалекта и хладнокровия, а еще больше от подозрения, что он был активным участником невидимых аплодисментов.

— Ах, вот что, — сказала она, продолжая улыбаться, — значит, и я слышала вас...

— Да пожалуй, что нет, — перебил он ее с серьезным видом, — я долго-то не оставался. Я увидел, как ребята шатаются вокруг дома, и положил себе сперва пойти да упредить вас, но они обещали не шуметь, а вы так удобно устроились и так углубились в эту свою музыку, что у меня не хватило духу вас потревожить, и я смотался прочь. Надеюсь, — добавил он с жаром, — они не подали виду, что слушают вашу игру. Они неплохие парни, эти ребята из «Пылающей звезды», хотя иногда они маленько грубят. Но они не причинят вам ни малейшего вреда, даже кошку они и пальцем не тронут! — заключил мистер Хокинс, краснея при мысли о том, что употребил такое неизящное сравнение.

— Нет! Нет! — ответила мисс Нелли, внезапно рассердившись на себя, на Дурака и вообще на «все мужское население Пятиречья. — Нет! Я, должно быть, вела себя очень глупо, — и если бы они причинили мне какую-нибудь неприятность, то и поделом мне. Но я хотела только извиниться перед вами. Вы найдете все в доме в полном порядке. Прощайте!

Она повернулась и хотела было уйти. Хокинс почувствовал некоторое смущение.

— Я попросил бы вас сесть, — сказал он наконец, — если бы мое жилище было достойно такой леди, как вы. Во всяком случае я должен был это сделать. Не знаю, что меня удержало. Но я не совсем здоров, мисс. Иногда у меня начинается что-то вроде лихорадки. Я думаю, что это влияние болотной сырости, мисс, — и тогда у меня немного мутится в голове...

Мисс Арнот немедленно прониклась к нему полным сочувствием — ее отзывчивое женское сердце было тронуто.

— Не могу ли я... нельзя ли вам чем-нибудь помочь? — спросила она еще более робко.

— Нет... если только вы не помните, как употребляются эти пилюли. — Он вынул коробочку с полдюжиной пилюль. — Я забыл, как их принимать... Вообще, я теперь все забываю... Это растительные пилюли Джонса. Если вы их когда-нибудь принимали, вы, наверное, знаете, какая нужна доза — надо ли принять восемь штук. Здесь у меня только шесть. Но, может быть, вы их никогда не пробовали, — добавил он умоляющим тоном.

— Нет, — отрезала мисс Нелли.

Обычно чувство юмора было ей свойственно, но чудаковатость мистера Хокинса производила на нее только тягостное впечатление.

— Позвольте мне проводить вас до подножия горы, — снова начал он после неловкой паузы.

Мисс Арнот сразу поняла, что подобный поступок с его стороны загладит в глазах света ее необдуманное вторжение на -чужую территорию. Она могла встретить по дороге кого-нибудь из своих невидимых поклонников или даже из своих подруг, и, несмотря на все свои сумасбродные порывы, она все-таки была женщина и не в силах была полностью отвергнуть условности света. Она любезно улыбнулась и дала согласие. Через несколько минут они исчезли в тенистой чаще леса.

Как это часто бывает в жизни, лишенной знаменательных событий, это совершенно ничтожное обстоятельство повлекло за собой серьезные последствия. Как она и ожидала, она встретила двух или трех из рукоплескавших ей слушателей — вид у них, как ей показалось, был застенчивый и смущенный; она встретила также своих подруг, которые с тревогой искали ее и были явно изумлены при виде ее спутника; ей показалось, что они даже чуточку позавидовали ее неоспоримому успеху. Я боюсь, что мисс Арнот, в ответ на их тревожные расспросы, не поведала им всей правды, а дала им понять, ничего прямо не утверждая, что она уже на самой ранней стадии сложной операции совершенно пленила слабоумного гиганта и победоносно повергла его к своим стопам. Рассказав эту историю два или три раза, она сама в конце концов поверила, что в ней есть какая-то доля истины; затем у нее возникло смутное желание, чтобы она оказалась истиной, а затем такое же смутное стремление ускорить ее завершение. Она не давала себе труда задуматься, приведет ли это к благополучию для Дурака. Она была совершенно уверена, что это излечит его от безумия. Действительно, немногие из нас — мужчин и женщин, — не считают, что даже безнадежная любовь к нам скорее ведет к спасению влюбленного, чем любовь к другому лицу, увенчанная взаимностью.

Общественное мнение Пятиречья, как читатель легко может себе представить, быстро и решительно высказало свое суждение по этому вопросу. Когда выяснилось, что мисс Арнот — не «ведьма», принявшая облик юной и хорошенькой девушки, чтобы обвести вокруг пальца все Пятиречье в целом и Дурака в частности, было решено, что как можно более быстрый союз между Дураком и «хорошенькой учительницей» вполне соответствует требованиям здравого смысла. Необычайная благосклонность фортуны к Хокинсу полностью согласовалась с теоретической формулой: «дуракам счастье!», выдвинутой всем лагерем. То, что он «наткнулся на золотоносную жилу» в своем собственном доме без особых «поисков» и хлопот, после того как «ведьма» не соизволила появиться, — казалось этим казуистам удивительным, но неизбежным. Как бы в добавление к этим чреватым последствиями событиям, мисс Арнот, взбираясь на гору Линкольн, упала и вывихнула ногу, и потому ей, после отъезда подруг, пришлось еще на некоторое время остаться в гостинице. В течение этого периода Хокинс был к ней весьма внимателен — это внимание было хотя и вежливое, но какое-то комически-нелепое. Когда, по прошествии довольно длительного времени, перспективы заселения нового дома всё еще продолжали оставаться туманными, общественное мнение вдруг резко изменило свои взгляды на поведение мистера Хокинса. На «ведьму» стали смотреть как на святую и многострадальную мученицу, принесенную в жертву слабостям и бесхарактерности Дурака. То, что, построив по ее просьбе новый дом, он внезапно «отвернулся» от нее, что его холостяцкая жизнь была результатом длинного перечня несостоятельных предложений и последующих бесстыдных обманов; наконец то, что он теперь пытался сделать жертвой своих экспериментов беззащитную учительницу, — все это для Пятиречья было ясно как апельсин. Равным образом было ясно, что его планы необходимо расстроить любой ценой. Мисс Нелли внезапно обнаружила, что стала предметом грубоватого рыцарского поклонения, которое было бы забавным, если бы иногда не надоедало, и было бы нахальным, если бы не сопровождалось почти суеверным уважением. Каждый день кто-нибудь из Пятиречья заезжал справиться о здоровье больной красавицы.

— Хокинс-то навещал вас сегодня? — спрашивал Том Флинн, с напускной небрежностью и равнодушием наклоняясь на веранде над креслом мисс Нелли.

Мисс Нелли, со слабым румянцем на щеках, принуждена была отвечать:

— Нет!

— Ну, ему не повезло — вчера ушиб ногу об скалу, — продолжал Флинн, бесстыдно плетя ложь. — Но не беспокойтесь, мисс Арнот. Он заедет к вам завтра, а покуда он просил меня передать вам вот такой букетец вместе со своим поклоном, да вот этот экземплярчик!

И мистер Флинн подавал ей букет, собранный им по дороге специально для данного случая, и почтительно вручал кусок кварца или золота, который он сам же извлек утром из собственного промывочного желоба.

— Пожалуйста, не обращайте внимания на поведение Хокинса, мисс Нелли, — говорил другой сочувствующий рудокоп. — Вы не найдете в лагере более светлой личности, чем этот Сай Хокинс, но он не понимает, что такое светские манеры по отношению к женщинам. Он не так много вращался в высшем обществе, как остальные, — добавлял оратор с изысканной честерфильдовской небрежностью, — но намерения у него самые лучшие!

Тем временем несколько других сочувствующих шахтеров вдалбливали мистеру Хокинсу мысль о необходимости самого внимательного отношения к больной.

— Не дело, Хокинс, — разъясняли они ему, — отпустить эту девицу обратно в Сан-Франциско и чтоб она там рассказывала всем, что, когда она была больна и одинока, единственный мужчина в Пятиречье, у которого она отдыхала, у которого сидела за столом (это считалось естественным и вполне извинительным риторическим преувеличением), наплевать на нее хотел. Нельзя этого делать! Это недостойная штука для Пятиречья.