Выбор - Суворов Виктор - Страница 59

Звезды в небе — огонь ледяной. Небо черное, море черное. В небе звезды, в море звезды. Плещут волны. Впереди по курсу нет звезд. Из этого следует, что впереди или тучи, или утесы закрывают небо. Вот и прибой слышно. Шуршит прибой мелкими камушками. Пора. Полоснул Дракон лодочку надувную ножом, вспорол ей бока и брюшко, подхватила их холодная пологая волна. Вознесло Дракона с Жар-птицей и опустило, и вновь вознесло. Страшно в черном небе, в черной волне. Снова подняло их и опустило, тут и дно под ногами. Волна без излишней свирепости к берегу толкает. Выплыли. Где-то далеко «Амурлес» море фосфорное чертит, подальше от острова уходит. Тепло там, уютно, душ горячий, еда сытная, постель теплая, коридоры в синем свете успокаивающем, каюты, к отдыху зовущие, и книги там умные, и программы по всем радиоканалам на любой вкус. А тут холодно. Если в море ночью не купаться, так, может, и ничего. И если от ветра пронзительного да от холодного тумана укрытие есть, тогда тоже жить можно. А так выплыли вдвоем на пустынный дикий пляж — ни палатки тебе, ни одеяла, ни плаща какого. В случае, если полиция привяжется: вот, мол, купаемся ночью, купание любовью разбавляем. О, нет, не торговцы мы продуктами наркотического ряда. Боже упаси. И не шпионы. И денег с нами нет. Так себе. Копеечки. Песеты по-вашему. А паспорта, вот они, французские, в резиновом конверте, чтоб не промокли. Да серебряная фляжечка. Вот и все. Романтики, одним словом. Русские. Из Парижа. Белогвардейцы. Папы и мамы от проклятых большевиков, чтоб им неладно, убежали. А мы — молодежь беспутная, беззаботная. Нам не до политики. Ночами дома не сидится.

Но не оказалось береговой полиции рядом. Растер Дракон Настю. Зубами она так и стучит.

Высадка пока без срывов идет. «Амурлес» в Средиземке от маршрута отклонился, ходовые огни погасил, в темноте, якорей не бросая, просто придержал дизеля близ Балеарских островов, возле самого большого из них, у острова Мальорка. По экипажу приказ: не высовываться, не орать, огни тушить. И тайный слух пущен: секретные гидрографические съемки у фашистского берега.

В эти минуты остановки сжал чародей Насте ладошку: не попадись! Обнял Дракона: береги ее!

Ночь — вроде кто ее по заказу для высадки планировал. Темнота, ветер, волны, звезды блещут, но явно нагонит скоро ветер тучи, и дождь ударит. Правда, волны тут совсем не такие, как в Норвежском море. И не такие, как в Белом. Тут волны мягче, и тепло тут. Тем, у кого одеяло есть. Просто все в плане было намечено: высаживаемся в полночь, ждем на берегу, утром садимся на первый автобус. Все предусмотрели, кроме холода. Дрожит Настя, три ее спиртом или не три. Дал ей Дракон хлебнуть. Мало помогает. Уймется дрожь на минутку и снова трясет. Это у нее почему-то теперь такая реакция. Однажды выпало в октябре через Волгу плавать. Ночью. А в октябре на Волге — не курорт. Не Средиземка. После того трясет ее от холодных ночных купаний. Неженка. Покрутил Дракон головой, как хороший пес носом потянул, смолу свежую унюхал. Что на берегу моря смолят? Ясное дело, лодки рыбачьи. Вперед, инфанта!

Думали, что вот рядом, но прошли не меньше километра берегом. Шли-шли, но лодки на берегу нашли-таки. Те, что недавно смолой крыты, — не интересуют. Голова заболит. Да новые лодки и под присмотром оказаться могут… Зачем людей тревожить. Там, где веками рыбачат, рядом с новыми лодками обязательно старые должны быть, брошенные. Видит Дракон в темноте, как кот. Да ногами постукивает. Нашел. Лежит на отшибе лодка вверх дном, старая, солью пропахшая, дно проломано. Залезай. Грейся. Под лодкой, как в домике, ветер не докучает.

Забралась Настя, комочком сжалась, колени обняла. Тут бы сейчас костер разжечь, как учили, без спичек, только привлекать внимание нельзя. Надо без огня обходиться. Пропал Дракон минут на пять. С огромным парусом возвращается. Это тебе и перина, и подушка, и матрас.

Перед ним снова плывет огромный, свистящий, рычащий, ревущий берлинский цирк… Чародей величаво опускает руку, и вместе с нею опускается тишина, окутывая собою все и покоряя всех… Последний вопрос программы. Тысячи рук. Чародей подвел публику к рубежу безумия. Кажется, между ним и публикой проскакивают, провисая, чудовищной силы разряды, как между землей и небом, озаряя все вокруг и сокрушая все, что попадет на пути… Итак, последний номер программы, последний вопрос в последнем номере… Вопрос уже задан. Вопрос простой: о великом будущем Германии, руководимой ее великим сыном Адольфом Гитлером. Толпа наперед знает ответ. Толпа уже разинула пасти в готовности орать. Толпа уже разнесла ладоши в готовности громом овации высадить двери и окна цирка. Ответ повергнет цирк в неистовый, бурлящий, клокочущий восторг… Чародей уж было выкрикнул тот задорно-ликующий ответ, да призадумался.

— Нет, нет, дайте подумать… Подумать… Зашевелилась толпа. Зашепталась. Чародей растерянно смотрит по сторонам. Каким-то чужим, ему не принадлежащим знанием, понимает: не так все радужно в будущем Германии…

— Мы вступили в 1939 год. Этот год принесет Германии великие победы…

Чародей сразу как бы охрип. Нет в его голосе победной радости.

— Мы доживаем последние месяцы мира. В этом году начнется война. Большая война. Самая большая война. Для Германии она хорошо начнется. Но плохо кончится.

Чародей смотрит в пол. Чародей говорит медленно и тихо. Его слышат все.

— Адольф Гитлер пойдет на восток. И там сломает шею…

Громыхает дождь по днищу баркаса, словно 4-я пролетарская кавалерийская имени товарища Ворошилова дивизия по Крещатику идет.

Жар-птица зубами в такт дождю дрожит. И Дракон тоже. Самое время в парус забраться, укутаться, согреться. Одежды на них совсем немного, но пропитана та одежда водой морской и дождевой. Мигом парус перемочишь.

— Знаешь, подружка, у нас с тобой спецзадание. Давай не стесняйся. В темноте я тебя все равно не вижу. Раздевайся вся. Я выжму одежду твою и свою, а ты в парусе погрейся. И мне место грей.

— Адольф Гитлер пойдет на восток… И там сломает шею, — зачем-то тихо повторил чародей.