Ефремовы. Без ретуши - Раззаков Федор Ибатович - Страница 36

Но вернемся в год 1970-й.

7 сентября в МХАТе состоялась официальная презентация нового главного режиссера Олега Ефремова. Представила его труппе ни много ни мало сама министр культуры Екатерина Фурцева. Как вспоминает все тот же В. Шиловский: «Поднялась буря аплодисментов. Все были вдохновлены началом новой жизни. Тронная речь Ефремова была о том, что, конечно, он понимает ответственность, что такое МХАТ. Он дал жизнь театру «Современник». М. Н. Кедров участвовал в создании «Современника», и В. З. Радомысленский просто был отцом и мамой «Современника». И что говорить, давайте почитаем новую пьесу, послушаем талантливейшего композитора, начнем работать. Была буря аплодисментов. Еще было сказано, что хватит назначать худсовет, пора его выбирать. И снова был шквал аплодисментов. Это было новое веяние демократии…»

А вот как вспоминает о том дне другой мхатовец – Владлен Давыдов: «Екатерина Алексеевна Фурцева прочитала письмо от коллектива «Современника»: «Мы отдали вам самое дорогое, что имели… Олега Николаевича…» – и опять овация и треск кинокамер…»[16]

8 ответном слове Ефремов сказал, что он еще многого не знает и надо разобраться, а программы у него нет. «Сезон очень ответственный в преддверии XXIV съезда партии, Художественный театр мимо этого пройти не может». И предложил начать сезон с чтения пьесы своего любимого драматурга Александра Володина «Дульсинея Тобосская». «А потом мы еще будем много обо всем говорить, пока же я благодарю Художественный театр, «стариков» Художественного театра. Почему мы встречались со «стариками»? Потому что именно они для нас с юных лет и представляли Художественный театр».

После этого, как всегда, восторженно и пламенно («Апассионария наша!») выступила А. К. Тарасова: «Я в программе этих выступлений не состою… Но я считаю, дорогие мои товарищи, что сегодня исторический день для нашего всеми любимого Художественного театра. В наш коллектив, в нашу семью входит Олег Николаевич Ефремов. Ему 43 года, и это прекрасно! Это расцвет. Вспомним, что нашим вожаком был Н. П. Хмелев – ему тогда было 42 года! И то, что мы, старшее поколение, все сразу выставили именно эту фамилию, этого человека, я считаю, правильно!.. Мне хочется его поздравить с такой большой честью – быть руководителем Московского Художественного театра… Ведь вы входите в этот театр с таким чудным букетом роз, и замечательно, что ваш театр «Современник» сделал это…»

Олег, правда, тут же заметил: «Но эти розы колются!»

И Тарасова закончила свою восторженную речь так: «Екатерина Алексеевна правильно сказала, что Художественный театр должен быть вышкой, а сейчас он не вышка, и правильно, что нас ругают на заседаниях, и многие лучше нас. Но подняться гораздо труднее, чем упасть… Я очень рада, что встречаю здесь этого худенького молодого человека, но я знаю, что он очень крепкий, и хорошо, что он будет руководить один… С сегодняшнего дня он не просто Олег Ефремов, а для всех нас абсолютно – Олег Николаевич… Счастливого вам творческого пути, дорогой Олег Николаевич!»

К. А. Ушаков: «Дальше слово предоставляется секретарю партийной организации, народной артистке Советского Союза Ангелине Иосифовне Степановой».

А. И. Степанова: «Партийное бюро Московского Художественного театра приветствует ваш приход, Олег Николаевич, в наш театр… В партбюро единогласно проголосовали за вашу кандидатуру…» А дальше был набор официальных партийных слов и призывов.

Потом: «Слово предоставляется Марку Исааковичу Прудкину».

М. И. Прудкин: «Товарищи! Я хочу сказать два слова. Наши товарищи Виктор Яковлевич Станицын, Михаил Николаевич Кедров передают эстафету руководства своему ученику. Я считаю, что это акт высокой мудрости и высокой гражданственности! И я думаю, мы должны по достоинству оценить этот шаг. Хочу вспомнить слова Константина Сергеевича Станиславского, которые он сказал на десятилетии Второй студии: «Пускай мудрая старость направляет бодрость и силу молодости и пусть бодрость и сила поддерживают старость!» И за это мы должны вынести им благодарность и оценить их мужество по достоинству!»

Опять овация!

Е. А. Фурцева: «Я благодарю, что напомнили. Предлагаю от имени всего коллектива направить сегодня телеграмму Михаилу Николаевичу Кедрову». (Кедрова не было на собрании, его в апреле разбил паралич.)

В заключение пламенно выступил К. А. Ушаков: «Вы все не думайте, что вот пришел главный режиссер и через месяц-два-три все будет правильно. Нет, это большой труд всего коллектива. Надо, чтобы сразу Олега Николаевича не нагружали какими-то посторонними работами или какими-то вещами, которые мешали бы ему познакомиться… А главное – сплочение коллектива, нам правильно здесь это сказали, и тогда мы, поняете (он всегда говорил так: «поняете». – В. Д.) достигнем вершин… А теперь двадцать минут перерыв, и в нижнем фойе Олег Николаевич будет читать пьесу Александра Володина».

…Пьесу прочитали. Обсудили и были в восторге от чтения Олега Николаевича, а не от пьесы…

На этом «исторический день» был закончен. Все разошлись возбужденные и озадаченные. «Что это – большое счастье или большое несчастье?» – как сказал Нехлюдов в «Воскресении»…

Отмечу, что на том историческом собрании не было двух «великих стариков». Про одного мы уже слышали – Михаила Кедрова. Другим был Борис Ливанов, который выступил категорически против приглашения Ефремова, которого он называл хунвейбином. И когда его не послушали, дал слово никогда больше не переступать порога родного театра. И слово свое не нарушил, даже зарплату ему приносили домой (жил он неподалеку от театра – на улице Горького). Встречаясь иногда на улице со своими бывшими коллегами, он неизменно спрашивал: «Ну, как там, в Освенциме? Геноцид развивается?»

Как покажет будущее, именно Ливанов и окажется прав. Вот и В. Давыдов о том же:

«Какие это были радостные дни, недели, месяцы, полные надежд и мечтаний о возрождении Художественного театра! Но… Через два года А. К. Тарасова сказала А. П. Зуевой про Ефремова: «Мы ошиблись». А через несколько лет умерли почти все «старики», кроме Прудкина, Степановой и Пилявской.

…И вот прошло 30 лет со дня «коронации» и 15 – со дня разделения МХАТа. Я вспомнил магическое «если бы» Станиславского. Так вот, «если бы» не Ефремов О. Н., а Ливанов Б. Н. возглавил тогда МХАТ? Что было бы? «…Если бы знать»…»

Перед Ефремовым стояла трудная задача – влить новое вино в старые мехи. Многим наблюдателям уже тогда было ясно, что эта ноша неподъемная. Ефремов же верил в обратное. Хотя с первых же дней своего пребывания в МХАТе ему пришлось столкнуться с массой проблем. Вот как это описывает А. Смелянский: «Осенью 1970 года Ефремов начал перестройку Художественного театра. К моменту прихода Ефремова в труппе было полторы сотни актеров[17], многие из которых годами не выходили на сцену. Театр изнемог от внутренней борьбы и группировок («Тут у каждого своя тумба», – мрачно сострит Борис Ливанов, объясняя молодому Владлену Давыдову, что он занял чужой стул на каком-то заседании в дирекции). Ефремов поначалу вспомнил мхатовские предания времен Станиславского, создал совет старейшин, попытался разделить сотрудников театра на основной и вспомогательный составы. Он провел с каждым из них беседу, чтобы понять, чем дышат тут артисты. После этих бесед он чуть с ума не сошел. Это был уже не дом, не семья, а «террариум единомышленников». К тому же «террариум», привыкший быть витриной режима. Быт Художественного театра, его привычки и самоуважение диктовались аббревиатурой МХАТ СССР, которую поминали на каждом шагу. Когда театр по особому государственному заданию приезжал на гастроли в какую-нибудь национальную республику, актеров непременно принимал первый секретарь ЦК компартии. Перед актерами отчитывались, их размещали в специальных правительственных резиденциях, въезд в которые охранялся войсками КГБ…»

Олег

Премьеры в МХАТе

Поскольку инициаторами прихода Ефремова в МХАТ были «великие старики и старухи» Художественного театра, то вновь прибывшему пришлось опираться в первую очередь именно на них: на Марка Прудкина, Михаила Яншина, Аллу Тарасову, Ангелину Степанову, Алексея Грибова, Софью Пилявскую. Ефремов создал совет старейшин, объединив «стариков» театра и постоянно с ними советуясь. Но это был тактический ход «волка в овечьей шкуре» – чаще всего наш герой делал то, что считал нужным. Хотя выглядело это демократично, в духе раннего «Современника» – с многочисленными собраниями труппы, обсуждениями текущих дел. И еще Ефремов много читал классиков театра – К. Станиславского и В. Немировича-Данченко, изучал протоколы старых спектаклей. После чего стал постоянно говорить на всех собраниях, что больше всего классики опасались, что их система превратится в нечто застывшее, мертвое. «Именно это и случилось сегодня с Художественным театром! – заявлял Ефремов. И продолжал: – Вот у вас принято по поводу и без повода твердить: ах, учение Станиславского! А это давно штамп, пустота!»