Письма крови - Агамальянц Александр - Страница 12

Краем глаза я заметил, что моя спутница отошла на относительно безопасное расстояние. Видимо, она не впервые попадала в подобные переделки и прекрасно понимала, что будет дальше. «Если синьорина пострадает, вы все умрете медленной мучительной смертью» – с этими словами я провел рукой невидимую линию у себя за спиной, как бы ограничивая наше ристалище. «Не бойся. У нас и на твою подстилку планы имеются!» – услышал я в ответ и успокоился. Думать надо было только о себе. В этот же миг, шедший первым налетчик, сделал резкий и глубокий выпад. Он был очень хорош. Чертовски быстр и точен – его атака должна была лишить меня жизни раньше, чем я бы ее заметил. Но я, все же, был быстрее. Я сделал шаг навстречу и чуть вправо, чтобы не напороться на острие шпаги, перехватил левой рукой его руку в кисти, резко дернул вперед, а правой рукой изо всех сил ударил противника наотмашь в голову.

Я разнес ему череп одним ударом. Кровь и мозг щедро полетели в его друзей.

Они на мгновение оцепенели, но сразу опомнились и кинулись в атаку.

Жаль, что никто не сложит песню безумству их храбрости.

Первому, кто добежал до меня, я разорвал живот. Его кишки размотались по брусчатке, а еще живое тело отправилось под ноги второму, сбив его наземь. Это дало мне пару секунд заняться третьим. Он был достоин своих товарищей. Смелый и быстрый. Достаточно быстрый, чтобы обойти меня сбоку и загнать шпагу между ребер, когда я наконец развернулся в его сторону. С человеком это помогло бы, да. Но я лишь вырвал оружие из его руки, сломал в том месте, где уже начиналось мое тело, и вонзил обломок бедолаге под нижнюю челюсть, через нёбо, добравшись до мозга. После всего, я вернулся ко второму нападавшему, который безнадежно запутался во внутренностях своего, все еще живого коллеги. Он стоял на четвереньках, безуспешно пытаясь, хотя бы просто встать на ноги, чтобы достойно встретить смерть. Но даже это у него не получалось, судя по проклятиям, которые все больше начинали походить на плач. Я подошел, схватил его за ворот камзола и поставил на колени. Он сбивчиво начал молиться. Я наклонился и шепотом спросил, кто их хозяин и где живет столь великодушный человек. Узнав, что мне было нужно, я приобнял несчастного и по-доброму похлопал его по груди.

После чего уперся коленом в его спину и одним движением вырвал ребра.

Это было бессмысленно и слишком кроваво. Но я успокоился.

И только потом понял, что моя малышка Жози все видела.

16

Надо отдать ей должное – Жози, хоть и была смертельно напугана произошедшим, не позволила себе истошных воплей, которые разбудили бы половину города. Уж не знаю, по какой причине, но стояла она очень тихо, нервно теребя в своих тонких пальчиках веер. Не будучи большим знатоком женского разума, я, все же, понимал, что бесконечно это молчание не продлится. Сгреб бедную девушку в охапку и потащил к себе домой. Оставлять ее одну было бы верхом глупости – она видела слишком много, видела недозволенное. Конечно, она ничего не поняла из произошедшего, но даже случайное упоминание о том, как я расправился с подстерегавшими нас убийцами, могло причинить мне слишком много проблем, самой незначительной из которых станет поспешное бегство из Венеции. Тем не менее, я совершенно не паниковал. Наоборот, я действовал с полным пониманием происходящего.

На мое счастье, дом был пуст. Вильгельм сидел в одной из дальних комнат, погруженный в изучение очередных чертежей, а никто из слуг в доме не ночевал. Это было правило, которое мы установили сразу и ни разу не пожалели об этом. Я зашел с черного хода и сразу провел Жози в малую гостиную. Это была относительно небольшая комната, которую я так и не удосужился вдумчиво обставить и использовал для совсем срочных приватных встреч и размышлений, требующих отсутствия каких-либо отвлекающих факторов. Там были только письменный стол, несколько стульев, небольшой сундук, стоявший на всякий случай, и бюро, в котором я хранил набор спиртного и сопутствующей утвари. Тоже на всякий случай и как небольшую надбавку слугам за хорошую работу – бюро не запиралось, за расходом напитков я следил в полглаза, главное, чтобы они всегда были.

Я посадил Жози на стул в углу комнаты, открыл бюро, не глядя достал бутылку, наполнил стакан и протянул ей. Судя по донесшемуся до меня запаху, это был или виски или коньяк. В любом случае, что-то довольно крепкое. Я чмокнул Жози в щечку, сказал, что сейчас вернусь, и прошел на кухню. После недолгих поисков, я нашел то, что мне подходило самым лучшим образом. Один из ножей. Хорошо наточенный, чтобы легко разрезать плоть, и достаточно компактный, чтобы не бросаться в глаза сразу. Я вернулся в малую гостиную и обнаружил Жози рыдающей навзрыд. Нервное потрясение в сочетании с крепким алкоголем сделали свое дело. Я оставил нож на письменном столе, подошел, обнял ее, прижал к себе. «Мне так страшно, – шептала она сквозь слезы. – Там происходили какие-то невероятные вещи…». «Успокойся, моя милая, – я гладил ее волосы и целовал лоб. – Все уже позади. Все закончилось». Все действительно закончилось. И для растерзанных мною наемников. И для нас. И для несчастной Жози.

Она начала целовать меня. Даже более страстно, чем обычно.

Я посадил ее на стол, мы начали освобождать друг друга от лишней одежды.

Ее сердце билось неистово. Она была горячей и влажной.

Она уже ждала меня, и я не стал затягивать. Сейчас я вспоминаю эту ночь и понимаю, что это было одно из самых страстных соитий в моей жизни. Мы оба были напряжены почти до предела и скомканы в сложный клубок противоречивых эмоций. Все продолжалось очень недолго, но ошеломило нас настолько, что еще минут пять, после завершения, мы провели в объятиях друг друга, будучи совершенно не в силах пошевелиться. Я слышал, как с ее ног свалились туфли и звучно ударились об пол, одна за другой. Я чувствовал свое холодное, мертвое семя где-то внизу. Ее пересохшие от волнения губы на своей шее. Ее острые коготки, рефлекторно царапавшие мою спину. Наконец, я немного отстранился от своей любовницы. Еще пару мгновений мы пристально смотрели друг другу в глаза. Потом я поцеловал ее. Нежно-нежно. Одной рукой гладя лицо и ища нож другой.

Я схватил ее за волосы и резко оттянул голову, открывая шею.

Она ахнула от неожиданности. Ее глаза округлились. Я перерезал ей горло.

Молча. Без прощальных слов и прочей ненужной ерунды.

Обращаться с ножом я совершенно не умел, поэтому бедняжка умерла не сразу. Она соскочила со стола, пытаясь зажать страшную рану руками, и, пошатываясь, пошла в сторону двери. Я не препятствовал ей, зная, что все кончится раньше, чем она сможет уйти. И действительно, дойдя до середины комнаты, Жози рухнула на пол и забилась в агонии. Ее смерть была страшна и прекрасна одновременно. С одной стороны, я прекрасно знал, какие муки она сейчас испытывает, безуспешно цепляясь за жизнь, а на деле лишь разбрызгивая все больше крови по стенам. С другой стороны – видели бы вы, моя ненаглядная, как бились об пол ее изящные стопы в тонких шелковых чулках, как все ее тело натягивалось подобно тугой струне, как слезы ручьем лились из стекленеющих глаз. Я стоял, будто завороженный, жадно созерцая ее конвульсии. Даже на пороге смерти моя милая Жози сумела подарить мне миг наслаждения.