Контроль - Суворов Виктор - Страница 34

– Товарищ Стрелецкая, не могли бы вы все, что мне рассказали, повторить товарищу Холованову?

– Конечно, могла. Но я хочу рассказать нечто совсем другое.

Не любит товарищ Сталин тех, кто действует вопреки его указаниям. Но улыбнулся Сталин. И не понять: улыбнулся добродушно или угрожающе. Загадочной улыбкой улыбнулся:

– Ну так расскажите нам нечто совсем другое.

– Товарищ Сталин, многое из того, что мы подслушиваем, мы не можем расшифровать просто потому, что чекисты в разговорах между собой называют людей не настоящими именами, а им одним известными кличками.

– Какими кличками?

– Ну, например, они часто говорят про некоего Гуталина.

– Гуталина я знаю. Это они про меня.

Смутилась Настя:

– А еще про Клуксика говорят, про Сигизмунда, про Карлу, Люфика, Ганика, про Песта, Дурика, всех не перечислишь. Состав чекистов постоянно обновляется, те, которые попадают на ликвидацию к нам в монастырь, на допросах выдают клички. Но оставшиеся на свободе быстро изобретают новые клички, и вновь мы слушаем и не понимаем.

– Что вы предлагаете?

– Предлагаю подвергнуть сведения о чекистских встречах статистической обработке.

– Вот как?

– Именно так, товарищ Сталин. Мы часто не понимаем, о ком они говорят, или понимаем превратно, но никто не мешает нам анализировать продолжительность встреч. Официальных и неофициальных. Если непонятны разговоры, то надо анализировать не их смысл, а статистические параметры. Все руководители НКВД из республик и областей время от времени появляются в Москве по служебным делам. Информации об их прибытии в Москву и убытии у нас достаточно. Известны гостиницы, в которых они останавливаются, рестораны, которые они посещают, достаточно сведений об их визитах на дачи и в квартиры к московским друзьям. Тут целая информационная река. Есть записи застольных бесед… Я решила составить графики посещений высшими чекистами из провинции персональных квартир и дач товарища Ежова.

Ничего не сказал товарищ Сталин, только свой стул к столу придвинул. К графикам поближе.

– Например, товарищ Лаврушин из Горького за десять месяцев был в Москве восемнадцать раз. В шестнадцати случаях бывал в квартирах и на дачах товарища Ежова. Общее время, проведенное в официальных учреждениях НКВД, – 21 час 10 минут. В личных домах и дачах Ежова – 69 часов 13 минут. В квартирах и дачах других высших сотрудников НКВД – 12 часов 43 минуты.

– Скажите, как интересно. И записи есть?

– Есть. Но в записях ничего особенного. Они понимают, что на дачах и в квартирах мы можем их подслушать. Но статистика интереснее разговоров. Вот товарищ Литвин из Ленинграда посещал квартиры и дачи Ежова. Тут все собрано. Вот товарищ Наседкин из Белоруссии.

– А кто больше всего в гостях у Ежова засиживался?

– Успенский из Киева.

– Интересно, – сказал товарищ Сталин. Прошелся по комнате и повторил: – Интересно.

Не идет работа. Отодвинул Генеральный комиссар государственной безопасности в сторону отчеты и графики. Посмотрел на себя в зеркало. Красивая форма на нем. Звезды на петлицах, как у маршала. Только Маршалы Советского Союза на парадной форме носят еще и на шее бриллиантовую «Маршальскую звезду», а Генеральному комиссару государственной безопасности такая не положена. Но почему бы не иметь два звания: Генеральный комиссар государственной безопасности, Маршал Советского Союза Н. И. Ежов? Пора в роль входить. Поднял телефон:

– По какому кодексу сейчас Красная Армия живет?

– Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности, Красная Армия, как и весь советский народ, живет по Уголовному кодексу 1929 года – УК-29.

– Что, они и воюют по Уголовному кодексу?

Замерла трубка на две минуты.

– Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности, у нас в камерах сидят военные. Разрешите проконсультироваться и доложить?

– Хорошо, – великодушно разрешил Генеральный комиссар.

Телефон позвонил через четыре минуты:

– Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности, Красная Армия живет по Полевому уставу 1936 года – ПУ-36.

– Немедленно мне один экземпляр.

– Товарищ Сталин, мы все время прослушиваем и анализируем пустые разговоры, но никто не додумался заняться статистикой. На графиках я наглядно изобразила всю динамику посещений квартир и дач Ежова и особо выделила двадцать ведущих посетителей.

– Оставьте все тут, я с этим разберусь.

– Это не все, товарищ Сталин. Я решила посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Интересно знать, кто чаще всего бывает в доме Ежова, но я решила выявить и тех лидеров региональных органов НКВД, которые никогда в доме Ежова не бывали.

Посмотрел товарищ Сталин на Холованова и ничего не сказал. Но Холованову говорить ничего не надо. Холованов по взгляду читает. Тут двух значений быть не может. Сказал сталинский взгляд: «Ого. А эта девочка далеко пойдет».

А Холованов Сталину взглядом: «Стараемся. Не абы кого в контроль подбираем».

Настя этих взглядов не видит. Она графики разворачивает.

Так бывает: никто мысль не высказывает, но она в воздухе носится. Такая хорошая мысль, что всем она сама в голову приходит. И каждый улыбается, думая о своем. И каждый улыбку на губах ближнего видит. И понимает, что ближний той же мыслью возбужден, той же мысли улыбается.

А мысль проста: партия совершает самоубийство. Партия позволила себя истребить. По низам прошел пожар слегка, но верхушки выжгло почти полностью. И армия на коленях, и партия своей же кровью захлебывается. А кто остался? Остались чекисты. Единственная сила. Товарищ Сталин – уважаемый товарищ, но он Генеральный секретарь партии. А партии нет. Нет за ним силы. А НКВД…

И улыбается сержант государственной безопасности чему-то своему. Сокровенному. И другой сержант. Такой же часовой у той же огромной многотонной двери улыбается.

– Получилась, товарищ Сталин, непонятная картина. Товарищ Ежов – большой хлебосол. Любит компанию. Любит пьянки-гулянки. За неполных два года в его доме побывали все начальники республиканских и областных управлений НКВД. Всех, кого Ежов в НКВД не любил, он расстрелял. Все, кто остался, – его друзья, его ставленники, его собутыльники. Во многих областях и республиках за неполных два года Ежов сменил по два-три начальника НКВД. Старых расстреливает, ставит новых, приглашает к себе, угощает, поит, кормит, потом смещает, расстреливает, ставит новых, приглашает к себе, угощает… Есть только одно исключение…

Вдавил Сталин пальцы в стол так, что ногти побелели.

– Единственное исключение: ни в одной из квартир Ежова, ни на одной из дач Ежова ни разу не был начальник Куйбышевского…

– Бочаров.

– Так точно, товарищ Сталин: начальник Куйбышевского управления НКВД старший майор государственной безопасности Бочаров. Скажу больше. Анализ показывает, что Ежов и Бочаров ни разу не оказались вместе в одном ресторане, в одном театре, в одном санатории, в одном поезде. За полтора года Ежов расстрелял тринадцать тысяч двести сорок кадровых чекистов. Если Ежов не любит Бочарова, то зачем не расстрелял? Если Ежов не любит Бочарова, то зачем назначил на такой ответственный пост?

Снова переглянулись Сталин с Холовановым.

– И как вы, товарищ Стрелецкая, можете это объяснить?

– Товарищ Сталин, это необъяснимая загадка…

– Вы боитесь называть вещи своими именами! – взгляд Сталина вдруг стал жесток.

– Боюсь. Боюсь, потому что у меня в руках только один факт. Из одного факта я не хочу делать выводов… Может быть, все это случайные совпадения.

– В НКВД случайных совпадений не бывает.

– Если так, то вывод прост: между Ежовым и Бочаровым – тайна, известная только им. Они решили показать, что между ними существуют только официальные отношения, и переиграли. Все осталось бы незамеченным, но статистика показывает, что таких чисто официальных отношений между Ежовым и его подчиненными не бывает.