Наука умирать - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 35

   — По-видимому, и вы, Иван Павлович, придерживаетесь такого же мнения?

Романовский подтвердил своё согласие с Деникиным.

   — И я с вами согласен, — сказал Корнилов. — Но вы говорили с Марковым и Неженцевым ?

   — Нет.

   — Они были сегодня у меня с докладом о состоянии полков. Большие потери, большая убыль, крайнее утомление — физическое и особенно моральное. Видите ли, некоторые тревожные симптомы проявились ещё во вчерашнем бою и тем более в сегодняшнем. Командиры полков считают необходимым дать людям некоторый отдых от этого ежедневного крайнего нравственного напряжения, от боя, от разрастания нашего кошмарного лазарета, хотят постоять на месте и не чувствовать себя вечно окружёнными. Если бы Екатеринодар держался, тогда бы не было двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдём за Кубань и там в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах, отдохнём, устроимся и дождёмся более благоприятных обстоятельств.

Было принято решение: день 18 марта отдыхать, а в сумерках выступить в поход, в направлении, неожиданном для противника: на юго-восток, к станице Усть-Лабской, к берегам Кубани.

День выдался как раз для отдыха — пасмурный, прохладный, пронизанный серо-голубым светом облаков. Марков прогуливался по станице с генерал-майором Плющевским-Плющиком[31]. Они с разницей в год оканчивали Константиновское и Академию, оба восхищались решением Корнилова повернуть армию на юг.

   — Это можно сделать лишь с такой армией, как наша, — сказал Марков. — Имея в тылу втрое превосходящего противника, атаковать с фронта тоже превосходящего, да ещё брать такую водную преграду. Ведь мост через Кубань могут взорвать.

   — Корнилов и рассчитывает на то, что у нас не солдаты, а офицеры, и каждый — профессионал в военном деле с опытом большой войны.

Станица затихла, опустела, сонные офицеры помогали хозяйкам с дровами, с водой, с приготовлением обеда, бродили по улицам в поисках выпивки. Некоторые прогуливались с казачками.

Плющевский-Плющик занимался у Корнилова контрразведкой, и Марков советовался с ним по поводу посылки в Екатеринодар Мушкаева.

   — У него есть возможность войти в доверие красным Начальникам, — говорил Марков. — И перекинуться к ним он не сможет — я приму меры.

   — С этой разведкой у нас плохо: всех наших там хватают и расстреливают. Некоторые, правда, ещё сидят в Чека, но их участь, конечно, решена. Лишняя попытка не помешает.

   — Ведь мы даже не знаем, где сейчас Покровский[32], — продолжал Марков обосновывать своё намерение. — И ещё я хочу получить сведения о настроениях командиров наших противников. Сейчас там новые начальники — Автономов, Сорокин. Может быть, они уже задумались о том, яро большевики предали Россию? Ведь завтра немцы придут на Дон. Может быть, они поймут, что русским надо воевать не против русских, а против немцев? А настроение войск очень зависит от настроения начальников.

   — Лавр Георгиевич на это не рассчитывает. Автономов, Сорокин для него враги, командиры войск противника. Вот Антон Иванович Деникин, тот высказывает мысли о возможности повернуть красных против немцев. Но это в порядке фантазии. Ведь почти все кубанские станицы перешли на сторону большевиков.

   — Это, Юрий Николаевич, временная вынужденная Маскировка. Переименовали станичных атаманов в председателей Советов или в комиссаров, станичное правление — в исполнительный комитет. Люди те же, а их настроение будет зависеть от успехов нашей армии и от предательской политики большевиков, в которой они, наверное, уже разобрались.

Они проходили мимо большой хаты, где во дворе звенели, визжали, щебетали женские голоса, и среди всяческих «Анька, не валяй Ваньку» вдруг услышал ось: «Зуева, когда свой пулемёт в порядок приведёшь?» Из калитки вышла женщина с вёдрами, направилась по воду. Не женщина, а прапорщик: гимнастёрка, погоны, сапоги, но при этом юбка, а из-под фуражки выбиваются волнистые белокурые локоны.

   — Это здесь наши пулемётчицы? — спросил Марков. — Я вчера одну видел на мосту. Хорошо вела огонь. Девушка, вам помочь?

   — Спасибо, ваше превосходительство, но негоже генералам ведра носить.

   — Мы не только генералы, но и мужчины, — сказал Марков.

   — Разве? А мы и не знали, — ответила девушка и с хохотом побежала к колодцу.

   — Остатки женского батальона, — со вздохом сказал Плющевский-Плющик, — они в октябре 1917 Зимний защищали. Корнилов их бережёт — в обозе держит. Так что ж, Сергей Леонидович, присылайте своего офицера. Я ему дам документы, посоветую кое-что.

Отправив Мушкаева в штаб, Марков вызвал Родичева на улицу и отдал ему секретный приказ: «Побриться, начиститься, принять бравый вид — и со мной на прогулку в женский батальон...»

Шли по станице, наполненной отдыхающими офицерами. Искавшие выпивку и, по-видимому, нашедшие её собирались группами и громко разговаривали. Можно было услышать слова: «Учредительное собрание... Екатеринодар... Социалисты... Корнилов... Монархисты...» Другие тем временем прогуливались с казачками или медсёстрами. Офицеры наконец-то побрились, не спеша, по возможности привели в порядок шинели и сапоги и честь генералу отдавали по всем правилам, независимо от степени опьянения.

   — Этого поручика я уже сегодня встречал, — сказал Марков, когда появилась пара: офицер и пулемётчица. — Но что интересно, Гаврилыч, тогда он шёл с казачкой, а теперь в женский батальон проник.

   — А я его недавно с медсестрой видел. Поручик Дымников из 3-й роты.

Поручик и пулемётчица, поравнявшись, отдали честь, она улыбалась, он уставился на генерала ничего не выражающими круглыми светлыми глазами. Молодой человек с очень правильным лицом. Таких изображают на пояснительных рисунках к положениям воинского устава. Женщины, наверное, считают его красавцем.

Потом генерал сказал:

   — Значит, донжуанит этот Дымников. В моём полку, лицо знакомо, а что-то я его почти никогда не вижу. Как он в бою?

   — Вперёд не лезет, но и не отстаёт. В расстрелах не участвует. Кутепов его ценит. А мы, Сергей Леонидович, в гости не к той девушке идём, с которой поручик разгуливает?

   — Мы идём ко всем. А там разберёмся.

Выступив 18-го поздно вечером, армия шла всю ночь и половину дня, пройдя более 40 километров, достигла цели — станицы Усть-Лабинской, где её ожидали красные, войска Сорокина начали атаковать армию уже с рассвета. Арьергард — Партизанский полк под командованием полковника Богаевского[33] с трудом защищал громоздкий медленный обоз. В так называемом полку всего 400 человек, в обозе — 500 тяжелораненых, сутками мучающихся под открытым небом без перевязок, без лекарств, умирающих От заражения крови, с ужасом прислушивающихся к звукам боя, сжимающих под одеялом револьвер, чтобы вовремя покончить с собой.

К середине дня армия оказалась в кольце диаметром 4—5 километров. Чтобы спастись, надо было удержать нападающих с тыла и разбить преграждающих путь к Усть-Лабинской и к мосту через Кубань на южной окраине станицы. В этот один из тяжелейших моментов похода вдруг Оказалось, что главная ударная сила — Сводно-офицерский полк — двигается без командира. Полк вёл Тимановский и отвечал молчанием на все вопросы о Маркове, только дымил привычной трубочкой.

Вдоль строя полка проехал Корнилов — как обычно, со знаменем и со свитой, — приостановился, посмотрел на Тимановского, но ничего не спросил, а пришпорил свою красивую буланую лошадь и поскакал вперёд. Решил сам командовать атакой. Ординарцы помчались с приказами. Юнкерский батальон атаковал правый фланг красных — окопы вдоль насыпи железной дороги западнее станицы, Корниловский полк — центр.

Командующий съехал с дороги в степь, где ещё сохранились посеревшие, потемневшие скирды прошлогоднего сена. У одной из них он выбрал место для наблюдательного пункта, забрался на скирду и в бинокль наблюдал атаку юнкеров. День был мрачный, облака превратились в тучи — вот-вот пойдёт дождь. Юнкера лихо, с криками «Ура!» бросились на окопы и вскоре исчезли в тумане за насыпью. Огонь в той стороне усилился, и вскоре появились фигурки юнкеров, бегущих обратно. Их преследовала цепь красных. Атака сорвалась.