Серебряные крылья - Кузнецов В. А. - Страница 30

восток — прикрывать поле боя. Покачали крыльями и разошлись в разные стороны. Свои!

«Юнкерсы» отбомбились по немецкой колонне и легли на обратный курс. Вот тут-то и началось...

«Фокке-вульфы» получили команду по радио уничтожить Ю-87.

Ведущий десятки подошел к «юнкерсам» поближе, увидел опознавательные знаки Румынии и

приказал атаковать.

Ю-87 падали на землю, а летчики проклинали Гитлера и всех фашистов, навязавших Румынии эту

войну. Только один сумел уйти от «фоккеров».

...Мы с Сашей Клюевым жили в маленькой комнатке одноэтажного дома. Мама Эмма, наша

хозяйка, не знала, как и что сделать, чтобы нам было хорошо. Худенькая, небольшого роста, она была

настолько любезна, что нам с Сашей порой становилось неловко. Мама Эмма немного говорила по-

русски, охотно показывала открытки, рассказывала о жизни в Венгрии.

Мы с Сашей разглядываем открытки и думаем каждый о своем. Саша, наверное, о родных в

Харькове, а я о девушке из Москвы, которая любит, но мало пишет. И еще в Москве мать, которая и

любит, и пишет.

А какая она, мирная жизнь? Наверное, хорошо не воевать? Мальчишкой жил бедно, не всегда был

сыт. Учеба в школе, потом в Чугуевском училище, и... война. Ничего мы с Сашей еще не видели в жизни,

а ему уже двадцать четыре, мне двадцать один...

Но бывает и хуже. Трудно вести два-три раза в день бои в воздухе. Очень трудно, и не все

возвращаются домой. Сколько новых летчиков в течение войны получил в подкрепление наш 122-й полк!

Сколько жизней перемолола война!

Пока мы мирно живем в Ясберени. Кого здесь только нет: и летчики, и пехотинцы, и танкисты, и

артиллеристы. Несмотря на разношерстность гарнизона, все отлично понимают, что цель у всех одна —

добить фашистов, а ближайшая задача — взять Будапешт. И в клубе под «Катюшу» танцуют те, кто,

может быть, на днях погибнет, и те, кто останется жив, а потом когда-нибудь расскажет об этом.

А утром снова в бой. Штурмовики над Будапештом. Фашисты не сдаются. Их бомбят,

обстреливают. Самолетов противника в воздухе нет, и мы спокойно рассматриваем венгерскую столицу.

Сероватые массивы жилых домов, в основном на левом, восточном, берегу Дуная, прямые улицы,

красиво переброшенные через огромную ширь реки мосты. На западном берегу жилых кварталов

намного меньше. В центре города Дунай раздваивается, а соединяется в единое русло где-то в 45—50

километрах южнее, возле города Дунайварош. Серая водная гладь, серые массивы жилых домов.

Непрерывно бьют зенитки. Пусть стреляют. Две-три тысячи выстрелов необходимо сделать зенитчикам,

чтобы сбить один самолет. Маневр, маневр — и зенитки не страшны.

Бомбы «илов» полетели вниз, пора снижаться и фотографировать. Истребителей противника нет, и

мы спокойно возвращаемся в Ясберень.

Через несколько дней напряжение усилилось. На карте замелькали новые названия: Лонтов,

Немце, Некия, Саколош. Полк перелетел в Хатван, очень небольшой городок в 70—80 километрах

северо-восточнее столицы.

И вот в разгар боевых действий за Будапешт — туман в низкая облачность. Пехота требует

авиационной поддержки, но приборы, которые стоят на наших самолетах, не обеспечивают взлета и

посадки в тумане. Приходится заниматься боевой подготовкой.

Занятия по тактике, занятия по огневой подготовке...

Часто приезжает полковник Семененко — командир дивизии; он выступает с информациями о

противнике, о новом в тактике немцев и наших летчиков.

В нашей комнатке трое: инженер полка Соколовский, мой новый командир эскадрильи Леонтьев и

я. Остальные летчики разместились рядом по 4—6 человек в комнате. Отдых был очень

кратковременным.

Двадцать пятого декабря нам с Титовым достались три вылета на разведку. Будапешт окружен, в

воздухе спокойно. Фашисты еще не оправились от ударов 2-го и 3-го Украинских фронтов. В воздухе

тихо, но Титов дважды теряет меня в момент снижения и фотографирования железнодорожной станции

Комарно.

Титов — не Гришин. Иван Гришин хитрец: если он и потеряет командира, так на обратном пути

отыщет, пристроится. Титов же нет. И мы приходим на аэродром в одиночку. Росляков недоволен ни

мной, ни Титовым. Разведчиков могут уничтожить по одному.

Но где и когда нам полетать и стать хорошей парой?

Однако и Леонтьев — командир эскадрильи, и Росляков оказались правы. 1 января мы не

вернулись с задания...

Мы тогда еще не знали, что фашисты готовят контрудар с севера и юго-запада с целью освободить

окруженную группировку в Будапеште. Мы летим на разведку. Под нами характерный изгиб реки,

городок Вац и небольшие — всего тысячеметровые — горы Бержень.

Идем вдоль Дуная. Слева Венгрия, справа Чехословакия. Я смотрю на карту. В 60 километрах от

этих гор вверх по Дунаю небольшой городок Комарно. Пикирование, горизонтальный полет на высоте

полторы тысячи метров. Все! Несколько минут — и станция сфотографирована. Набор высоты, разворот

на север вдоль железной дороги на Нове-Замки. Летим тихо, спокойно, Титов справа, «мессеров» нет.

На участке железной дороги Нове-Замки — Эстергом мелькает небольшая станция Нове-Вьеска,

переполненная эшелонами.

«Сфотографировать! — мелькает мысль. — Фашисты сосредоточивают силы севернее

Будапешта!»

Резкое снижение, горизонтальный полет на небольшой высоте и знакомое «жжик... жжик...» в

наушниках шлемофона. Чуть выше и правее — Титов. Молодец, сегодня держится хорошо.

— Смотри за хвостом, фотографирую! — кричу лейтенанту.

— Вас понял, — отвечает ведомый.

Еще полминуты, и съемка будет закончена, но... страшный удар потряс самолет, и руки

инстинктивно тянутся к замку подвижной части фонаря, чтобы открыть его и немедленно выброситься из

разбитого самолета.

Руки в крови, но замок не открывается, и покинуть самолет, очевидно, не удастся. Какой-то звон в

ушах, а в голове назойливая мысль: «Что-то надо делать!»

Над самой землей самолет выходит в горизонтальный полет, а выше восьмерка «фокке-вульфов»,

уже не обращая внимания на сбитого командира, преследует моего ведомого.

Прозевали атаку врага! Вряд ли устоит Титов в бою с восьмеркой фашистов... А до линии фронта

30 километров, да еще нужно перевалить горы Бержень...

Я иду к Дунаю, а восьмерка «фоккеров» и мой ведомый скрываются в восточном направлении.

Почти все приборы в кабине разбиты снарядом. Компас застыл неподвижно в верхнем положении —

вытекла жидкость. Встречный поток воздуха врывается через пробоины фонаря и мешает смотреть

вперед. И не знаешь, верить или не верить, что температура воды сто двадцать пять. Дальше стрелка

двинуться не может, она зашкалена.

Мысли бегут с сумасшедшей скоростью: «Что делать? Без охлаждения мотор может работать три

минуты. Только три минуты. Да! Что-то около этого работал мотор на подбитом возле Львова самолете

Рослякова. Потом заклинил, и командир садился вынужденно в Красне... До линии фронта минут шесть

полета, мотор может работать три, а высота всего триста метров, и внизу фашисты. Неужели опять

попаду к ним? А что, если пересечь Дунай и приземлиться западнее окруженного Будапешта, таким

путем можно попасть к своим».

Решение созрело, до 3-го Украинского фронта всего две минуты полета.

Самолет пересекает Дунай по направлению к Будапешту. Струя белого пара тянется за ним,

скорость становится все меньше и меньше. Пора садиться. С высоты ста метров хорошо видна резко

пересеченная холмистая местность западнее Будапешта. Придется приземлиться на пологий холм. Только

бы выбрать поровнее.

Лечу над деревней, никто не стреляет, значит, фашистов нет. Чтобы пробег был меньше,

приземляюсь не под уклон, а, наоборот, в гору и, конечно, с убранными шасси.