М. П. Одинцов - Бабоченок Петр Александрович - Страница 16

— О человеке за один бой можно узнать больше, чем за всю жизнь, прожитую вместе, — уверяет Михаил

Петрович Одинцов.

Герой Советского Союза, полковник в отставке Александр Иванович Петров в годы войны совершил

более двухсот боевых вылетов. Добрую сотню раз он был ведомым у Одинцова. И на земле почти всегда

их видели вместе: в штабной землянке, где получали [75] боевые задания, перед посадкой в грозные

«Илы». Первыми в полку друзья отрывались от взлетно-посадочной полосы в самых сложных,

необычных условиях и устремлялись на врага. Одна сковородка войны их и выпекала, и свела для

длительной и прочной боевой дружбы. Как в хорошей песне породнились тогда их имена. Слились в

сорок третьем и не расходились до самого конца войны их многотрудные трассы, по которым пронесли

они самые чистые человеческие отношения.

Тянутся к Александру Ивановичу люди и сегодня. Любят его за степенность, спокойную прямоту и

доброжелательность, идущую от житейской мудрости, глубокой образованности, душевного

благородства. Часто встречается он с молодежью. Влечет к нему и ветеранов.

Александр Иванович до войны учительствовал в начальной школе. До авиации был пехотинцем,

связистом. Тридцать восемь лет после войны служил в Военно-Воздушных Силах. После увольнения в

запас вот уже десять лет работает преподавателем второго Московского медицинского института имени

Н. И. Пирогова.

— Как мы воевали с Петровичем? — на вопрос вопросом начал свои воспоминания Александр Иванович.

— Лучше, чем он сам рассказал в своих «Записках летчика», не смогу. Так что давайте только назовем

людей не вымышленными, как в книге, а своими именами, и все станет ясно.

На том и порешили, выбрав вот этот эпизод.

* * *

...Полк вылетел на задание рано утром. Эскадрилья Одинцова замыкала колонну.

В лучах низкого солнца показался вражеский аэродром. Голова полковой колонны как бы уперлась [76] в

заградительный зенитный огонь. Одинцову показалось, будто ведущая группа увязла в полосе разрывов и

от этого потеряла скорость. Позади идущие, чтобы не наскочить на передних, вынуждены были сломать

строй, колонна распалась на отдельные клинья, а потом быстро собралась в змейку, получив в новом

боевом порядке большую свободу для маневра.

Комэск подвел эскадрилью к рубежу зенитного огня. Но теперь внимание его все больше занимал не

огонь врага, а нервозное шараханье ведомых. Маневрируя, они резко бросали машины из стороны в

сторону, как бы уходя от выпущенной по ним очереди. «Илы» беспорядочно раскачивались по высоте и

направлению, как лодки на мертвой зыби моря, а это грозило столкновением самолетов, мешало общему

маневру.

Видя это, Одинцов решил по радио успокоить пилотов, прежде чем идти в атаку:

— Горбатые, я — семьсот тринадцатый, встать всем на место! Успокойтесь! Этот огонь не опасен.

Маневр строю я! Через тридцать секунд пойдем в атаку. Цель на южной окраине аэродрома. Стоянку

самолетов вижу. После атаки левый разворот.

Говорил, а сам смотрел, как его распоряжения возвращают самолеты на положенные места. И оттого, что

голос его услышали, что ему подчинились, стало намного спокойнее. Посмотрев на рядом идущий

самолет Петрова, Одинцов увидел в форточке фонаря его руку с оттопыренным кверху большим

пальцем: мол, все в норме. Но было в этом жесте нечто большее — поддержка, одобрение молодого

комэска. Михаил откликнулся на дружеский жест; перехватил ручку управления самолетом в левую руку, правую поднес к форточке и показал летчику сначала все пять пальцев, а потом сжал руку в кулак. [77]

Этот немой разговор настроил комэска оптимистически, и он спокойно провел группу через рубеж

разрывов. Убедившись, что все на своих местах, подал команду:

— Проверить готовность оружия. Работаем с одного захода! Стрелять самостоятельно! Сброс бомб по

ведущему самолету! Пошли в пикирование!

Одинцов, как всегда, немного уменьшил обороты мотора и, переведя машину в снижение, стал наблюдать

за ведомым. Удостоверившись, что в атаку пошли все, повел стрельбу по «юнкерсам», стоящим на земле, и определил точку прицеливания для сброса бомб. В это время стрелок Никонов сообщил:

— Командир, ведомые уходят вперед, обгоняют нас на пикировании. С нами лишь Петров.

Оторвавшись от прицела и посмотрев назад, Одинцов увидел, что подчиненные не следуют за ним.

Сбросив бомбы без его команды, они вышли из пикирования и находились теперь значительно выше

него.

Выход на заданную цель и бомбометание по ней еще больше оторвали Одинцова от эскадрильи.

Заканчивая атаку, он напряженно искал решение, которое не усложнило бы обстановку. Он был уверен, что без управления, без твердой командирской руки, воли старшего эскадрилья может понести потери.

Командир решил по радио вызвать на связь заместителя.

— Семьсот десятый, я — семьсот тринадцатый. Нахожусь позади, в трех километрах от вас. Ответьте, если слышите меня.

— Слышу хорошо.

Связь действовала, и комэск обрадовался ей.

— Семьсот десятый, бери на себя управление группой и веди ее домой. Передние самолеты видишь? [78]

— Вижу.

— Ну, тогда жми к ним! Я приду самостоятельно. Потом разберемся.

Передав управление и осмотревшись, Одинцов убедился, что они с Петровым остались вдвоем.

Рассчитывать надо только на свои силы. Думая о случившемся, Михаил никак не мог поверить, что его

сознательно решили бросить, и стал искать оправдание случившемуся. «Если ведомые ввели самолеты в

пикирование на полных оборотах моторов из-за боязни отстать, то, конечно, им было сложно решить, как

поступить. У них оставалось два выхода: или обогнать меня, или выйти раньше из пикирования, бросив

бомбы куда попало. Кто сделал это первым: самый опытный, увидевший опасность проскакивания, или

новичок, не разобравшийся в обстановке?»

— Командир! — послышался голос стрелка. — Два «сто девятых» догоняют нас.

— От них не убежишь. Патроны беречь! — И передал Петрову: — Два «мессера» подходят. Будем

маневрировать. Держись хорошенько меня, не отрывайся. Если истребители справа, переходи левее. Если

они слева — ты направо, чтобы оба задних пулемета могли стрелять.

— Заходят справа. Сразу парой! — опять передал стрелок.

Одинцов посмотрел в форточку: два желто-зеленых вражеских самолета шли в атаку так, что оба «Ила»

сразу оказывались в створе одной очереди. Если самому не маневрировать, то Никонов не сможет

стрелять. Михаил, прикинув расстояние, выждал немного и, когда, по его расчетам, фашисты не могли

уже вести по-настоящему опасных действий в ответ на его задумку, когда до врага оставалось метров

четыреста, скомандовал:

— Петров, быстро переходи на левую сторону. [79]

Правый разворот! Стрелки — огонь по ведущему! Наблюдая за «мессершмиттами», довольный Одинцов

крикнул:

— Ну-ка, Дима, всыпь переднему, чтобы у него пылу поубавилось.

Короткими настойчивыми очередями заговорил пулемет. Казалось, Никонов старательно и методично

вбивал железные гвозди в бронеплиту бензинового бака, который находился между кабинами стрелка и

летчика. Семь — десять выстрелов в очереди воспринимались самолетом как удар, машина вздрагивала.

— Переднему не даю прицеливаться, а он мешает своему ведомому, так что ничего у гитлеровцев не

выйдет, — докладывал стрелок.

— Вижу, вижу! Выходи на прямую. Переходи на правую сторону, — приказал он Петрову. — Разворот

слева под противника.

Опять Одинцов и Петров опередили гитлеровцев.

Убедившись, что воздушный бой накоротке не получается, фашисты разошлись поодиночке и решили

атаковать обоих летчиков сразу. Это требовало от Одинцова и ведомого более продуманных действий.

— Петров, как только «твой» «мессер» выйдет на прицеливание, Никонов поведет по нему стрельбу из