Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович - Страница 45

Груня ушла в горенку, сняла там с себя кофточку и возвратилась, чтобы показаться в юбке и сорочке. Савва, как увидел ее пружинистые плечи, обомлел, заскрежетал зубами.

— Искушаешь? Беду хочешь накликать? Не будет милости от Николая ни мне, ни тебе.

Груня стояла перед ним с высоко поднятой упругой грудью, тяжело дышала. «Устоит или нет?» — думала она, загадывая свою судьбу. Если бы в эту минуту вошел брат, она все равно не убежала бы.

Савве казалось, что, если Груня приблизится хотя бы еще на шаг, он потеряет над собой власть. Он резко поднялся с табуретки. Груня, задорно улыбаясь, стояла в ожидании: сейчас она убедится в том, что солдат решится на все и покажет свою смелость и силу. Но Савва, оборвав нитку, швырнул ее вместе с иголкой на стол и, накинув на себя шинель, стремительно бросился на улицу.

Груня с усмешкой посмотрела ему вслед, сердито подвернула фитиль в лампе, ушла в горенку, разобралась и легла на кровать. Уснуть она не могла, прислушиваясь к завыванию ветра. Она искусала губы до крови, беззвучно плакала, исходя в слезах, но продолжала неподвижно лежать, закинув руки за голову, и думать о своей одинокой девичьей доле. Только за полночь, услышав, как Савва вернулся, она успокоилась, повернулась на бок и прижалась к мокрой от слез подушке.

— Хороший, честный ты мой Саввушка! — прошептала она. — Господи, пошли ему поскорей ответ!

И уснула тяжелым сном.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Солнце хотя и пригревало и в воздухе уже разносился едва уловимый запах разогретой хвои, но от снега все потягивало холодком. Еще каких-нибудь две-три недели, и на деревьях лопнут липкие почки. А сейчас еще может взыграть снежный буран, и если с востока подует ветер, то несдобровать тому, кого застигнет в степи. Его страшная сила валит с ног, и не только человек, но и конь захлебнется морозным воздухом, леденящим кровь. Налетит буран — сразу потемнеет, словно ночь опустилась на землю, с сатанинской силой засвистит ветер, и незримые ведьмы поведут хоровод, завывая на все лады.

В такой день Блюхер, застигнутый бураном, пробивался в санной кибитке с Балодисом к Челябинску. Конь остановился, опустив морду вниз, ища защиты. Быть бы беде: и Блюхера, и Балодиса, и коня замело бы снегом, но, к счастью, буран утих, и конь, отдохнув, медленно поплелся. Только глубокой ночью путникам удалось добраться до города и заночевать в первом же доме на окраине. А утром Блюхер уже выступал на заводе «Столль и К°», призывая рабочих записываться в полки Красной Армии.

Дутов, бежав из Оренбурга в Тургайские степи, нашел приют у богатых казаков и стал скликать своих головорезов. Шли к нему офицеры, которые не хотели мириться с тем, что у красных нет больше погон и чинов, шли казаки, защищавшие свое богатство, и те, что, вкусив разбойную жизнь, уже не хотели иной. Теперь Дутов решил не ограничиться захватом Оренбурга, а изгнать красных из Троицка, Челябинска, Уфы и Стерлитамака, отрезать от Советской России богатый железом Южный Урал и прервать железнодорожное сообщение между промышленными районами страны и хлебной Сибирью. Вокруг станиц появлялись и исчезали, как привидения, разрозненные дутовские банды, крадучись поджигали дома, и тогда красные языки пламени взвивались над станицей, угрожая спалить ее всю дотла.

Из Екатеринбурга прибыли в Челябинск четыре отряда и в числе их тот, которым командовал Ермаков. В тот же день Блюхер направил их в Троицк и предложил командиру всех отрядов Цыркунову и начальнику штаба Рыбникову связаться с Томиным.

Разведка донесла Дутову, что Блюхер сосредоточивает свои силы у Троицка и Верхне-Уральска. Тогда атаман решил захватить сперва Оренбург. Ему удалось изгнать красных из некоторых станиц и приблизиться к городу.

В Ревкоме шла спешная мобилизация. Цвиллингу тяжело было без Блюхера. Теперь он должен был сам доставать винтовки и патроны, пулеметы и продовольствие. Каждый день приходили вести, одна тревожнее другой: якобы дутовцы миновали Ильинскую и движутся к Озерной, железнодорожное сообщение с Челябинском через Орск — Троицк прервано.

В тот день, когда малочисленный отряд во главе с Цвиллингом, не обладавшим военным опытом, выступил из города, чтобы отогнать приближающихся дутовцев, солнце ярко сияло над Оренбургом. По едва уловимым приметам чувствовалось приближение весны: запахи, доносившиеся из степей, теплые потоки воздуха. И все же люди предусмотрительно прятались в погребах в надежде, что в конце концов установится чья-то крепкая власть.

Надежда Илларионовна не осталась в стороне. Она отнеслась к борьбе красных с белыми, как в карточной игре, в которой ей, как шулеру, хотелось сорвать куш краплеными картами. И, как шулер, она действовала решительно. Узнав о предстоящем выступлении отряда Цвиллинга, она накануне выехала в пароконных санях. Сам атаман едва бы узнал ее. Укутанная по-старушечьи, Надежда Илларионовна спешила к Дутову предупредить его о предстоящем походе оренбургских большевиков. Ночной морозец прихватил раскисшую за день дорогу. Полозья, скользя по обледенелой колее, резали тонкий лед. Согретая шубой и шалями, Надежда Илларионовна сонно дремала. Она ехала потому, что твердо решила завладеть атаманом и подчинить его себе. Ведь Сашка Почивалов — мимолетная ее прихоть, и если он так нелепо попал в руки матроса, который, очевидно, уже давно его расстрелял, то предаваться отчаянию не следует. Таких, как Почивалов, она встретит на своем пути немало, а вот Дутов — это тот козырь, с которым она выиграет партию в своей одинокой жизни. После долгих поисков ей удалось напасть на след дутовского штаба. Ее принял полковник Сукин, успевший уже помириться с атаманом. Он был поражен, встретившись с пожилой, малопривлекательной женщиной, и уверовал в то, что Александр Ильич действительно не искал приключений, как ему в пьяном виде рассказывали Сашка Почивалов и партнер по карточной игре хорунжий Енборисов.

— Устройте мне свидание с наказным атаманом, — настойчиво просила она.

— Это исключено, — вежливо ответил Сукин. — Он неотлучно находится при своей семье, и проехать к нему совершенно невозможно, но о вашей ценной информации он будет поставлен в известность, а пока я приношу вам свою благодарность.

Надежда Илларионовна была разочарована приемом, однако сумела не выдать себя, решив, что рано или поздно эта встреча состоится и атаман оценит не только ее чувства, но и преданность тому делу, которому он себя посвятил.

Ее поездка, как она и ожидала, сыграла большую роль для дутовцев. По указанию Сукина у станицы Изобильной казаки засели в засаду и стали дожидаться красных.

Цвиллинг, не встречая сопротивления по дороге, был уже близок к Елецкой защите. У станицы Изобильная отряд оказался в мешке. Казаки, выскочив из засады, стали без разбору рубить оренбургских большевиков. В неравной борьбе красные храбро сражались, но устоять против больших сил казаков они не смогли. Цвиллинг с небольшой группой бойцов сумел подыскать выгодную позицию, поливая дутовцев свинцовым огнем из пулемета. Но вот отказал пулемет — в нем перекосился патрон. Казаки сразу набросились на смельчаков. Один за другим гибли бойцы. Укрывшись за трупами, Цвиллинг из нагана отстреливался от наседавших на него казаков. И вдруг страшной силы удар. Кровь хлынула из горла, из онемевшей руки выпал револьвер. Перед глазами проплыло бородатое, распаленное, безумное лицо…

…Вечером тем же путем возвращались в Оренбург пароконные сани, и в них сидела укутанная по-старушечьи Надежда Илларионовна.

Томин уже дважды приезжал к Блюхеру в Челябинск. Прибывших на помощь спешно направляли к Верхне-Уральску и Троицку. До поздней ночи главком отмечал на карте движение своих сил. Екатеринбургский отряд, переименованный в Пермский полк, был направлен в Троицк и получил приказание двинуться на Санарский — Подгорную — Степную — Сухтелинский. Вторым отрядом командовал Геренгросс, с задачей занять обороту у станции Карталы. Третий отряд под командованием Бабурина двинулся на Бородинский — Березинский. Комиссаром его был Елькин.