Наука умирать - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 34

Генерал дал команду Миончинскому, тот не заставил долго ждать:

   — По пехоте! Прямой наводкой! Гранатой! Прицел пять-ноль! Беглый огонь!

Красные шли сквозь взметающиеся разрывы гранат. Солнце клонилось к западу, и теперь они шли вместе с солнцем.

Офицерские цепи залегли. Отползали, расползались. Некоторые офицеры поднимались и шли назад, даже бежали. Марков догонял их, беспощадно хлестал плёткой, матерился, те останавливались, ложились, но в атаку не поднимались. Красные приближались, и Миончинский уменьшал прицел: пять-ноль, сорок пять, сорок, тридцать... Это уже близко.

   — Стой! — скомандовал подполковник. — Отставить гранаты. Шрапнелью! Наводи в самую гущу...

Низких точных разрывов шрапнели красные не выдержали. Остановились, пытались залечь, но каждый разрыв шрапнели выбивал чуть не десяток бойцов.

Такой момент командир не имеет права пропустить, 9 Марков закричал: «Вперёд за Россию! Ура!»

И вновь марковцы наступали, бегом догоняя убегавших красных, стреляя им вслед, добивая штыками упавших. Солнечная пыль поднималась над степью, и чёрно-красные кровавые отблески мелькали на штыках, на лицах, на прикладах винтовок. «Железная дивизия» катилась вниз, к речке, солдаты прятались в камышах, бросались в воду, толпой бежали к станции и падали, сражённые шрапнелью.

Нельзя не только паниковать в тяжёлый момент, но и расслабляться, когда будто бы уже одержана победа. Именно «будто бы»: 1-я и 2-я роты гонят противника, а справа, у станции, почему-то всё сильнее рокочут пулемёты, всё длиннее очереди, всё гуще пальба винтовок. И бронепоезд туда посылает снаряды. Контратака. Грамотная контратака во фланг и тыл. Не дожидаясь подтверждения, Марков послал ординарца в 3-ю роту с приказом Кутепову немедленно — бегом перейти на правый фланг. Сам вскочил на коня и помчался к станции, где техническая рота отбивала контратаку. Пришлось спешиться и залечь в цепь с офицерами. Красный бронепоезд не позволял окончательно захватить станцию и окраину станицы.

День кончался, но никак не наступал привычный по прошлым боям упоительный момент полной победы, когда противника нет, а есть лишь убитые, убегающие и пленные.

Большой красный шар солнца быстро уходил за горизонт. Красный броненосец продолжал бить по офицерским цепям. Корнилов приказал подполковнику Неженцеву бросить уставший Корниловский полк в атаку на бронепоезд — приблизиться и забросать гранатами. Роман Гуль не верил, что сможет заставить себя подняться и снова идти в атаку на пулемёты бронепоезда. Но поднялся. Неженцев кричал: «Ура! В атаку! Вперёд!» Цепь наступала неуверенно. Некоторые шли, другие ложились и окапывались. «Вперёд!» — кричал Неженцев. Гуль шёл вперёд, видел брата, который честно шагал в первой цепи. Он хотел догнать брата, но, почувствовав страшный удар по ноге, упал. Закричал: «Серёжа! Серёжа!» Но тот его не слышал, мешали стрельба, крики «Ура! Вперёд!». Опираясь на винтовку, Роман сам побрёл назад, пули летели ему вслед.

За железнодорожной будкой сестра собирала раненых.

   — Сестрица, перевяжите, пожалуйста, — попросил Роман.

   — Сейчас, сейчас. Подождите, не всем сразу. Вот видите, на позиции я одна, а все сёстры где? Им только на подводах с офицерами кататься. Давайте посмотрим вашу ногу. Вы счастливчик: ещё бы полсантиметра — и кость...

Наконец Корнилов, скрепя сердце, приказал вывести на огневую позицию 2-ю батарею и открыть огонь по бронепоезду. Расходовались последние снаряды. Синие сумерки накрывали степь, смешиваясь с дымами боя. 2-я батарея открыла огонь, задымилась степь под колёсами бронепоезда, и наконец он медленно двинутся куда-то вдаль, на юго-запад, где ещё горел закат.

Марковцы ворвались на станцию, и лучшим их трофеем оказалась походная кухня с борщом. Два котла были Мгновенно опустошены. Измученные боем офицеры устраивались на ночлег где попало.

Генералы во главе с Корниловым выехали на высоту, где был наблюдательный пункт Миончинского. И без биноклей хорошо были видны бронепоезд и эшелоны красных, отходящие к станице Платнировской.

   — Поздравляю с победой, ваше превосходительство, — оказал Деникин.

   — Они отступают в полном порядке, — сказал Корнилов. — Мы их не разбили. По данным разведки, у Сорокина более 10 тысяч бойцов. Приезжайте в штаб: будем решать, что делать.

Корнилов со свитой уехал, а генералы продолжали обсуждать прошедший бой. Марков молчал. Он всё отчётливее понимал, что наступает перелом — начинается другая война. Чей-то разговор, доносившийся сзади, только подтверждал его выводы.

   — Ну и дрались сегодня большевики!

   — Ничего удивительного — ведь русские...

Подъехал к Деникину — и тот о том же:

   — Сергей Леонидович, а этот Сорокин соображает в военном деле. Его бы к вам в Академию — глядишь, хороший русский генерал получился бы.

   — У меня в полку 30 убитых и почти 100 раненых.

   — Во всей армии — 400, — сказал Деникин. — Заезжайте вечером в штаб — обсудим план дальнейших действий.

   — Для моего полка план может быть только один — отдых.

Артиллеристам было не до сна — разбирали трофеи. В вагонах нашли почти 600 снарядов и медикаменты. Миончинский послал прапорщика Ларионова в обоз — найти лишнюю повозку и зайти в лазарет, чтобы поехали за лекарствами на станцию. Не всех убитых ещё убрали — на дороге попадались трупы. Ларионов заметил вдруг шевелящегося обочь дороги офицера. Нагнулся — раненый капитан.

   — Прапорщик, есть у вас револьвер? — простонал раненый. — Дайте.

   — Зачем? Красных мы прогнали. Я сейчас пришлю за вами сестру.

   — Я ранен в обе ноги, считай, что полутруп. Не хочу отягчать своим присутствием и без того тяжёлое положение. Дайте револьвер.

Поколебался Виктор, подумал, но достал из кобуры наган, проверил патрон и подал капитану.

   — Не уходи далеко. Я сейчас.

Ларионов отвернулся и только теперь заметил, что ночь другая — без единой звезды.

Хлопнул выстрел. Прапорщик наклонился над телом капитана, взял револьвер, выпавший из мёртвой руки, перекрестился...

Коля Курашов вечером прибежал к Макарову. Родичев и Тимановский уже укладывались спать.

   — Сергей Леонидович, — предложил юнкер. — Давайте я переоденусь и пойду в Платнировскую. Разведаю, что там у красных.

   — Коля, ваш Юнкерский батальон, кажется, в бою сегодня был. Ты что? Совсем не устал?

   — Нет. Мы простояли целую вечность, пока бронепоезд не прогнали. К нам Корнилов подъехал. Прямо вдоль цепи ехал и говорил: «Я очень доволен, что в этом бою на ответственном участке участвует Юнкерский батальон», потом скомандовал: «В атаку!» Я самый первый бежал до самой окраины станицы и стрелял. Одного уложил — он так и ткнулся носом в землю, потом ещё одного...

Стало понятно, зачем пришёл юнкер, усталый после боя.

   — Нет, Коля. Не надо идти в разведку. Завтра боя не будет. Я был у Корнилова — завтра днёвка.

В штабной избе окна завешены, в углу — знамя, на стене карты. Судьбу армии решали трое: Корнилов, Деникин, Романовский. В руках у Корнилова смятая газетка — нашли в окопах. На первой странице — описание встречи делегатов Екатеринодарского Совета с передовым отрядом Красных войск Автономова, вошедших в город. «Не могли говорить от волнения... Со слезами на глазах обнимали друг друга...» Корнилов отбросил газетку, посмотрел на обоих помощников, спросил:

   — Надо ли продолжать наступление на Екатеринодар, когда мы теперь точно знаем, что город взят красными в неизвестно, куда отступили добровольцы Покровского?

   — Надо продолжать, — сказал Деникин. — Осталось Всего два-три перехода. Гипноз Екатеринодара весьма вейте среди наших добровольцев. Разочарование может губительно отразиться на боевом духе войск. Необходимо продолжать выполнение раз поставленной задачи. Продолжать во что бы то ни стало. Тем более, армия давно находится в положении стратегического окружения, я выход из него определяется не столько тем или иным «вправлением, сколько разгромом главных сил противятся. При этом надо иметь в виду, что решительная победа над противником повлечёт за собою его политическое падение. А наши войска сейчас внушают неограниченное доверие.