Наука умирать - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 28

Начал с Мушкаева.

   — Я служил у Сиверса. Знаете? Латыш. «Окопную правду» редактировал. Я попал к нему не по своей воле...

   — Отставить! Суд был вчера. Дело.

   — Сиверс назначен командующим Юго-Восточным фронтом. Его задача: наступать по железнодорожным линиям Ростов—Степная—Тихорецкая—Ставрополь. Состав — до 30 тысяч — бывшие солдаты и добровольцы рабочие. Но это на бумаге, на самом деле — награбят и разбегаются. Сам Сиверс — фанатик. Пытается навести порядок. Расстрелы каждый день.

   — Бронепоезда?

   — Несколько. Три или четыре. Действуют от Ростова и от Тихорецкой. А в Тихорецкой — хорунжий Автономов. Его выбрали командующим Юго-Восточной революционной армии. У него солдаты и часть казаков. Тысяч 20. Он Наступает на Екатеринодар, поскольку съезд в Армавире Объявил Кубанскую раду незаконной. Ваши... то есть наши войска могли бы ударить ему в тыл.

   — Что можете добавить, Линьков?

   — Вполне логичный план. Договориться с добровольцами, защищающими Екатеринодар, и нанести одновременно удар с фронта и тыла. Наверное, связь уже установлена...

   — Отставить, Линьков. Мы с вами сейчас поговорим.

Марков отпустил Мушкаева, сел рядом с Линьковым, сказал:

   — Я помню ваши действия в Бердичеве, помню ваши предложения стать красным генералом. А как теперь?

   — Совершенно искренне, Сергей Леонидович, после разгона Учредительного собрания искал случая перейти в Добровольческую армию. Ведь Корнилов — республиканец.

   — Долго искали случая.

   — Служил в отряде при военно-революционном комитете в Ростове, и нас двоих послали навстречу Дербеневскому полку. Я боялся Мушкаева, а он меня. Вот и попали оба. Я хочу что-нибудь сделать для нашей Добровольческой армии, как-то проявить себя. Вот связь с Екатеринодаром. Пошлите меня с людьми.

   — Обратно к своим?

   — Теперь мне обратно хода нет.

Трубы затрубили «сбор». Марш продолжался.

   — Подумаем, — сказал Марков.

Линьков поспешил занять своё место в строю. Теперь главным своим делом он считал немедленное убийство Брянцева, который рано или поздно его вспомнит. И Кутепов — зверь. Командовал карателями в феврале в Петрограде, расстреливая революционных солдат и рабочих. Да и Марков мягко стелет. Хочет поймать на чём-то...

Степь сухая — можно сойти с дороги и идти в стороне одному. Сколько веков шагают по этой прекрасной степи солдаты. Сражаются, побеждают, гибнут. Уже триста лет, как здесь южная оконечность Великой империи. Профессор Академии Генштаба Марков писал в своей книге:

«При изучении Кавказа было бы ненормально представить нашу борьбу на этом театре оборонительной. Как вся история войн на кавказской окраине, так и оценка сил наших соседей Турции и Персии — всё говорит за необходимость наступательного образа действий, и только с этой точки зрения и следует изучать Кавказский теamp. Конечно, стратегические соображения, выросшие на современной оценке политической обстановки, сил и средств своей страны и противников, не могут и не должны оставаться неизменными, но следует твёрдо усвоить, что, приступая к исследованию любого театра, надо прежде всего сказать, с какой целью это делается и какой образ действий в данное время в изучаемым районе наиболее вероятен и возможен».

Неплохо писал профессор. Заиграли в сердце воспоминания молодости, величественно разноцветные генштабистские карты с нанесёнными на века гениальными стрелами ударов, прочерченными Петром Великим, Суворовым, Наполеоном. Представилась Маркову и карта С красными овалами частей противника на севере у Ростова, на западе у Тихорецкой, с благородной пронзающей синей стрелой Добрармии. Не дойдя до Белой Глины, свернула на запад. Здесь в станицах казаки принимают хорошо. Можно наступать и проткнуть красный овал у Тихорецкой и идти к Екатеринодару, где тоже стоят настороже «синие стрелочки».

Однако здесь не генштабтстская карта, а степь, освещённая кровавым закатом. Рвутся красные овалы и со всех сторон обступают неясными пятнами. Размывается синяя линия у Екатеринодара — неизвестно, что там происходит.

Вечером подъехал Деникин и сказал, что главное сейчас — пересечь железную дорогу севернее Тихорецкой и двинуться на Екатеринодар.

   — Что-нибудь слышно оттуда? — спросил Марков.

   — Послали разведку, но пока ничего.

   — Хочу послать своего. Из пленных. У него есть возможности.

   — Посылайте. Поймают — мы же ничего не теряем. Что он знает, если мы сами не знаем, куда пойдём через час. Сегодня с Лавром Георгиевичем и Иваном Павловичем пытались придумать план пересечения железной дороги, но слишком много неизвестных. Бронепоезда, части, конница... Решили маневрировать в разные стороны дня два, чтобы они растерялись.

К ночи Марков вытребовал из штаба оставшиеся после суда документы командира особого отряда Линькова, и вызвал его к себе в палатку.

   — Даём вам возможность показать себя в деле, — сказал Марков. — Этим людям я доверяю, как себе, — кивнул он на Тимановского и Родичева. — Идите в Екатеринодар немедленно. Одежда ваша старая, документы ростовские. Сумейте сесть на поезд в Тихорецкой. Главное, конечно, связь.

   — Да. Как связываться?

   — Телеграф в Тихорецкой работает. Адрес нашего человека мы вам даём, но это такой человек, которого никто никогда не найдёт. Сообщаете о здоровье мамы. Её здоровье — это обстановка на фронте добровольцев в Екатеринодаре.

Когда все вопросы были решены, Марков вышел проводить Линькова. Велика кубанская степь ночью под звёздами, но жизнь ещё огромнее, и генерал сказал Линькову:

   — Будет трудно — найдите в госпитале или в санитарном поезде медсестру Саманкину Ольгу Петровну. Передайте, что от меня.

Даже перед такой сложной операцией, как пересечение железной дороги Тихорецкая—Ростов, командующий не собирал военный совет. Марков, как и другие командиры, получал короткие приказы об изменениях маршрута полка. Приходилось двигаться и на юг, и на север, и в сторону от железной дороги. Войскам ничего не объявлялось, но все чувствовали, что прыжок через рельсы вот-вот произойдёт.

Это случилось в ночь на 11 марта. Вышли в поход вечером. Полк Маркова и артиллерия — в авангарде. Примерно в полночь, когда переходили маленькую речонку по вполне крепкой гати, вдруг затрещали брёвна, заржали лошади, вода забулькала под колёсами пушек. Кто-то кричал: «Назад!», кто-то требовал распрячь лошадей — начиналась маленькая паника, и тогда всю эту суетню прорезал железный голос Маркова:

   — Техническая рота, в топоры! Всё дерево — на гать! Всё! Кустарник, камыш, солому — на гать!..

Вдруг все успокоились и весело принялись за работу. Теперь весь полк говорил: «С ним не пропадём!»

Уже засветло вышли к переезду. Марков спешился и стал на мокрые от росы доски, аккуратно проложенные вдоль рельс. Сюда же подъехал Корнилов.

   — Начинайте переход! — скомандовал он.

Трёхцветное знамя как обычно рядом, текинцы сзади.

   — Первая рота, шагом марш! — скомандовал Марков, и переход через железную дорогу начался.

Шли усталые, но довольные — цель достигнута. Марш проходил нормально: охранение на месте, путь взорван, Противника вблизи нет.

Корнилов тоже спешился и подошёл к Маркову.

   — Бели вы доверяете мне, Лавр Георгиевич, то езжайте отдыхать, — сказал Марков. — Я буду здесь и обеспечу переход.

   — Благодарю, Сергей Леонидович. Я вам доверяю, но отдыхать пока не время.

   — Возможен бронепоезд?

   — Возможен. Я им говорил, чтобы взрывали дальше. А впрочем... Батарею оставьте здесь на всякий случай.

Марш продолжался. Марков подбадривал роты возгласами: «Вперёд, герои корниловцы! За синей птицей! Солнце идёт вместе с нами. Обгоним его».

   — За синей птицей на Екатеринодар! — кричали офицеры.

   — Вот это преждевременно, — сказал Корнилов. — Много плохих вестей.

   — Из Екатеринодара от Покровского?