М. П. Одинцов - Бабоченок Петр Александрович - Страница 38

«Помни хорошее летное правило: делай быстро, но не торопись», «Хочешь получить толковый ответ —

научись умно спрашивать», «Не контролируй то, чему сам еще не научился и не научил...» Принципы

вроде бы простые и естественные, но ложились они в основу стиля работы командования, становились

настоящей школой, поучительной и строгой.

Все сразу заметили, что любит он выдвигать людей, постоянно «болеет» доброй страстью отыскивать в

человеке не худшее, а лучшее, пестует активное и динамичное в характере. Поэтому подбор и

расстановка кадров никогда у него не были случайными. Будем откровенны: это свойственно далеко не

каждому руководителю.

Простое, казалось бы, дело: наступает время — и офицера надо выдвигать, или выходит срок — и надо

его представлять к очередному воинскому званию. Раньше как делалось? Напишут реляцию, отправят по

команде. Одинцов завел иной порядок. Прежде чем рассмотреть представление, обязательно приглашает

на беседу. Осмотрит, как одет. Поприветствует именем авиации, ее прошлым, настоящим и будущим, будто и дел у него иных нет, только и ждал человека, рад именно ему. Потом — все остальное. Офицеры

такие разговоры стали называть в шутку «исповедями», «покаяниями в грехах». Но шутка шуткой, а к

таким беседам готовились серьезно, уроки из них извлекали полезные. Вопросы командующий задавал

разные: по службе, о делах житейских, о семье и детях. Мог задать и такой вопрос: «А как в городе с

[180] выполнением промышленного плана?», «Какие фильмы и спектакли идут в кинотеатрах и театрах, что читаете»? Не знаешь — будешь знать, а знаешь — хорошо, что не одним аэродромным воздухом

дышишь, не одной казармой живешь, страну видишь, труд народа, от культурной жизни не отстаешь.

В этом ему помогала поистине феноменальная память, знание качеств и возможностей подчиненных. О

памяти Одинцова, избирательной и целенаправленной, памяти на людей, и сегодня ходят легенды. Один

раз увидев человека, побеседовав с ним, он уже не забывает его всю жизнь. Запоминает не только лицо и

фамилию, но и деловые качества, его способности и возможности.

В беседе как-то с гордостью вспомнил, что за время службы ему приходилось представлять к высшим

офицерским и генеральским званиям десятки командиров.

К чему все это сказано? А к тому, что есть ведь еще любители и «задвигать». Встречаются, к сожалению, и большие начальники, живущие по принципу: «Надо выдворить? Выдвинем!» Это особенно по

отношению к тем, кто по разным причинам, нравственной или деловой несовместимости, раздражает или

потенциально может составить угрозу соперничества.

Михаил Петрович никогда не кривил совестью, не «подделывался» под подчиненных. Суди человека по

делам его — по такому правилу живет. Терпеть он не может тех начальников, которые, бывая в

подразделениях, чуть ли не хлопают по плечу на аэродроме авиаторов, щеголяют крепкими словами, подделываясь под «своего». По многолетнему опыту он знает, что таких «своих в доску», как правило, в

авиачастях принимают с усмешкой, платя за пренебрежение той же монетой. Сыплет такой «деловой»

[181] скользящими по поверхности «мимоходно-мимолетными» вопросами, а ему и отвечают

соответственно: «Как дела? Летаем. Как питание, обмундирование? Нормально».

Критикуя на заседаниях Военного совета подобных руководителей, любил повторять: плох тот солдат, который не хочет стать генералом, но вдвойне плох тот, кто, став генералом, перестает быть солдатом; биография командира — это прежде всего люди, выращенные им. Своим опытом, своим примером

наставлял: всегда, как бы ни был занят, думай о тех, кто под началом твоим, заботься о них. Ибо их

настроение и дух те же ракетоносцы, те же полеты. Даже посильнее и поважнее.

Не одна бессонная ночь является свидетелем его многотрудных размышлений над тем, как создавать

высокий душевный подъем у людей в повседневной учебе. Он внимательно изучал работы военных

педагогов и психологов, систематизировал свои наблюдения, нащупывал закономерности. А потом

вместе с членами Военного совета, с заместителями, офицерами штаба, с командирами и

политработниками формулировал выводы, рекомендации, испытывал на практике новые методики

подготовки подразделений, отдельных категорий летчиков и должностных лиц инженерно-технического

состава, решительно выступал против «натаскивания» людей, штурмовщины, за ритмичную,

эффективную организацию летной работы. И при всем том он оставался мечтателем. А мечты, как

известно, двигают прогресс.

Михаил Петрович рассказывал о таком случае:

— На теоретическом семинаре в авиационном подразделении, на котором мне довелось присутствовать, речь зашла о романтике воинской службы, фронтовом товариществе, об условиях, порождающих подвиг.

Тема волновала всех, многим захотелось [182] поделиться своими мыслями. Особенно запомнилось

выступление одного лейтенанта. Он так вдохновенно рассказывал о боевых подвигах молодых авиаторов

в годы Великой Отечественной войны, будто вместе с ними участвовал в жарких воздушных схватках, прорывался к цели сквозь огненный шквал зенитных снарядов,- наносил удары по врагу. На ярких

примерах, почерпнутых из литературы, кинофильмов и рассказов ветеранов, он раскрыл стойкость, мастерство, точный расчет, исключительную самоотверженность — черты, свойственные советским

летчикам старшего поколения, которых по праву называют «романтиками» неба.

Закончив свое очень интересное выступление, летчик несколько секунд помедлил, а потом совершенно

неожиданно, словно самому себе, сказал:

— Теперь стало меньше романтики.

Лейтенант сел, и, как мне показалось, глаза его стали грустными.

Последнее замечание сразу же вызвало горячие споры. Руководитель занятий не торопился с выводами, дал возможность высказаться всем желающим. А их было много, и каждый офицер отстаивал свою точку

зрения. Это, конечно, хорошо. Но настораживало то, что некоторые, оказывается, видели в своей службе

мало романтического, а только повседневный и далеко не легкий труд. Романтика, дескать, — это для

земной молодежи, а у нас работа, и только работа. Пусть любимая, но лишенная романтики в прямом

понимании этого слова.

Скажу откровенно, меня такое приземление летной профессии прямо-таки огорчило. Ведь всегда

считалось, и справедливо, что в любом деле есть свои романтические стороны, которые привлекают

людей пытливых, ищущих, а особенно молодых, выбирающих будущую специальность. И совершенно

очевидно: [183] в первую очередь романтика полета делает авиацию особенно притягательной для

юношества. А тут услышал такое: успех боя в наше время больше, мол, зависит от качества летательного

аппарата, чем от мастерства тех, кто им управляет. В доказательство этого приводились такие доводы: на

современной боевой машине большинство этапов полета выполняется в автоматическом режиме. И как

бы получается, что деятельность летчика тут больше сводится к роли оператора. Свойственное ему место

в системе человек — машина — среда он занимает только там, где пилотирование производится

вручную. Самолетные автоматические системы, ЭВМ помогают экипажу, конечно. Но могут ли они

заменить его?

Отвечая на этот вопрос, пришлось выступить и рассказать об одном недавнем случае из будней боевой

учебы наших авиаторов. Вот об этом эпизоде.

Старший лейтенант Виктор Радчук на ракетоносце, увлекшись выполнением задания, попал в опасный

режим полета — инерционное вращение. Скорость намного больше звуковой, самолет бешено

вращается, высота падает. Перегрузки с неимоверной силой вдавливают тело летчика в сиденье, а он

понять ничего не может, лишь с трудом различает частое мелькание неба и земли.

Такие моменты называют стрессовыми. Иногда экстремальные условия парализуют волю или вызывают