День минотавра - Сван Томас Барнет - Страница 19

– Эвностий, разреши мне. Он мой брат.

– И мой друг, – заметил я.

– Ты можешь умереть?

– Да.

Я прижался губами к бескровным губам Икара. Подобно охотнику, отсасывающему змеиный яд из ранки, я всасывал в себя губительный воздух, который вдохнула в мальчика Эмбер из своих пропитанных отравой легких. Он не обжигал, а обманчиво, будто это струя густого меда, перетекал в мое горло.

Каким маленьким показался мне Икар, слабым, бледным и почти без признаков жизни! Мне вдруг представилось, что это мой сын от Теи, и, целуя его, я целовал ее; а потом я увидел, как мы, смеясь, идем по лесу, и Икар держит нас с Теей за руки; затем он превратился в малыша, уцепившегося за нас своими ручонками и весело раскачивающегося, того малыша, которого я так любил, когда он жил в дереве Коры. Икар, сынок, вдохни свой яд в мои легкие, ведь я тебе как отец, а отец должен ночью защищать своего сына от стригов, а днем от пчелиных королев, подставлять свою грудь под пущенную в него стрелу, закрывать его собой от летящего камня и раздирающих тело когтей. Ведь любовь – это бронзовый щит.

Моя голова бессильно опустилась рядом с его щекой, и сон, похожий на осенний листопад, одолел меня. Поток света хлынул в комнату. Я увидел, что Тея встала на мое место рядом с Икаром, но прежде она разорвала пергамент и впустила свет и свежий воздух.

– Тея, – прошептал я. – Теперь мы оба отравлены.

– Нет, мы просто поделили яд пополам, – ответила она. – А это уже совсем другое.

Икар открыл глаза и сонно проговорил:

– У меня в легких был мед. Он такой сладкий. От него мне хотелось спать.

И, как ребенок, лежащий в теплой постели и обнимающий свои любимые мягкие игрушки, он притянул нас к себе.

– Тебе нельзя сейчас спать, – сказал я. – В твоем теле еще остался яд.

Я помог ему встать на ноги. Он сделал первый неуверенный шаг, ухватился за меня, а затем, хоть и с трудом, но уже самостоятельно добрался до противоположного конца комнаты.

– Со мной теперь все в порядке, – сказал он.

Тея наблюдала за ним с гордостью, будто это она научила его ходить. Но как только он остановился, сразу же укоризненно спросила:

– Икар, как ты оказался в этом доме?

– Я шел к Зоэ и заблудился. – Он не собирался оправдываться.

Тея вспыхнула, как еловый факел:

– Это твоя подружка, Эвностий! Он шел к твоей подружке! Разве не ты направил его к ней?

– Нет, – сказал я, – но, действительно, думал пойти вместе с ним на следующий день.

– Вы собирались спать с ней. Оба. С этой шлюхой!

Подумать только, Зоэ, добрейшая из женщин, – шлюха! Гнев развязал мне язык и сделал жестоким:

– Она теплая, щедрая и женственная. Действительно, она отдает свое тело. А ты не отдаешь вообще ничего. Твое тело такое же холодное, как сугроб. Я был счастлив, пока ты не появилась здесь. У меня были друзья, дом, сад, и никто не требовал, чтобы я вел себя, как евнух. А ты что сделала? Оскорбила моих друзей, перевернула все вверх дном в моем доме, сорвала цветы. Зоэ, несмотря на своих любовников, в тысячу раз лучше, чем ты. Она, во всяком случае, женщина, а ты – холодная ханжа.

Не успел я закончить, как получил пощечину. Сгоряча я толкнул Тею, и она, издав удивленный возглас, опустилась на пол, да так и осталась сидеть на большой груде маков, похожая на изображение Великой Матери, только не такая величественная и невозмутимая.

– Икар! – закричала она, плача, будто хотела сказать: «Подай мне руку и защити свою сестру от этого грубого животного».

Но Икар не подошел к ней, а проговорил решительно:

– Мы все-таки пойдем к Зоэ.

– Следите за трией, – предупредила нас Пандия. – Она что-то задумала.

Перебрасываясь обвинениями, мы совсем забыли, из-за чего началась ссора. Пандия оказалась более бдительной.

– Я не спускаю с нее глаз, – сказала она, стоя у самой двери с большими щипцами в руках. – Пусть только попробует подойти, я сразу огрею ее. Смотрите, она плачет! Наверняка задумала какую-нибудь хитрость.

Действительно, Эмбер сидела среди цветов, над которыми больше уже не кружились пчелы, и слезы, похожие на крупные бриллианты, катились у нее по щекам.

Икар подошел к ней:

– Не бойся, мы тебе ничего не сделаем.

– Ты думаешь, я плачу от страха?

– Неужели от раскаяния? – спросил я. – Не поздновато ли?

– Я плачу от жалости к себе, к своему жестокому сердцу, – ответила она. – Он лежал в моих объятиях, испуганный и нежный, невинный мальчик с телом мужчины. Такой милый и такой беззащитный. И все же я не смогла полюбить его. Я не смогла пожалеть его. И когда я увидела, как вы трое пытаетесь сделать друг другу больно, а боль – та же любовь, я почувствовала к вам зависть. Это мои первые и последние слезы. Я живу в доме из цветов, но собираю их только ради меда и никогда не сожалею о смятом лепестке или сломанном стебле. И всегда мне нужен будет только мед. Мед или золото.

– Золото? – спросил я подозрительно. – Кто-то заплатил тебе, верно? Ведь не любовь же заставила тебя разыскивать Икара. Тебе заплатили за то, что ты убьешь его своими поцелуями!

Эмбер засмеялась:

– Что я получу за то, что скажу тебе, кто мне заплатил?

– Жизнь.

Она взглянула на мои увесистые кулаки и сильные копыта.

– Ахейцы. Не только мне, но и моим людям. За то, что мы пропустили в лес их разведчиков.

– А человек по имени Аякс? – воскликнула Тея. – Он был среди них?

– Да. Он дал нам браслеты и пообещал тому, кто убьет вас или приведет к нему живыми, черепаховый панцирь, полный золота. Вас всех – тебя, Икара и Эвностия. Ради этого он не остановится ни перед чем и готов даже начать вторжение в лес.

ГЛАВА VII

ВТОРЖЕНИЕ

Мы добрались до города кентавров, когда уже начинало темнеть. Мосх и его соплеменники были не только земледельцами, но и воинами, самыми сильными из шести звериных племен, а их вождь Хирон считался некоронованным королем леса. Мы пришли к ним, чтобы рассказать о предательстве трий. В мирное время каждое из племен старательно оберегало свою независимость, но когда наступала опасность, все обращались к Хирону. Так случилось, например, в ту морозную зиму, когда волки спустились с гор и стали похищать нашу дичь и наших детей.

– Выжмите сок из корней волчьего яда (так мы в лесу называем аконит) и смажьте им концы ваших стрел, – велел Хирон.

После первой же атаки волки ушли из леса, а Мосх был награжден за свою храбрость поясом.

Мы перешли через оросительный канал и оказались сначала в винограднике. Твердые зеленые ягоды, свисающие с лозы, вьющейся по решетке, обрастут сладкой пурпурной мякотью, и, привлеченные ароматом, со всех сторон, даже из дальних домов трий, будут слетаться к ним пчелы. За виноградником начиналась оливковая роща. Серебристые листья деревьев в лучах заходящего солнца утратили свой блеск и приобрели благородный оттенок старинных драгоценностей. Заросли финиковых пальм, некогда тоненькими саженцами привезенных из Ливии и благодаря тщательному уходу превратившихся в пышные, дающие обильный урожай деревья, напоминали роскошный оазис в пустыне. Мы обошли стороной загоны для скота, окруженные изгородью из острых кольев, которая надежно оберегала животных от ночных визитов медведей и дерзких набегов волков, порой спускавшихся с гор и проникавших в ничем не защищенный город кентавров, и оказались у заполненного водой рва.

Я подошел к его краю и стал внимательно вглядываться в изгородь, ощетинившуюся своими острыми, похожими на зубы барракуды[16], кольями. Конечно, это ненадежнее, чем любая стена, подумал я, содрогнувшись от самой мысли о войне. И все же такая преграда не остановит хитроумных ахейцев. Я знал, что у них есть тараны, и если составить два из них вместе, получается неширокий мост. У самого рва росла группа оливковых деревьев. Она могла стать хорошим прикрытием для врага, вознамерившегося перейти через ров под покровом ночи.