М. П. Одинцов - Бабоченок Петр Александрович - Страница 17

пулемета. От другого я увернусь.

Прикинув, что фашистский летчик откроет огонь лишь через пятнадцать — двадцать секунд, Одинцов

решил понаблюдать за вторым «мессершмиттом», чтобы при необходимости подсказать ведомому начало

маневра. Он приоткрыл форточку и увидел: «Сашин» фриц выходил на дальность действительного огня.

— Петров, чего спишь? Быстрее разворот под меня! Вывод по команде!

Нырок самолета Александра под «Ил» Одинцова [80] открыл Никонову атакующий самолет врага, и

стрелок успел воспользоваться выгодной обстановкой, выпустил по истребителю длинную очередь.

И сразу же Одинцов услышал напряженный голос Никонова:

— Командир, резко влево!

Памятуя о том, что под ним Петров, Михаил энергично положил машину в разворот. И тут увидел между

«мессершмиттом» и своим «Илом» самолет ведомого, который, приняв очередь врага на себя, закрыл

командирский самолет. Михаила обдало теплой волной благодарности. Глубоко вздохнув, он

скомандовал:

— Выходи из разворота! Я рядом справа!

«Мессер», атаковавший Одинцова, проскочил над «Илами», набрал метров триста, отошел немного в

сторону и вырвался вперед. Думая, что фашист играет роль приманки, предлагает атаковать его, Михаил

забеспокоился: он знал, что подобный прием гитлеровцы используют лишь тогда, когда на хвосте у

противника «висит» другой их самолет, и спросил Никонова:

— Дима, а где второй?

— Не видно. Может, упал, а может, подбитый, ушел к себе.

Атаковать «мессер» было соблазнительно, но, прикинув все «за» и «против», Михаил не захотел

рисковать. «Если стрелки не видят второй самолет, то, прицеливаясь, уйдешь от земли, а в это время

снизу в тебя вгонят очередь».

Пока Одинцов обдумывал, как поступить, фашист положил машину в крутой разворот и пошел в атаку.

— Дима, как сзади? — запросил Одинцов.

— Никого нет!

— Разворот под «мессер»!

Маневр оказался своевременным: очередь прошла [81] выше кабины. А гитлеровец опять стал занимать

прежнее исходное положение, но с другой стороны, видимо, задумав стрелять так, чтобы оба «Ила» были

у него на одной линии.

«Ну-ну, мы тоже не лыком шиты», — усмехнулся Одинцов и решил сам развернуться на него,

рассчитывая упредить фрица в открытии огня.

— Дима, как сзади?

— Никого. Петров рядом!

— Атакую фрица! — предупредил Одинцов.

Фашист оказался умнее и опытнее, чем предполагал Одинцов. Не приняв дуэли, враг перевел свою

машину в набор высоты, потом перевернул ее на спину и в таком положении разглядывал не

поддающиеся на его хитрости «Илы». Михаилу казалось, что он видит посеревшее от напряжения лицо

фашиста, его сузившиеся глаза.

— Дима, немец пошел назад, — передал он стрелку, когда «мессер» проскочил над ними.

— Наблюдаю. Уходит восвояси не солоно хлебавши. А другой пропал после третьей атаки. Видать, врезал я ему по первое число.

— Молодец, Дима! — И обратился к Петрову: — Как у тебя дела?

Саша в ответ покачал крыльями: мол, все в норме.

...Выключив мотор и встав на крыло, Одинцов подождал, когда Петров зарулит свою машину, и лишь

тогда спрыгнул на землю, где его ждал адъютант старший эскадрильи.

— Летчики все пришли?

— Наши все. Раненых нет. Машины вернулись без повреждений и пробоин. А вы где задержались?

— Да так, немцы попались очень вежливые, не отпускали, пришлось выяснять отношения... Постройте

летный состав у командного пункта эскадрильи.

Подошел Петров, доложил о полете. Выслушав [82] его, поблагодарив за помощь в небе, Одинцов

приказал идти на построение, туда же пошел и сам, продолжая думать о том, что сказать подчиненным...

* * *

Он и по сей день хорошо помнит замкнутые и виноватые лица летчиков, их подавленность, боязнь

встретиться взглядами с глазами командира. Только увидев это, Одинцов наконец утвердился в мысли; там, в воздухе, случилась ошибка. Она вполне поправима, благо все живы. Нашлись и нужные для такой

минуты слова — правильные и справедливые, не унизительные и не оскорбительные:

— В том, что случилось, виноваты мы все. Первый наш совместный полет, как первый блин, вышел

комом. Я не предупредил вас по радио, что уменьшаю обороты, а вы забыли о чем мы говорили, готовясь

к вылету. Подробно разберемся в случившемся позже. А до того, как выработаем единое мнение, сор из

избы не выносить. Как доложить командиру полка, я подумаю. Смотреть повыше и носы не вешать. Не

все было плохо... Экипажу Петрова и Никонову выйти из строя. Их, товарищи, ставлю в пример. Мы

провели бой с парой «Ме-сто девять». Никонов и Петров действовали отлично. Сержант сбил или подбил

одного «мессера», а младший лейтенант своим самолетом закрыл машину командира от удара врага. К

счастью, гитлеровец не сумел как следует прицелиться...

Позже Одинцов убедился, что тогда, построив подчиненных, он действовал правильно. Благодарность

обрадовала героев недавних атак. Летчики подняли головы, заулыбались. В довершение всего комэск

снял с руки часы и подарил их Петрову в память о первом совместном бое.

Прошел год, как Одинцов ходил в бой во главе своей эскадрильи, и за это время он ни разу в разговорах

[83] не вернулся к тому первому, злополучному вылету. Не было причин для напоминания, и он знал: не

будет. Не все остались в живых, но Саша Петров всегда был рядом. И хотя на его «Иле» потом

установили передатчик, он по-прежнему воевал молча...

Придется, однако, несколько уточнить этот рассказ Михаила Петровича. Долго Петрову воевать с

Одинцовым молча не удалось. Очень уж «полюбили» Одинцова-ведущего и фашисты. Его по голосу

стали узнавать и охотились за ним очень рьяно, пытаясь сбить. Одно время по этой причине

командование было вынуждено даже запретить Михаилу водить группы на штурмовку. Но разве мог он

отсиживаться? Пообещал командиру дивизии, что за линией фронта команды подавать не будет, руководить боевой работой группы станет через своего ведомого. Голос Петрова враги пока еще не очень

знали. Так и воевали почти до конца войны. Одинцов дает команду Петрову, а тот дублирует ее всем

ведомым, принимая огонь на себя вместо ведущего.

Были и другие ведомые, кто запомнился на всю жизнь. Сергей Михайлович Бабкин, к примеру, как

собственная тень ходил рядом в воздухе. И все же после одного из вылетов Одинцов очень крепко

разругался с этим уральским парнем из города Касли. Заметил Михаил, что Сергей при подготовке к

вылету на штурмовку не прокладывает на карте маршрут.

— Что это за шутки-фокусы? — спросил.

— Ведущий домой приведет. Я верю вам.

— А если меня собьют?

— Тогда и мне жизнь не нужна...

А сколько еще было в полку других коммунистов-единомышленников, для которых дружба и братство

стали превыше всего. А как это важно — сознавать, что вокруг тебя люди, на которых можно положиться, которым ты веришь и которые верят тебе! Одинцов [84] очень ценил добрые дружеские отношения с

ними, их помощь и поддержку — все то, что называется в авиации чувством крыла.

Служил в полку и храбро воевал мастер штурмовых ударов — заместитель командира эскадрильи

гвардии старший лейтенант Мирон Самуилович Поперно. Музыкант-весельчак. Уже в Германии,

незадолго до его геройской гибели (за три недели до окончания войны), начальник политотдела дивизии

докладывал в политотдел корпуса: «В комнате, которая была отведена для отдыха летного состава, стоял

рояль киевской фабричной марки. Летчик-агитатор старший лейтенант Поперно провел беседу с летным

составом о дружбе народов нашей страны, рассказал о разрушениях, произведенных фашистскими

варварами в его родном Киеве, и об ограблении ценностей этого города. Он на ряде фактов показал, что

зажиточность фашистской Германии зиждется на грабеже, насилии, рабском труде порабощенных стран